без Бофортов – и дело с концом; что же касается таких горемычных жертв катастрофы как Медора Мэнсон, бедные мисс Лэннинги и другие введенные в заблуждение дамы из хороших семей, то, если бы они в свое время слушали мистера Генри ван дер Люйдена…
– Лучшее, что могут сделать Бофорты, – подвела итог миссис Арчер, словно ставила диагноз и назначала курс лечения, – это уехать и обосноваться в Северной Каролине, в маленьком поместье Регины. Бофорт всегда держал скаковых лошадей, так что сможет заняться их разведением. Я бы сказала, что у него есть все задатки успешного барышника.
Все согласились с ней, но никто не снизошел до того, чтобы поинтересоваться, что на самом деле собирались делать Бофорты.
На следующий день миссис Мэнсон Минготт стало намного лучше: голос ее окреп достаточно для того, чтобы она распорядилась никогда больше при ней не упоминать о Бофортах и поинтересовалась – когда появился доктор Бенкомб, – с какой стати ее семейство так переполошилось по поводу ее здоровья.
– Если человек в моем возрасте ест на ночь глядя куриный салат, чего еще ему ожидать? – посетовала она, и доктор, воспользовавшись случаем, заговорил об изменении ее диеты, сведя удар к приступу несварения. Однако, несмотря на твердость тона, старая Кэтрин не полностью восстановила свое прежнее отношение к жизни. Растущая старческая отстраненность хоть и не умерила ее любопытства к тому, что происходит у ближних, притупила ее и без того не слишком сердечное сочувствие к их бедам, и ей не составило особого труда выкинуть из головы случившуюся у Бофортов катастрофу. Но, впервые погрузившись в размышления о симптомах собственного недуга, она начала проявлять сентиментальный интерес к некоторым членам семьи, которых до тех пор презрительно игнорировала.
Особого внимания с ее стороны удостоился мистер Уелланд. Из всех своих зятьев его она не замечала упорней всего, и все усилия жены представить его человеком с сильным характером и выдающимися умственными способностями (если бы только он «захотел» найти им применение) встречала с насмешливым фырканьем. Теперь же исключительная мнительность сделала его объектом ее растущего интереса, и миссис Минготт издала императорский указ, предписывавший ему явиться к ней для сравнения их диет, как только ему позволит температура, потому что отныне старая Кэтрин как никто признавала, что к повышению температуры надо относиться с чрезвычайным вниманием.
Через сутки после направления вызова мадам Оленской от нее пришла телеграмма, сообщавшая, что она прибудет из Вашингтона следующим вечером. За ланчем у Уелландов, где присутствовали и Ньюланд Арчеры, немедленно встал вопрос о том, кто встретит ее в Джерси-сити; житейские трудности, с которыми семейство Уелландов сражалось так, словно представляло собой пограничный форпост, придавали живости дебатам. Все сошлись в том, что миссис Уелланд никак не может поехать в Джерси-сити, так как в этот день обязана сопровождать мужа к старой Кэтрин, и брогам должен ждать их там, поскольку, если мистер Уелланд «расстроится», увидев свою тещу первый раз после удара, его нужно будет немедленно увезти домой. Сыновья Уелландов, конечно же, будут «на службе», мистер Ловелл Минготт еще не вернется с охоты, и экипаж Минготтов отправят его встречать. Мэй никому бы и в голову не пришло зимним вечером посылать в Джерси-сити одну, на пароме, пусть даже в собственной карете. Тем не менее могло показаться проявлением негостеприимства – и противоречило бы четко выраженному желанию старой Кэтрин, – если бы никто из членов семьи не приехал на вокзал встретить мадам Оленскую.
– Как это похоже на Эллен, – усталым голосом многозначительно сказала миссис Уелланд, – поставить семью перед дилеммой. Беда не приходит одна, – горевала бедная дама в редком для себя приступе сетования на судьбу. – Единственное, что заставляет меня считать мамино состояние не таким удовлетворительным, как утверждает доктор Бенкомб, это ее нездоровое желание немедленно призвать к себе Эллен, как бы неудобно ни было для всех нас встречать ее.
Слова вылетели необдуманно, как часто бывает, когда человек говорит в запале, но мистер Уелланд не преминул тут же ухватиться за них.
– Августа, – сказал он, бледнея и откладывая вилку, – у тебя есть еще какие-нибудь причины считать, что Бенкомб уже не так надежен, как прежде? Ты замечала, что он менее добросовестно, чем обычно, следит за моим здоровьем или здоровьем твоей матери?
Настала очередь миссис Уелланд побледнеть, когда она представила себе бесчисленные последствия своего промаха, но она заставила себя рассмеяться, дала себе секундную передышку, сделав вид, будто прожевывает запеченную устрицу, и только потом, снова облачившись в обычную броню бодрости, сказала:
– Дорогой, как тебе такое в голову пришло? Я всего лишь имела в виду, что в свете твердой позиции, которую мама заняла в вопросе о необходимости возвращения Эллен к мужу, этот ее внезапный каприз увидеть ее кажется странным, притом, что у нее полдюжины других внучек и внуков, которых она могла бы призвать к себе. Но мы не должны забывать, что мама, при всей ее удивительной витальности, очень старая женщина.
Мистер Уелланд, тем не менее, продолжал хмуриться, и было очевидно, что его тревожное воображение зацепилось за ее последнее высказывание.
– Да, твоя мать очень старая женщина, а Бенкомб, судя по всему, не так хорошо справляется с лечением очень старых людей. Как ты сама сказала, дорогая, беда не приходит одна; боюсь, в следующие десять-пятнадцать лет мне предстоит малоприятная задача найти другого врача. Всегда лучше сделать это прежде, чем необходимость назреет окончательно. – Придя к этому спартанскому заключению, мистер Уелланд снова решительно взялся за вилку.
– Но пока, – вернулась к прежней теме миссис Уелланд, вставая из-за стола и направляясь в царство пурпурного атласа и малахита, называвшееся у них задней гостиной, – я не понимаю, как завтра вечером доставить сюда Эллен, а я люблю, чтобы все было улажено заранее, минимум за сутки.
Арчер оторвался от созерцания маленькой картины, изображавшей двух пирующих кардиналов, в эбеновой восьмиугольной рамке, украшенной ониксовыми медальонами.
– Давайте я за ней съезжу, – предложил он с бьющимся сердцем. – Мне нетрудно будет уйти с работы так, чтобы встретить брогам у парома, если Мэй пошлет его туда.
Миссис Уелланд издала благодарный вздох, а Мэй, стоявшая у окна, повернулась и, просияв, наградила его одобрительным взглядом.
– Вот видишь, мама, все уладилось за сутки, как ты хотела, – сказала она, склоняясь и целуя мать во все еще озабоченно нахмуренный лоб.
Брогам Мэй ожидал ее у крыльца; она должна была подбросить Арчера до Юнион-сквер, где он мог пересесть на бродвейский маршрут конки, чтобы доехать до своей конторы. Устроившись в уголке экипажа, она сказала:
– Я не хотела тревожить маму, воздвигая новые препоны, но как ты сможешь завтра встретить Эллен и привезти ее в Нью-Йорк, если собираешься ехать в Вашингтон?
– А, я не еду, – ответил Арчер.
– Не едешь? Почему? Что случилось? – Голос ее звучал чисто, как серебряный колокольчик, и был исполнен супружеской заботы.
– Слушаний не будет – процесс отложен.
– Отложен? Как странно! Сегодня утром я видела записку маме от Леттерблэра, в которой говорилось, что он завтра собирается в Вашингтон, чтобы выступить защитником на крупном патентном процессе в Верховном суде. Ты ведь тоже говорил о патентном деле, не так ли?
– Да… это оно и есть. Но не может же на слушания ехать вся контора, а Леттерблэр сегодня утром решил ехать сам.
– Значит, дело не отложено? – продолжала она с такой несвойственной ей настойчивостью, что он почувствовал, как кровь прилила у него к лицу, словно он краснел за необычное для нее нарушение правил деликатности.
– Нет, отложена моя поездка, – ответил он, мысленно укоряя себя за ненужные объяснения, в которые пустился, сообщая ей о намерении ехать в Вашингтон, и припомнил прочитанное где-то: умелые лгуны подбрасывают в свою ложь детали, самые искусные – никогда. Не так неприятно было лгать Мэй, как видеть ее попытки притвориться, будто она его вовсе не проверяет. – Я поеду позже – к удобству твоей семьи, – продолжил он, прибегнув к сарказму как убежищу. Он чувствовал, что она смотрит на него, и повернулся к ней, чтобы она не подумала, что он избегает ее взгляда. На секунду их глаза встретились, и, возможно, они оба проникли в смысл сказанного глубже, чем хотели.
– Да, действительно удачно получилось в конце концов, что ты сможешь встретить Эллен, ты ведь видел, как мама была благодарна тебе за предложение, – живо согласилась Мэй.
– О, я всегда рад помочь. – Экипаж остановился, он спрыгнул на землю, Мэй наклонилась и вложила свои ладони в его. – До свидания, милый, – сказала она. Ее глаза были такими прозрачно-голубыми, что чуть позже ему пришло в голову: не был ли то взгляд сквозь слезы.
Развернувшись, он поспешно стал переходить Юнион-сквер, нараспев повторяя про себя: «От Джерси-сити до старой Кэтрин – целых два часа. Целых два часа – а может быть, и больше».
Синий брогам жены (все еще покрытый свадебным глянцем) ждал Арчера у парома, а на другом берегу, в Джерси-сити, благополучно доставил его на Пенсильванский вокзал.
День был пасмурным, шел снег, огромный гудящий вокзал освещали газовые фонари. Вышагивая по перрону в ожидании вашингтонского экспресса, Арчер вспомнил, что некоторые люди верили, будто когда-нибудь под Гудзоном проложат тоннель, по которому поезда пенсильванской железной дороги будут следовать прямо до Нью-Йорка. Это были люди из братства визионеров, точно так же предсказывавшие появление кораблей, которые будут пересекать Атлантику за пять дней, изобретение летающих машин, электрического освещения, беспроводной телефонной связи и прочие чудеса наподобие сказок «Тысячи и одной ночи». «Пусть сбываются любые их предвидения, – думал Арчер, – лишь бы подольше не строили тоннель». В своей безрассудной мальчишеской радости он представлял, как мадам Оленская выходит из поезда, как он издали различает ее в массе ничего не значащих лиц, как она опирается на его руку и он ведет ее к экипажу, как они медленно приближаются к причалу среди скользящих копытами по мостовой лошадей, груженых повозок, горланящих возниц, как, въехав на паром, в волнующей тишине сидят бок о бок под снегопадом в неподвижной коляске, пока земля уходит у них из-под ног, обращаясь вокруг солнца. Невероятно, сколько всего он должен ей сказать. Мысленно слова уже выстраивались у него в красноречивые фразы.