Мсье Ривьер явно был тронут и удивлен.
– Вы слишком любезны, я только собирался спросить, не укажете ли вы мне, как добраться до какого-нибудь городского транспорта. Носильщиков тут нет, и похоже, никто никого не хочет слушать…
– Знаю, наши американские вокзалы способны ошарашить любого: ищешь носильщика, а тебе предлагают жевательную резинку. Но если вы пойдете со мной, я вас отсюда выведу. И вы действительно должны со мной позавтракать.
После едва заметного колебания молодой человек, рассыпавшись в благодарностях, не слишком убедительно ответил, что, к сожалению, это время у него уже занято, но когда, покинув вокзал, они очутились в относительном спокойствии улицы, спросил, нельзя ли ему зайти к Арчеру после полудня.
Арчер, не обремененный делами в мающейся летней праздностью конторе, тотчас назначил время и написал адрес на листке, который француз положил в карман, подняв шляпу и многократно изъявив благодарность, после чего поднялся в вагон конки, а Арчер пешком отправился на службу.
Мсье Ривьер появился строго в назначенный час, выбритый, в отглаженном костюме, но все такой же изможденный и серьезный. Арчер был в конторе один. Прежде чем сесть в предложенное кресло, молодой человек неожиданно произнес:
– Мне кажется, сэр, что я видел вас вчера в Бостоне.
Замечание было несущественным, и Арчер уже собирался подтвердить его наблюдение, но его остановило нечто загадочное в напряженном взгляде гостя – словно тот сделал некое открытие.
– Это необычно, очень необычно, – продолжал мсье Ривьер, – что мы встретились при обстоятельствах, в которых я оказался.
– Что за обстоятельства? – спросил Арчер, несколько поспешно заподозрив, что француз нуждается в деньгах.
Мсье Ривьер не переставал изучать его пытливым взглядом.
– Я приехал не в поисках работы, как предполагал во время нашей последней встречи, а с особой миссией…
– О! – воскликнул Арчер. Мгновенная догадка соединила обе встречи в его голове. Он молчал, пытаясь осмыслить ситуацию, так внезапно открывшуюся ему; мсье Ривьер тоже молчал, будто считал, что сказанного им достаточно.
– С особой миссией, – повторил Арчер через некоторое время.
Молодой француз слегка развел руками; оба продолжали смотреть друг на друга через стол, пока Арчер не заставил себя произнести:
– Прошу – садитесь.
Мсье Ривьер кивнул и опустился на дальний от стола стул все так же в ожидании.
– Значит, именно о своей миссии вы хотели со мной посоветоваться? – спросил он наконец.
Мсье Ривьер чуть склонил голову.
– Не от своего лица. Что касается моего поручения, то его я уже выполнил. Я бы хотел… если позволите… поговорить с вами о графине Оленской.
Арчер вот уже несколько минут знал, что услышит эти слова, но когда они прозвучали, кровь бросилась ему в лицо, словно по нему хлестнула отскочившая спереди ветка.
– И от чьего же лица вы хотите это сделать?
Мсье Ривьер встретил его вопрос, не дрогнув.
– Я бы сказал – от ее, если бы это не было чрезмерной вольностью. Поэтому скажу: от лица абстрактной справедливости.
Арчер отнесся к его ответу с иронией.
– Иными словами, вы – посланец графа Оленского?
На впалых щеках мсье Ривьера вспыхнул густой румянец.
– Не к вам, мсье, – сказал он. – Если я и пришел к вам, то совершенно по другим основаниям.
– И какое же у вас есть право в данной ситуации иметь «другие основания»? Если вы посланец, то вы посланец.
Молодой человек задумался.
– Что касается графини Оленской, то моя миссия завершена, и она полностью провалилась.
– Ничем не могу помочь, – с той же иронией вставил Арчер.
– Конечно. Но вы можете помочь… – Мсье Ривьер запнулся, повертел шляпу руками в перчатках, осмотрел ее покладку, потом снова поднял взгляд на Арчера: – Уверен, мсье, что вы можете поспособствовать провалу моей миссии также и у ее семьи.
Арчер отодвинул кресло и встал из-за стола.
– Вот как? Клянусь богом, я это сделаю с удовольствием! – воскликнул он. Заложив руки в карманы, Арчер яростно смотрел на маленького француза, чье лицо, несмотря на то что он тоже встал, находилось дюйма на два ниже уровня глаз Арчера.
Щеки мсье Ривьера снова обрели свою обычную бледность, стать еще бледнее было бы невозможно.
– Какого дьявола, – рявкнул Арчер, – вам пришло в голову – поскольку ваша просьба основана, как я полагаю, на том, что мадам Оленская доводится мне родственницей, – что я приму точку зрения, противоречащую точке зрения остальных членов семьи?
Какое-то время ответом ему служило лишь изменившееся выражение лица мсье Ривьера. Робость в его взгляде сменилась глубоким страданием: обычно находчивый в поведении молодой человек едва ли мог выглядеть более обезоруженным и беззащитным.
– О, мсье…
– Не понимаю, – продолжал Арчер, – почему вы явились ко мне, когда есть другие, куда более близкие графине люди? А еще меньше я понимаю, почему вы сочли, что я легче поддамся на аргументы, с которыми, полагаю, вас прислали.
Мсье Ривьер принял этот выпад с обескураживающим смирением.
– Аргументы, которые я хочу вам представить, мсье, – мои собственные, они не имеют отношения к тем, кто меня послал.
– Тогда у меня еще меньше причин выслушивать их.
Мсье Ривьер снова заглянул в глубь своей шляпы, словно размышляя: не является ли последняя реплика достаточно прозрачным намеком на то, что ему пора надеть ее и откланяться? А потом заговорил с неожиданной решимостью:
– Мсье, можете ответить мне на один вопрос: вы не признаёте за мной права находиться здесь или считаете, что сам вопрос уже решен?
Его спокойная настойчивость заставила Арчера осознать неуместность своей вспышки. Мсье Ривьеру удалось взять верх. Слегка покраснев, Арчер снова сел и жестом пригласил молодого человека сделать то же самое.
– Прошу прощения. Но почему вы предполагаете, что вопрос еще не решен?
Мсье Ривьер страдальчески посмотрел на него.
– Следует ли истолковать это как ваше согласие с остальными членами семьи в том, что, учитывая новые предложения, мною привезенные, у мадам Оленской едва ли остается возможность не вернуться к мужу?
– Боже милостивый! – воскликнул Арчер, и его посетитель тихо и неразборчиво пробормотал что-то в знак подтверждения.
– Прежде чем увидеться с ней, я по распоряжению графа Оленского встретился с мистером Ловеллом Минготтом. Перед поездкой в Бостон я имел с ним несколько бесед. Насколько я понимаю, он представляет точку зрения своей матери, а влияние миссис Минготт на всю семью весьма велико.
Арчер молчал, у него было ощущение, будто он из последних сил держится за край обрыва, сползающий в пропасть. Тот факт, что его исключили из переговоров и даже не поставили в известность о том, что они ведутся, поразил его едва ли не больше, чем само их содержание. Он мгновенно понял: если семья перестала советоваться с ним, значит, некий глубинный инстинкт предупредил их о том, что он больше не на их стороне. Продолжая прозревать, он вспомнил замечание Мэй по дороге домой от миссис Минготт в день соревнования лучников: «Может, ей действительно лучше было бы в конце концов остаться с мужем».
Даже в нынешнем смятении от новых открытий в памяти Арчера отчетливо всплыло его тогдашнее презрительное восклицание и то, что с тех пор его жена никогда не упоминала при нем мадам Оленскую. То ее невзначай брошенное замечание было соломинкой, выставленной вверх, чтобы определить направление ветра. Результат был доложен семье – и Арчера тактично и негласно вывели из членов совета. Нельзя было не восхититься племенной дисциплиной, заставившей Мэй смириться с этим решением. Он знал, что она не поступила бы так, если бы это шло вразрез с ее совестью, но, скорее всего, она разделяла ту точку зрения, что мадам Оленской выгодней быть несчастной женой, чем разведенной женой, и сочла бесполезным обсуждать это с мужем, который имел странное обыкновение иногда не принимать как должное самые фундаментальные принципы.
Подняв голову, Арчер встретил озабоченный взгляд посетителя.
– Вы не знали, мсье?.. Возможно ли, чтобы вы не знали, что ваша семья начала сомневаться, вправе ли они советовать графине отказаться от последних предложений ее мужа?
– Предложений, которые вы привезли?
– Предложений, которые я привез.
У Арчера чуть было не сорвалось с языка, мол, что он знает и чего не знает – не дело ума мсье Ривьера, но что-то в кротком и тем не менее смелом упорстве последнего удержало его, и он ответил вопросом на вопрос:
– Так с какой целью вы решили поговорить об этом со мной?
Тот ответил не задумываясь:
– Чтобы умолять вас, мсье, со всей убедительностью, на какую я способен, не позволить ей уехать. О, пожалуйста, не допустите этого! – воскликнул он.
Арчер смотрел на него со все возрастающим изумлением. В искренности его огорчения и непоколебимой убежденности сомневаться не приходилось: Ривьер был готов потерпеть фиаско, но решительно намерен высказаться до конца. Арчер задумался.
– Могу я спросить, – сказал он, помолчав, – в разговоре с мадам Оленской вы придерживались той же линии?
Мсье Ривьер покраснел, но взгляда не отвел.
– Нет, мсье, я добросовестно отнесся к своей миссии. И я искренне верил – по причинам, изложением которых не буду вас обременять, – что для мадам Оленской было бы лучше исправить ситуацию, вернув себе состояние и общественный статус, который обеспечивает ей положение мужа.
– Не сомневаюсь, иначе вы едва ли приняли бы на себя подобную миссию.
– Не принял бы.
– Но тогда… – Арчер снова замолчал, и они довольно долго смотрели друг на друга испытующим взглядом.
– О, мсье, встретившись с ней и выслушав ее, я понял, что ей лучше остаться здесь.
– Вы узнали…
– Мсье, я исполнил свою миссию честно: изложил аргументы графа и его предложения без каких бы то ни было собственных комментариев. Графиня оказала мне любезность, терпеливо выслушав меня, более того, она была настолько добра, что встретилась со мною дважды и беспристрастно обдумала все, что я ей сказал. Но в ходе этих двух разговоров я сам изменил свое мнение, увидев ситуацию в ином свете.