Богатырев П. Г., Якобсон Р. О. Славянская филология в России за годы войны и революции. Берлин, 1923.
Богатырев П. Г., Якобсон Р. О. Фольклор как особая форма творчества // Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 369–383.
Шкловский В. Крыжёвенное варенье // Шкловский В. Ход коня. М.; Берлин, 1923(а). С. 46–50.
Шкловский В. Дополненный Толстой // Шкловский В. Ход коня. М.; Берлин, 1923(б). С. 126–132.
Шкловский В. Б. Жили-были. М., 1964.
Шпет Г. Г. Дифференциация постановки театрального представления // Культура театра. 1921. № 7/8. С. 31–33.
Шпет Г. Г. Театр как искусство // Мастерство театра. 1922. № 1. С. 31–56.
Якобсон Р., Поморска К. Беседы. Иерусалим, 1982.
Якобсон Р. О. Петр Богатырев (29.I.1893–18.VIII.1971): мастер перевоплощений // Роман Якобсон: Тексты. Документы. Исследования. М., 1999. С. 65–74.
Bogatyrev P., Jakobson R. Die Folklore als eine besondere Form des Schaffens // Donum natalicum Schrijnen. Nijmegen; Utrecht, 1929. S. 900–913.
Bogatyrev P. Lidové divadlo české a slovenské. Praha, 1940.
П. Богатырев VS Ф. Де Соссюр(О проблемах «формального» определения синхронии в лингвистике и в исследованиях фольклора)[235]
Один из основных методов, разработанных П. Г. Богатыревым для изучения фольклорных и этнографических явлений, мог называться в его работах по-разному: «статический» [Богатырев, 1926], «синхронный» («синхронистический») [Богатырев, 1930(б)], «структуральный» [Богатырев, 1931(а)], «функционально-структуральный» [Богатырев, 1935], «функциональный» [Богатырев, 1937] (см. [Сорокина, 2006: 7]). Как можно видеть, именно понятие синхронии являлось составной частью одного из первых его названий.
Синхронный метод, разработанный Богатыревым, предполагал изучение этнографических явлений в определенном «временнóм разрезе» – так, уточняет Богатырев, как Соссюр определил этот метод в лингвистике [Богатырев, 1928–1929: 85; 1930(б): 92]. В целом, по мнению Богатырева, работы Соссюра довольно быстро привлекли к себе внимание русских исследователей; в 1920-е годы Богатырев и сам совершил несколько экспедиций в Закарпатье, пытаясь применять синхронный (или «статический») метод Соссюра к изучению этнографического материала.
Первым, кого Богатырев упоминает в связи с возникновением и разработкой этого метода, был Соссюр, но были у Богатырева, конечно, и другие предшественники. Так, еще до того, как он прочитал «Курс общей лингвистики»[236], уже с самого начала своих исследований в области этнографии Богатырев демонстрирует очевидный интерес к так называемому «живому» (а значит, существующему в определенном «временнóм разрезе») материалу. Об этом свидетельствуют этнографические экспедиции Богатырева в 1910-е годы. В своем интересе к изучению «живого» материала сам Богатырев был бы, вероятно, склонен усмотреть позитивное влияние на собственные исследования «русской этнографической науки» в целом: так, в статье «Своеобычное в русской фольклористике (что дала и может дать в методологии русская фольклористика?)» Богатырев [Богатырев, 1931(д): 127 сл.] подчеркивает, что одна из отличительных особенностей изучения фольклора в России состояла именно в работе над «живым» материалом.
В 1920-е годы Богатырев критикует концепции ряда научных школ, занимавшихся исследованием фольклора (антропологическую, мифологическую, историческую), за их интерес – порой исключительно – к реконструкции фольклорных «древностей», а также за свойственную им тенденцию видеть в фольклоре не более чем «хранилище» пережитков верований, относящихся к древним эпохам. Для Богатырева фольклор представлял интерес уже сам по себе, вне его связей с прошлым – особенно с учетом того факта, что многочисленные явления фольклора все еще оставались «действенными» даже в современную ему эпоху [Богатырев, 1923: 20–22; Bogatyrev, 1929: 11 сл.].
Плоды-результаты размышлений Богатырева о возможности применения синхронного метода в этнографии были представлены на Первом и на Втором конгрессах славянских географов и этнографов (в 1924 году в Праге и в 1927 году в Кракове [Богатырев, 1926; 1930(б)]). Кроме того, этот метод лег в основу книги Богатырева «Магические действия, обряды и верования Закарпатья», опубликованной (по-французски) в 1929 году. Эти размышления позволили Богатыреву констатировать постоянное изменение как форм, так и функций изучаемых этнографических явлений [Богатырев, 1971(a): 5–6]. Так, мало-помалу, вопрос о функциях, свойственных тем или иным этнографическим явлениям, выходит в исследованиях Богатырева на первый план: речь идет об изучении функций этнографических явлений, оказывающихся актуальными в те или иные эпохи [Богатырев, 1926: 74], то есть речь снова идет об изучении явлений в рамках определенного, ограниченного среза времени.
Рассуждая о функциях, Богатырев в очередной раз опирается на лингвистику (в частности, на Ж. Марузо) и противопоставляет функцию этнографического явления его форме [Bogatyrev, 1940; Богатырев, 1971(в): 30]. Некоторая специфическая иерархия функций явлений культуры, по Богатыреву, всегда свойственна определенной эпохе, в другие времена она может быть совершенно иной [Богатырев, 1971(в): 34]; функции могут быть связаны одна с другой и образовывать особую систему, особую структуру [Богатырев, 1931(в): 186; 1932–1933: 387; 1937; 1971(в): 50]. К примеру, Богатырев говорит о театре, о деревенском фольклоре и т. д. как о системах [Богатырев, 1971(в): 26; 1971(a): 8], а также рассуждает о системах представлений, свойственных обществам разных видов, как, например, «первобытному обществу». По Богатыреву, некоторые факты и явления, на первый взгляд кажущиеся необъяснимыми, получают определенный смысл лишь внутри некоторой системы. Поэтому, полагал он, этнографы должны избегать перенесения собственных систем представлений на все те народы, которые они изучают [Богатырев, 1930(a): 94–95; см. также 1932–1933: 391; 1937: 306; и др.].
В некоторой структуре (или системе) этнографических явлений изменение одного-единственного элемента вызывает трансформацию всей структуры в целом, а также других входящих в ее состав элементов [Bogatyrev, 1940; Богатырев, 1971(в): 50, ср. 135–136, 153 сл.]. В 1931 году Богатырев пишет об успехах «структурной психологии» (Gestaltpsychologie), ссылаясь на определение структуры, предложенное в 1921 году немецко-американским психологом К. Коффкой: структура есть комбинация разных элементов, каждый из которых связан с другими и получает свое своеобразие именно через эту связь [Богатырев, 1931(а): 121; 1931(б): 112]. Это отсылает не только к «Курсу общей лингвистики» (и особенно к рассуждениям Соссюра о понятии valeur linguistique – это понятие, кажется, соответствует тому, что Богатырев называл своеобразием в приведенном выше определении структуры), но и к понятию системы, которое будет предложено в лингвистике позже, уже в 1930-е годы. Другим важным источником вдохновения была для Богатырева русская фольклористика: по его мнению, русские фольклористы в каком-то смысле сопротивлялись изучению отдельных, изолированных фольклорных явлений, пытаясь, напротив, использовать в своем анализе системный (или структурный) подход [Богатырев, 1931(д): 142]. Все более возрастающая – начиная с 1930-х годов – важность понятий функции и структуры в работах Богатырева объясняет и тот факт, что со временем его исследовательский метод меняет свое название: теперь это метод «структуральный», «функциональный» или «функционально-структуральный» – а не «статический» или «синхронный» (что предполагало по преимуществу описание). И тем не менее, если понятие синхронии со временем исчезает из названия исследовательского метода Богатырева, сама идея о необходимости изучать фольклорные явления в строго определенном «временнóм разрезе» все же по-прежнему имплицитно в нем присутствует.
В то же время Богатырев задавался и вопросом о различении и о соотношении индивидуального и коллективного в фольклорном произведении, что было связано с проблемой фиксации так называемых «динамических» изменений в «жизни» фольклорного произведения, а также с проблемой соотношения традиции и импровизации в фольклоре. Именно здесь очевидным образом проявился интерес Богатырева к диахронии в фольклористике. В ряде своих исследований он показывает, что со временем разные части фольклорного произведения могут изменяться с разной скоростью: так называемые «формальные» части меняются порой быстрее, чем части более «глубокие» (или «функциональные») [Bogatyrev, 1940; Богатырев, 1971(в): 31] – или же наоборот (формы могут оставаться прежними, тогда как изменяются функции этнографических явлений, см. [Богатырев, 1932–1933: 387 сл.] и т. д.). Несколько десятилетий спустя, в 1971 году, в предисловии к русскому переводу книги «Actes magiques, rites et croyances en Russie Subcarpatique» («Магические действия, обряды и верования Закарпатья»), Богатырев будет настаивать на взаимозависимости «синхронного» и «диахронного» методов в этнографии: по его мнению, они взаимообогащают друг друга, позволяя исследователю приходить к более точным выводам [Богатырев, 1971(б): 170 сл.]. Кроме того, переходя в изучении фольклора от синхронии к диахронии, становится возможным, по мнению Богатырева, объяснять этнографические явления, которые были распространены в отдаленных от нас во времени, архаичных обществах – те явления, которые раньше понять было трудно [Богатырев, 1939: 161].
В очередной раз источник вдохновения Богатырева кажется очевидным. Это – «Курс общей лингвистики» (см., например, [Saussure, 1976: 135–136]). Даже размышления Богатырева о первичности «статического» метода, о его преимуществах по сравнению с методом «диахроническим» кажутся эхом известного отрывка из «Курса» [Ibid.: 127–128]