В свете сказанного о жесте и фактуре как способах остранения художественной материи особенное значение приобретает понятие воли в теории искусства Габричевского. Идея художественной воли (понимаемой Риглем и Габричевским, как указывалось выше, совершенно различно) тем не менее проявилась как след в разной мере осознанной обращенности к художественной действительности в обеих теориях. Оба понятия близки русскому формализму, опирающемуся на опыт авангарда (особенно в живописи). Но если импрессионизм в какой-то мере способствовал порождению теории Ригля, то экспрессионизм поставангарда был в известной мере предвосхищен Габричевским (учитывая, что описываемое состояние искусства пришлось на поздние 1920-е – начало 1930-х годов, когда основные труды им уже были написаны). То, что тенденция живописи, принесшая такие замечательные плоды, не реализовалась в полной мере – вина обстоятельств, далеких от логики теории искусства.
Габричевский А. Г. Морфология искусства. М., 2002.
Гаврюшин Н. К. Эрос пространственности: А. Г. Габричевский и русская эстетика 1920-х годов // Вопросы философии. 1994. № 3. С. 148–154.
Гидини М. К. «Формы жизни» – поступок, портрет и жест – в теоретических размышлениях ученых ГАХН // Логос. 2010. № 2 (75). С. 52–67.
Злыднева Н. В. Изображение и слово в риторике русской культуры XX века. М., 2008.
Кристева Ю. Жест: практика или коммуникация // Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. М., 2004. С. 114–135.
Цивьян Ю. Жест и монтаж: еще раз о русском стиле в раннем кино // Киноведческие записки. 2008. № 88. С. 65–78.
Шкловский В. О фактуре и контррельефах [1920] // Шкловский В. Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933). М., 1990. С. 98–100.
Riegl A. Historische Grammatik der bildenden Kunste. Graz; Köln, 1966.
6. Формалистическая фольклористика
«Формальная школа» и фольклористика в стенах Российского института истории искусств
Российский институт истории искусств, как известно, в 1920-е годы был «твердыней формализма». Идеи «формальной школы», ярко заявленные в литературоведческих исследованиях, сказались также и на фольклористическом сегменте РИИИ. Однако развитие формального метода в трудах фольклористов Института шло своим путем – не синхронным с развитием формализма в работах литературоведов.
Напомним основные вехи существования «формальной школы» в РИИИ (см. [Shapovaloff, 1972]). Первоначально, с основанием в 1912 году графом В. П. Зубовым, Институт занимался изучением и преподаванием истории изобразительных искусств. Лишь в 1920 году были одновременно созданы три новых Отдела: истории музыки, истории театра и истории словесных искусств. С этого времени Институт и превращается в оплот формализма. Среди профессорского коллектива были авторы трудов, ставших к 1920 году лицом «формальной школы»: В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, В. М. Жирмунский и др. Первая половина 1920-х годов – это самый плодотворный период для «формальной школы» в стенах РИИИ. В область же фольклористики формальный метод не проникает: фольклористического сегмента в научной структуре РИИИ все еще не существует.
В 1923 году, напомним, со стороны большевистской власти раздался первый предостерегающий окрик – имеется в виду известная статья Л. Д. Троцкого «Формальная школа поэзии и марксизм» [Троцкий, 1923]. В начале зимы 1924/25 года, как показывают новейшие исследования (в частности, [Кумпан, 2013]), над Институтом нависла реальная угроза закрытия. В. П. Зубов в конце 1924 года оставил пост директора; вскоре новым директором был назначен Ф. И. Шмит, который будет вынужден постоянно идти на компромиссы, выстраивая отношения Института с властями. 6 февраля 1925 года в РИИИ появилось новое подразделение – Комитет по социологическому изучению искусств (Соцком), в задачи которого входило внедрение социологического метода в исследования всех научных подразделений [Кумпан, 2009]. Сотрудники РИИИ начали получать указания насчет идеологически «правильных» тем. Но фольклористики это не касалось все по той же причине – ее в РИИИ не было.
Фольклористические интересы в Институте начали оформляться лишь во второй половине 1925 года, когда при Соцкоме была организована Секция изучения крестьянского искусства (или Крестьянская секция). Секция ставила задачу изучения всех видов крестьянского искусства – материальных, театральных, вербальных и вербально-музыкальных. Руководителем Крестьянской секции стал К. К. Романов, известный специалист в области древнерусского зодчества. 1926 год – это время, когда Соцком уже активно развернул свою работу, оказывая идеологическое давление на все отделы Института. Создание Крестьянской секции, в которой в первой половине 1926 года еще только зарождается фольклористическая составляющая, отвечало социологическим задачам, решение которых вменялось Институту. Предметом изучения здесь становилось искусство одного из угнетенных социальных слоев – крестьянства. Крестьянская секция, напомним, была организована в связи с готовящейся экспедицией на Русский Север. Социологический метод предполагал, как правильно указывает К. А. Кумпан, сдвиг из сферы теоретического изучения материала в область его собирания. В активе Крестьянской секции, как известно, имеются знаменитые комплексные экспедиции на Русский Север: в Заонежье (1926), на Пинегу (1927), Мезень (1928), Печору (1929). Как это ни парадоксально, Соцком, бывший дамокловым мечом для всех творческих секций РИИИ, для Крестьянской секции становится Комитетом-покровителем, позволяющим развернуть научную работу. В 1926 году, таким образом, положение старых секций РИИИ и новой Крестьянской секции оказалось асимметричным.
1927 год в РИИИ прошел под знаком противостояния старого (формального) и нового (социологического) методов. 6 марта, напомним, состоялся диспут формалистов с марксистами [Устинов, 2001(а); Тиханов, 2001], закончившийся, как считали формалисты, их победой. А через три недели, 29 марта, Институт торжественно отметил свое 15-летие, которое, благодаря докладам В. М. Жирмунского, Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова, С. И. Бернштейна, стало триумфом формалистов. 1927 год оказался важен и для становления фольклористики в стенах РИИИ. Успех первой (Заонежской) экспедиции 1926 года заставил руководство РИИИ внести важные коррективы в структуру Института. В январе 1927 года в рамках Словесного отдела было создано новое научное подразделение – Секция художественного фольклора (первоначально председатель – В. Н. Перетц, вскоре – В. П. Адрианова-Перетц; секретарь – Н. П. Колпакова). В секцию вошли сотрудники РИИИ – видные в будущем фольклористы-филологи А. М. Астахова и И. В. Карнаухова, а также этномузыковеды Е. В. Гиппиус и З. В. Эвальд. Работали в ней и нештатные сотрудники – В. Я. Пропп и А. И. Никифоров. Так фольклористика нашла официальную прописку в РИИИ. 1927 год, как видим, синхронизировал творческую атмосферу старых научных секций и новой Секции художественного фольклора.
1928 и 1929 годы стали временем разгрома РИИИ, а следовательно, и «формальной школы» внутри этого учреждения. 26 января 1928 года была дана официальная негативная оценка работы Института со стороны властей. В 1929 году произошли кардинальные кадровые изменения, была осуществлена хаотичная структурная перестройка РИИИ, развернута травля Института в прессе. Секция художественного фольклора, в отличие от других научных подразделений Института, пережила этот период достаточно благополучно, сохранив творческую атмосферу и почти не деформируя научные темы под идеологические задачи. В 1928 и 1929 годах были осуществлены успешные летние экспедиции на Мезень и Печору, а в зимние месяцы проходили регулярные заседания секции с докладами.
В 1930 году Государственный (Российский) институт истории искусств прекратил свое существование в том виде, каковым он был на протяжении 1920-х годов. Идеологические давление теперь напрямую касалось и Секции художественного фольклора. Кабинет крестьянского фольклора был преобразован в Кабинет изучения фольклора города и деревни, а главным направлением работы намечалось изучение устной поэзии города и городских окраин, причем это должно было делаться с «правильными» идеологическими акцентами. В 1931 году в преобразованной из ГИИИ Государственной академии искусствознания (ГАИс) фольклористическое направление было закрыто.
На фоне идеологического давления на «формальную школу» внутри РИИИ/ГИИИ разворачивался внутренний кризис формализма, характерный на определенных этапах для любого научного направления. Исследователи считают, что первый период истории формального метода закончился в 1922–1924 годах. «Поздний формализм», определяемый прежде всего деятельностью «младоформалистов», участников студенческого семинария Б. М. Эйхенбаума и Ю. Н. Тынянова, работавшего в 1924–1926 годах (В. А. Гофман, Н. Л. Степанов, Б. Я. Бухштаб, Л. Я. Гинзбург и др.), все в большей степени обнаруживал ограниченность формального метода. Руководители семинария в трудах своих учеников видели следы эпигонства; ученики, пройдя школу ученичества, каждый уклонялся в свою сторону [Устинов, 2001(б)].
Из прописанной хронологической канвы следует, что фольклористическая мысль в РИИИ развивалась в период, когда «формальная школа» в России уже находилась под идеологическим ударом большевиков и одновременно переживала внутренний кризис. Проявление формалистических методов в фольклористике в стенах РИИИ запаздывало по сравнению с литературоведением. Специфика фольклора как художественного явления диктовала свои законы во взаимоотношении фольклористики с «формальной школой». Появившееся в 1925–1926 годах в РИИИ новое фольклористическое направление, с одной стороны, неизбежно должно было реагировать на общеинститутские формалистические искания (тем более что в 1927 году казалось, что «формальная школа» одержала победу над социологическим методом). Однако полевой (экспедиционный) опыт, постепенно накапливавшийся у членов Секции художественного фольклора, столь же неизбежно заставлял их сопрягать