пути Проппа, развитии его идей и метода.
Кирай Д., Ковач А. (сост.). Поэтика: Труды русских и советских поэтических школ. Budapest, 1982.
Ковач А. Роман Достоевского: Опыт поэтики жанра. Budapest, 1985.
Силади Ж. К поэтике и семантике Тамани Лермонтова // Slavica tergestina. 1994. № 2. P. 21–32.
Afanaszjev A. Ny. A tűzmadár: Orosz varázsmesék mesegyűjteményéből. Budapest, 2006.
Bernáth Á., Csúri K., Kanyó Z. Szemiotika és irodalomtudomány: válogatott tanulmányok. Szeged, 1990.
Bókay A., Vilcsek B. (szerk.). A modern irodalomtudomány kialakulása. Budapest, 1998.
Boldizsár I. Varázslás és fogyókúra: Mesék, mesemondók, motívumok. Budapest, 1997.
Eichenbaum B. Az irodalmi elemzés. Budapest, 1974.
Gráfik I. [Rec.]: Hoppál M., Voigt V. (szerk.). Strukturális folklorisztika I–II // Ethnographia. 1973. 84. évf. O. 387–389.
Hermann Z. Utószó // Propp V. J. A varázsmese történeti gyökerei / Ford. Istvánovits M. Budapest, 2006. O. 391–401.
Horváth K., Szitár K. (szerk.). Szó, elbeszélés, metafora: műelemzések a XX. századi magyar próza köréből. Budapest, 2003.
Horváth K., Szitár K. (szerk.). Vers – ritmus – szubjektum: műértelmezések a XX. századi magyar líra köréből. Budapest, 2006.
Jakobson R. A költészet grammatikája. Budapest, 1982.
Jung K. A teremtő és gyarapító nevetésről // Ethnographia. 2005. 116. évf. O. 301–319.
Kalavszky Zs. Mitikus és szimbolikus alakzatok a regényben: (“Grinyov álma” A. Sz. Puskin A kapitány lánya című regényében) // A szó élete. Budapest, 2004. O. 34–42.
Kámán E., Kriza I. Propp strukturalista folklórszemlélete a mérlegen // Ethnographia. 1995. 106. évf. O. 290–291.
Keszeg V. A félrevezető narratívum, mint elbeszélési stratégia // Ethnographia. 2002. 113. évf. O. 121–132.
Kósa L. [Rec.]: Propp V. J. Orosz mezőgazdasági ünnepek // Ethnographia. 1965. 76. écf. O. 286–289.
Kovács G. A történetképző versidom: Arany János elbeszélő költészete. Budapest, 2010.
Propp V. J. Transzformációk a varázsmesékben / Ford. Szépe G. // Strukturalizmus I/szerk. Hankiss E. Budapest, 1971. O. 121–132.
Propp V. J. A mese morfológiája / Ford. Soproni A. Budapest, 1975; 1995.
Propp V. J. A rituális nevetés a folklórban / Ford. Varga É. // Létünk. 1988. 18. évf. 2. sz. O. 223–248.
Propp V. J. A varázsmese történeti gyökerei / Ford. Istvánovits M. Budapest, 2006.
S. Horváth G. Dosztojevszkij költői formái. Budapest, 2002.
Sklovszkij V. A széppróza. Budapest, 1963.
Szitár K. A regény költészete. Németh László. Budapest, 2010.
Tinyanov J. Az irodalmi tény. Budapest, 1981.
Vargyas L. Kutatások a népballada középkori történetében IV. Műfaji és történeti tanulságok // Ethnographia. 1962. 73. évf. O. 206–259.
Voigt V. Az epikus néphagyomány strukturális-tipologikus elemzésének lehetőségei // Ethnographia. 75. évf. O. 36–46.
Voigt V. (szerk.) Modellálás a folklorisztikában. Egy kerekasztal-megbeszélés anyagából // Ethnographia. 1969. 80. évf. O. 347–430.
Voigt V. [Rec.: «Исследования по фольклору и мифологии Востока» (сер. изд-ва «Наука»)] // Ethnographia. 1972. 83. évf. O. 452–453.
Voigt V. Propp életműve feltárul // Ethnographia. 1978. 89. évf. O. 127–135.
Voigt V. [Rec.:] Propp V. J. Russzkaja szkazka // Ethnographia. 1985. 96. évf. O. 156–159.
7. Формалисты как таковые и в сопоставлении
Ранний Эйхенбаум: На пути к формализму
В 1912 году Б. М. Эйхенбаум (1886–1959) окончил славяно-русское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета и был оставлен при нем для получения профессорского звания. К этому периоду относятся его письма, адресованные профессору университета, академику, председателю Отделения русского языка и словесности Академии наук А. А. Шахматову (1864–1920). Содержание писем дает представление о научных интересах Эйхенбаума, а также свидетельствует о деятельном участии, какое принимал в его судьбе Шахматов, о постоянном тесном общении молодого ученого и лидера филологической науки того времени («Я сделал, как вы мне посоветовали», «я хочу еще раз письменно посоветоваться с Вами», «надеюсь весной окончательно побеседовать с Вами»). Формирование круга научных проблем и новых задач молодого исследователя происходило в общении с А. А. Шахматовым.
Обращаясь к Шахматову за советом, Эйхенбаум внимательно прислушивался к его рекомендациям и, в частности, отмечал, что «сосредоточился на синтактических вопросах по книге Овсянико-Куликовского». Здесь необходимо отметить, что совет Шахматова был не случаен. В начале 1900-х годов проблематикой синтаксиса активно занимался филолог Д. Н. Овсянико-Куликовский (1853–1920, почетный академик с 1907), и даже начало его работы сразу же обратило на себя внимание Шахматова. Так, 2 октября 1901 года Шахматов писал Овсянико-Куликовскому:
Меня сильно заинтересовал Ваш труд по синтаксису. Мысль Ваша дать извлечение из него для школьного преподавания представляется весьма целесообразною. Удалось ли Вам определить главнейшие синтактические особенности, разделяющие группы русского языка, подобно особенностям фонетическим и морфологическим? Если Вы задумывались над этим вопросом, хорошо бы дать об этом особую заметку, не дожидаясь печатания всего труда[244].
Первые результаты исследования Овсянико-Куликовского получили самую высокую оценку:
Очень Вам благодарен, – писал Шахматов пятого апреля 1902 г., – за присланные листы синтаксиса. Прочел их с удовольствием и не ослабевшим до конца интересом. Вы проложили надежный путь для научной и школьной обработки нашего синтаксиса. Удивляюсь ясности изложения. Давно не читал книги с бóльшим удовольствием. С нетерпением жду присылки продолжения[245].
Первое издание книги Д. Н. Овсянико-Куликовского «Синтаксис русского языка» увидело свет в том же 1902 году.
Итак, по совету Шахматова Эйхенбаум обратился к проблематике синтаксиса по труду Овсянико-Куликовского, который вышел в 1912 году вторым изданием. Из письма от 15 декабря 1915 года следует также, что Эйхенбаума живо интересует семантика, которая «прямо нужна для серьезной литературной работы», и он знакомится с трудом французского лингвиста Мишеля Бреаля (1832–1915), признанного основоположника новой лингвистической дисциплины, – «Опыт семантики, науки о значениях» («Essai de sémantique, science de significations», 1897). На М. Бреаля ученый ссылается и обсуждая проблему влияния предлогов на склонение имен существительных[246].
Как о вопросе, относящемся к семантике, Эйхенбаум пишет о «„внутренней форме“ имен существительных в русском языке и, в связи с этим, об имени существительном, как особой форме мысли»; отметим попутно, что теорию внутренней формы слова, в отличие от внешней, определяемой родом, числом, падежом, впервые в русской науке выдвинул А. А. Потебня, к школе которого принадлежал и Овсянико-Куликовский. К «большому, широкому» вопросу о «внутренней форме слова» примыкает, по мысли Эйхенбаума, «меньший» – о «„бессубъективных“ предложениях», то есть о безличных и модальных конструкциях, не имеющих субъекта действия; ученый полагал, что «особенно интересно проследить их развитие в истории языка».
Поскольку интерес к литературе у Эйхенбаума явно преобладал, то совершенно очевидно, что фонетика и грамматические категории интересовали его прежде всего с точки зрения семантики, выражения ими определенного содержания и стиля: «Занятие языком – и не только синтаксисом, но и фонетикой, очень важны для углубления в стиль поэта. Ведь стиль создается именно чувством этой „внутренней формы“ в каждом слове. Поэтому для поэта слово – не знак, а знание». Очень точно и внятно Эйхенбаум сформулировал в этом письме Шахматову свое представление о методах филологического исследования, необходимых историку литературы: «Историк литературы должен быть филологом в прямом смысле – иначе он не сумеет подойти к самому материалу. Вот почему меня так заботит вопрос о том, как соединить работу историко-литературную с чисто филологической» (цит.: [Чудакова, Тоддес, 1987: 14]; см. также: [Робинсон, 1989: 90–91]).
Однако осуществление научных планов Эйхенбаума затруднялось необходимостью поиска постоянного заработка; известно, что с 1914 года он начал преподавать в петербургской гимназии Якова Гуревича. Как следует из письма, заработка от двадцати четырех уроков в школе не хватало. В результате продолжать работу, как отмечал Эйхенбаум, «почти не удается по недостатку времени». Такое положение заставило ученого упомянуть о возможности получения для него стипендии. Как можно понять из письма, по этому вопросу велись предварительные разговоры и, возможно, уже существовала некоторая договоренность. Вовлеченный в это дело декан историко-филологического факультета Ф. А. Браун (1862–1942), по-видимому, уже ждал от Шахматова соответствующего ходатайства, чтобы дать делу ход. Реакция Шахматова последовала незамедлительно, ученый вообще всегда отличался исключительным вниманием к подготовке молодых научных кадров, оказывая им всестороннюю поддержку, см. [Робинсон, 1985: 70–74; 1989: 86–92]. На обороте письма Эйхенбаума Шахматов составил два черновика ходатайств, одно – на имя Ф. А. Брауна, другое было адресовано профессору, члену Ученого комитета Министерства народного просвещения И. А. Шляпкину (1858–1918). Шахматов писал Брауну: