Как видно из письма Иванову-Разумнику (от 10 февраля 1928 года), для Андрея Белого отождествление себя с Ломоносовым не сводится к литературному двойничеству и сходству стилистических установок:
Хохоча до упаду над «дичью», я – продолжаю игру. ‹…› Микель «Анджело», Михаил «Ангел» в смысле «Ангельский»; Ломоносов – «Архангельский». Теперь гордо является «l’russe» в эту компанию. Михаил Соловьев (Михаил Ангельский, Михаил Архангельский) нарекает его Андреем Белым («Андр» – «Андж»); Белым, ибо от Белого моря пришедший… с Ломоносовым его соединяет: поэтика, поэзия (и с Мик<ель>Анджело) и стиховедение: отец «русского стиховедения», Ломоносов, передает ему свои задачи; и он – продолжает их (сам себе передал!) [Белый, Иванов-Разумник, 1998: 578].
И если Белый здесь «играет», то лишь отчасти[128].
Аничков И. Е. Очерк советского языкознания // Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания. М., 2001.
Белый А. Круговое движение // Труды и дни. 1912. № 4/5.
Белый А. Ритм как диалектика и «Медный всадник». М., 1929.
Белый А. Маски / Сост. С. И. Тиминой. М., 1989.
Белый А. Мастерство Гоголя: Исследование. М., 1996.
Белый А. Символизм: Книга статей. М., 2010.
Белый А., Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998.
Вайскопф М. Птица тройка и колесница души: Работы 1978–2003 годов. М., 2003.
Жирмунский В. М. Теория стиха. Л., 1975.
Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.
Зелинский Ф. Ф. Из жизни идей. СПб., 1911. Т. 2.
Зелинский Ф. Ф. Автобиография / Пер. с нем. А. И. Рубана // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России. СПб., 2012. Вып. 4.
Кацис Л. Ф., Одесский М. П. Андрей Белый: Стиховедение – историософия – барокко // A Century’s Perspective: Essays on Russian Literature in Honor of Olga Raevsky-Hughes and Robert P. Hughes. Stanford, 2006.
Одесский М. П. Четвертое измерение литературы: Статьи о поэтике. М., 2011.
Одесский М. П. Ломоносов и Тынянов // Ломоносовский сборник. М., 2011.
Пумпянский Л. В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000.
Спивак М. Л. Андрей Белый – мистик и советский писатель. М., 2006.
Троцкий Л. Д. Литература и революция. М., 1991.
Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1969.
Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933). М., 1990.
Curtius E. R. Europaeische Literatur und Lateinisches Mittelalter. Bern, 1954.
Stahl-Schweaetzer H. Renaissance des Rosenkreuzerstums: Initiation in Andrej Belyjs Romanen Serebrjanyj golub’ und Peterburg // Trierer Abhandlungen zur Slavistik. Frankfurt am Main; Berlin, 2000. Bd. 3.
Русский формализм и экспериментальная автобиографическая проза Андрея Белого
Русские теоретические работы, посвященные теме автобиографии, основываются главным образом на текстах формальной школы. Формалисты первыми обратили внимание на такие эго-документы, как переписка, дневники и воспоминания, которые они считали образцами «литературного факта» и ставили в центр литературной системы, а также на приемы автобиографической и автофикциональной прозы[129], см. [Criveller, 2011]. В XX и XXI веках на основе их работ в России начинается теоретическое осмысление в области так называемой «Life Writing». Пока что оно не так систематизировано, как аналогичные опыты американских и французских теоретиков (начиная с 1950-х), но уже весьма значительно и эффетивно, см. [Criveller, 2013]. Кроме того, как известно, некоторые формалисты писали новаторские автобиографические произведения – например, В. Шкловский или Б. Эйхенбаум.
За несколько лет до их появления Андрей Белый опубликовал цикл «Эпопея» («Котик Летаев», 1918; «Крещеный китаец», 1921; «Записки чудака», 1922), в котором экспериментировал с аналогичными художественными стратегиями, стремясь трансформировать свою жизнь в произведение искусства. Автобиографичность присуща его творчеству в целом. С первых своих произведений он был склонен к отражению своей жизни в литературном творчестве – то в виде романа, то дневника или воспоминаний, то даже в очерках и графике. Автобиографические мотивы в более или менее яркой форме присутствуют во всех его работах.
Первоначальная фаза жизнетворчества младосимволистов приобретает в произведениях Белого структурный и конкретный характер. Автор прибегает к новым формам не только саморепрезентации, но и самосочинения. Цикл «Эпопея» является вершиной его автобиографической прозы и показывает «стратегическую» роль Белого в эволюции русской автобиографической прозы XX века. В каком-то смысле это образцы «autobiografiction» (термин английского писателя Стивена Рейнольдса, который в 1911 году обозначил им автобиографический текст, в котором совмещаются действительность и вымысел). По мнению Рейнолдса, этот феномен на Западе развивается главным образом в эпоху модернизма. Термин, введенный Рейнольдсом, отражает духовный и религиозный компонент его автобиографического творчества [Saunders, 2010].
В этом смысле термин Рейнольдса эффективно описывает автобиографическую прозу Белого. С раннего творчества и до последних произведений цикла «Москва» она развивается по двум линиям: первая вытекает из духовного существа (мистики и антропософии), вторая – из формальных разысканий. Духовная линия сильно моделирует его произведения, некоторые из них можно считать настоящими «духовными автобиографами» (как «Записки чудака»), исповедями или интимными дневниками. В этом плане Белый опирается на традиции автобиографической прозы, возможно даже на «Исповедь» Августина. Линия формальных разысканий позволяет автору экспериментировать с новыми формами саморепрезентации.
Белый использует приемы литературности и литературной конструкции, чтобы не только описать, но и заново создать свою биографию. Он искал, как известно, новую форму для автобиографических произведений, которая, по крайней мере в случае «Записок чудака», не принесла удовлетворения. Новую «орнаментальную» форму, вероятно, можно интерпретировать как «остраненную». Остранение вызывают различные приемы, упомянутые Шкловским в статье «Искусство как прием». Один из них – кольцевая структура цикла. Котик Летаев является главным героем в одноименной повести и в романе «Крещеный китаец». В обоих произведениях появляются те же самые второстепенные персонажи, родители Котика и знакомые. Их речь характеризуется в обоих произведениях повторением звуковых, синтаксических и лексических единиц, тавтологиями и параллелизмами. Описываемые события «первой», то есть реальной линии биографии в обоих текстах постоянно повторяются (встречи, болезнь ребенка, скандалы в семье, воспоминания и сны и т. п.). Белый отрабатывает эти мотивы, добиваясь все более совершенного отображения мысли, переключаясь тем самым на вторую, философскую линию биографии. В «Записках чудака» фабула развивается вне семейной среды, персонажи разные, только главный герой остается прежним, только повзрослевшим. Общая для двух произведений тема – воссоздание сознания и «памяти памяти». В «Котике Летаеве» и «Крещеном китайце» описывается рождение и становление новорожденного сознания. В «Записках чудака» рождается «антропософское» сознание, принятие автором-рассказчиком концепции Штейнера. Как показано во всех трех произведениях, память о прошлом, «память памяти» восстанавливается в момент рождения сознания. Она позволяет реконструировать сколь угодно отдаленные события, проходя через эпохи. По этой линии развивается «автобиографикшен» Белого, главным образом в «Записках чудака», которые содержат существенные для духовной автобиографии элементы.
В более формальном плане интересно посмотреть, как автор связывает произведения в рамке цикла. «Записки чудака» являются, по его замыслу, введением к автобиографическому циклу «Эпопея» [Белый, Иванов Разумник, 1998: 70; Белый, 1997: 498]. Сам цикл, полагал Белый, должен был служить введением к большому роману «Моя жизнь»[130]. Оба проекта, как известно, не осуществились. Лексические, синтаксические и звуковые повторы, тавтологии и параллелизмы, формирующие ступенчатую структуру, делают ткань трех произведений плотной. Значительную роль играет паратекст, связывающий три произведения в автофикциональной перспективе.
Из паратекстуальной системы, см. [Genette, 1987], включающей предисловия, послесловия, эпиграфы, посвящение, названия произведения и подзаголовок, в данной работе будет рассмотрена система предисловий и послесловий, составляющая особый вид рамки для каждого произведения и для целого цикла. В ней Белый утверждает, что повествование реальное и что он – его автор; таким образом, текст считается автобиографическим. В других пунктах автор резко отрицает автобиографическое начало и подчеркивает элемент вымысла. Производится таким образом эффект остранения, читатель начинает читать биографию автора другими глазами.
В первом издании «Котика Летаева» Белый пишет предисловие (без подписи, с датой «октябрь 1915 года» и географическими указаниями: Гошен, Амстег, Глион, С. Мориц), где предлагает достоверную информацию: говорит, что ему 35 лет и что он находится в горах, описывает пейзаж и вводит идею «неопределенного, но знакомого взгляда» [Белый, 1997: 24–26]. Вспоминает о своем младенчестве, о том, когда ему было три года, и в исповедальном тоне размышляет о смысле и его совпадении с жизнью. Переживает свое младенчество, вспоминает свои душевные переживания. С формальной точки зрения предисловие ничего не проясняет и не добавляет к тексту романа, но то, что декларирует автор, эксплицитно указывает на автобиографизм.