Она сталкивает эпохи.
‹…› Дело в том, что в литературе одновременно присутствует сегодняшний день и вчерашний – преодоленный.
Идея о том, что литература «сталкивает эпохи», центральна в понимании творчества Боккаччо. Именно на ней основывается выступление Шкловского на юбилее Боккаччо – «Riflessioni sui dieci giorni e sui seicento anni».
Дальше Шкловский возвращается к Лотману:
Юрий Лотман трудолюбивый писатель, умеющий так длинно растолковывать метафору, что она становится скучной, не учитывает, что этот поэтический прием всегда двухзначный. Предмет, взятый для сравнения, окрашивает сравниваемый предмет.
И еще полемичнее утверждает:
Я больше писатель, чем теоретик искусства, но я, как Дон Кихот, стоящий на страже в рыцарских доспехах, отстаиваю общую истину, общую славу искусства.
Пафос старого формалиста, направленный против неоформализма, приводит его к следующему утверждению, которое демонстрирует всю суть позднего Шкловского – критика и читателя:
Не надо распространять законы грамматики на область искусства, не надо разбирать и судить героев Достоевского по законам синтаксиса и этимологии.
Шкловский считает, что на самом деле все иначе:
По моделям искусства человечество хочет построить свое будущее. Оно по этим моделям судит настоящее.
Здесь опять явный намек на те идеи, которые Шкловский выразил в своем выступлении на юбилее Боккаччо, и, следовательно, не удивляет в конце работы опять ссылка к автору Декамерона:
У Боккаччо человечество во многих новеллах расстается с прошлым – со смехом. Это лучшее из расставаний, связанное с «наслаждением брачных соединений».
Старый формалист отказывается от анализа литературного текста на основании лингвистического подхода, уходит из «воронки ада», извлекая стихи из судьбы, из жизни, а не из законов грамматики. Именно из истории, из судьбы человечества, из динамики нравственности и человеческих отношений в чередовании эпох извлекается моделирующая сила творчества Боккаччо.
Шкловский В. Художественная проза: Размышления и разборы. М., 1961.
Шкловский В. Путь из Ада // Europa Orientalis. 1998. Vol. 17/1. P. 247–250.
Avalle D. S. (a cura di). Veselovskij-Sade: La fanciulla perseguitata / Avalle D. S., Veselovskij A. N., Sade D. A. F. de. Milano, 1977.
Boccaccio G. Decameron. Milano, 1986. T. 1.
Erlich V. Il formalismo russo. Milano, 1966.
Faccani R., Eco U. (a cura di). I sistemi di segni e lo strutturalismo sovietico. Milano, 1969.
Ferrari Bravo D. Per un lessico della poetica šklovskiana // Strumenti critici. 1973. № 20. P. 82–105.
Ferrari Bravo D. La scienza letteraria sovietica in Italia: Saggio bibliografico, 1960–1977 // Strumenti critici. 1978. № 36/37. P. 353–417.
Ferrari Bravo D. L’“ostranenie” di Šklovskij e la “Verfremdung” di Brecht // Studi Slavistici in ricordo di Carlo Verdiani. Pisa, 1979. P. 99–105.
Graciotti S. (а cura di). Dostoevskij nella coscienza d’oggi. Firenze, 1981.
Panorama Sémiotique = A Semiotic Landscape: Proceedings of the First Congress of the International Association for Semiotic Studies, Milan, June 1974. The Hague, 1979.
Segre C. Viktor Šklovskij o le strutture della pietà // Paragone. 1966. № 200. P. 3–15.
Strada Janovič C. (a cura di). Ricerche semiotiche: Nuove tendenze delle scienze umane nell’URSS / A cura di Ju. M. Lotman e B. A. Uspenskij. Ed. italiana. Torino, 1973.
Šklovskij V. Lettura del Decameron: dal romanzo d’avventura al romanzo di carattere. Bologna, 1969.
Šklovskij V. Riflessioni sui dieci giorni e sui seicento anni // Il Boccaccio nelle culture e letterature nazionali. Firenze, 1978. P. 263–291.
Šklovskij V. Testimone di un’epoca / Conversazioni con S. Vitale. Roma, 1979.
Šklovskij V. Divagazioni sull’arte e sullo strutturalismo // Europa Orientalis. 1998. Vol. 17/1. P. 240–245.
Todorov Tz. (a cura di). I formalisti russi. Torino, 1968.
Veselovskij A. Poetica storica. Roma, 1980.
Идеи Шкловского во Франции:перевод и восприятие (1965–2011)
Как известно, во Франции восприятие идей русского формализма связано с распространением структурализма в 1960-е годы[105]. Главные фигуры, которые по-разному способствовали переносу этих идей, – Роман Якобсон, Цветан Тодоров, Жерар Женетт. Именно в 1960-е годы во Франции выходят первые переводы работ Якобсона. Один из основоположников Московского, затем Пражского лингвистических кружков (МЛК и ПЛК), он – живая связь между формалистическим прошлым и структуральным настоящим, хотя этот очевидный факт был открытием для некоторых французов.
Вторая личность, которая способствовала распространению формалистического наследия во Франции, – Цветан Тодоров (р. 1939), болгарский студент, приехавший в Париж в апреле 1963 года. Благодаря Жерару Женетту (р. 1930), тогда молодому ученому, интересующемуся теорией литературы, в 1964-м он знакомится с редактором авангардного журнала Tel Quel и одноименной книжной серии Филиппом Соллерсом, на тот момент уже известным писателем. И тот и другой соглашаются с составленным Тодоровым проектом антологии текстов русских формалистов, сегодня известной под названием «Теория литературы» [Todorov, 2006]. Тодоров составил и перевел основной массив тома, ему же принадлежит краткое введение; его дополняет существенное как в содержательном, так и в символическом отношении предисловие Якобсона. Именно это издание послужит основой для ознакомления с русским формализмом во Франции. Эту роль оно играет до сих пор. Послужит оно и распространению наследия русского формализма за рубежом: три года спустя антология будет переведена на итальянский язык [Bravo, Todorov, 1968]. В 1970 году во Франции сразу двумя изданиями выходит «Морфология сказки» Владимира Проппа, способствовавшая популяризации русского формализма в той же степени, что и «Антология» Тодорова.
Это первое «прочтение», осуществленное под непосредственным авторитетом Якобсонa, представляет русский формализм полулегендарным предшественником структурализма. Создается идеальная родословная, при которой структурализм приобретает традицию, но в то же время стремится от нее дистанцироваться, чтобы прочнее утвердить собственный авторитет [Lévi-Strauss, 1973; Todorov, 1971]. Русский формализм обязан своим возрождением западноевропейским структуралистам, но в то же время понимание его роли и значения укладывается в определенные рамки – он лишь наметил то, что было должным образом развито в структурализме. Формалисты представлены как группа, разделяющая общую платформу; акцент сделан на первом этапе движения, а более поздние концептуальные попытки его членов, например Тынянова, остаются в тени. Их творчество принадлежит прошлому и считается неактуальным. Как ни парадоксально, фигура Шкловского в оценке исследователей и критиков от этого ничуть не выигрывает.
Тем не менее во Франции он наверняка остается самым известным среди формалистов. В 1984 году некрологи вышли не только в специализированной периодике, но и в газетах «Монд» [Conio, 1984], «Либерасьон» [Kristeva, 1984], «Юманите» [Frioux, 1984; Pozner, 1984]. Многие до сих пор помнят его приезд в Париж в 1967 году. Ведь Шкловский вместе с Якобсоном были последними живыми формалистами. К тому же он имел друзей и знакомых во Франции, которые старались продвинуть его творчество: Владимир Познер (1905–1992), который помнил его по Дому искусств в Петрограде и который уже в 1926 году перевел в сокращенном виде «Cентиментальное путешествие» (изд.: Simon Kra éditeur). Можно назвать также Эльзу Триоле (1896–1970), которая уже в 1948 году заинтересовалась переводом «Капитана Федотова» (проект был осуществлен только в 1968 году[106]). Шкловским интересуется также русист Леон Робель (р. 1928), происходивший из круга Луи Арагона, связанный с журналами «Тель кель» и «Шанж» [Change]. Именно он сопровождал Шкловского во время его пребывания в Париже в 1967 году, служа ему, в частности, переводчиком. Перевод статьи «Искусство как прием» открывает серию материалов о русском формализме в журнале «Тель кель» в 1965 году, а предисловие Якобсона к «Антологии» Тодорова выходит в 1966 году в коммунистической литературной газете Lettre Français (10–16 февраля, № 1118), уделявшей тогда большое внимание как русскому формализму, так и Якобсону[107].
Однако в последующие годы переводы теоретического наследия Шкловского или статьи о нем, инициированные по следам визита 1967 года, появляются все реже, тогда как активно переводятся работы Якобсона, Поливанова, Тынянова, Богатырева. Во Франции с 1970 года действует кружок по поэтике имени Е. Д. Поливанова (Centre de Poétique Comparée (Cercle Polivanov)), к которому в разные годы примыкают Жак Рубо, Жан-Клод Мильнер, Митсу Рона и другие критики.
В 1970-е годы выходят, однако, переводы «О теории прозы», «Хода коня», но в издaтельствах менее престижных, чем Seuil, – L’Âge d’homme и Champ libre [Chklovski, 1973a; 1973b]. Книга о Льве Толстом из серии «Жизнь замечательных людей» переведена в 1969–1970 годах (в 2 т., изд. Gallimard) и публикуется в серии такого же профиля – «Крупные фигуры», но не может претендовать на то, чтобы считаться полноправной теоретической работой.
Как объяснить эту ситуацию? С одной стороны, устоялось мнение, что Шкловский – отец русского формализма, но с другой стороны, за исключением «Искусства как прием», работы Шкловского фактически не комментируются. Во-первых, волна интереса к формальной школе была кратковременной. Ее достаточно быстро затмило открытие Юлией Кристевой наследия Михаила Бахтина, а также резонанс, вызванный русской семиотической школой [Kristeva, 1970]. Во-вторых, здесь играл безусловную роль и Якобсон, который в своих беседах о формализме (а во Франции они получили широкое распространение) был склонен акцентировать вклад коллег Шкловского, но не его самого. Например, Якобсон постоянно подчеркивал «гениальность» Осипа Брика и провозгласил его чуть ли не основателем Опояза. В западных переизданиях тезисов Тынянова – Якобсона 1928 года был снят последний абзац, который призывал к возрождению Опояза под председательством Шкловского. Далее, Якобсон, представил МЛК предшественником Опояза