– Новости, Рейчел! Переключи на новости.
Глава 13
Оказавшись в холле, Кевин все еще дрожал. Выскочив на тротуар, он пнул ногой валявшийся там пластиковый стаканчик.
Холли ждала его, облокотившись на «Ламборгини». Боже, какой яркий свет! Он даже зажмурил глаза. Издалека, по ту сторону, где росли пальмы, уже слышались крики и плач. Потом завыли полицейские сирены.
Расмуссен ничего не сказала. Она лишь перехватила его взгляд, нервно улыбнулась и пошла прочь. Мур направился следом. В возникшей после стрельбы панике толпа, собравшаяся на праздник, рассыпалась: люди разбегались по переулкам и соседним с Крэндон-стрит улицам. Холли держалась на несколько шагов впереди, и Кевину, чтобы не отставать от нее, приходилось продираться сквозь кучки обезумевших от ужаса людей. Одну женщину он даже сбил с ног. Сам немного поддавшись панике, он остановился и, извинившись, помог ей встать. Женщина что-то закричала ему вслед, но он не расслышал: кругом стоял жуткий шум. Повернувшись, молодой человек понял, что потерял свою спутницу. Он поспешил вперед, пока наконец не увидел, что девушка остановилась возле угла дома и наблюдает за ним. Улыбка с ее лица давно исчезла. Теперь там был, наверное, страх или что-то еще. Ему было трудно сейчас понять. Он поспешил вперед.
Вместе миновав еще один квартал, они сели в машину. Кевин пытался не замечать созданный им же хаос. Он подумал о женщине, которую подстрелил, и представил, сколько других женщин, детей и мужчин пострадают в возникшей сутолоке, получат травмы, будут растоптаны. Люди такое творят. Они начисто теряют головы…
Холли повернула на юг, стремясь уехать подальше от Крэндон-стрит и близлежащих улиц. Вскоре они уже достигли парка «Билл Бэгс Кейп» и поехали по узкой дороге, закрытой с обеих сторон плотной растительностью. Не доезжая до входа в парк, где наверняка дежурили бы охранники, Расмуссен свернула с дороги.
– Ты как? – спросила она.
– Что?
– С тобой все в порядке?
– Да. Конечно. Поехали.
Они вышли из машины и медленно пошли к берегу, пробираясь через низкорослый и местами прибитый к земле кустарник. Мур исцарапал себе лицо и руки. Вскоре они увидели вдалеке небольшую моторную лодку. Холли вошла в воду, а затем оглянулась.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Хорошо.
– Только не ври мне.
Как он себя чувствовал? Не так уж хорошо. Как только пуля вылетела из ствола, он тут же понял, что все неправильно. Что совершена страшная ошибка. Расстояние, учет сопротивления ветра и попытка рассчитать траекторию пули… Почему он решил, что справится? На кого он пытался произвести впечатление? Неужели ему потом хотелось услышать истории о своей меткой стрельбе? Скажут: «Невероятно, с такой дистанции – и не наповал!» Как бы там ни было, пролилась кровь.
– Идем, – сказала Холли и направилась к моторной лодке.
Глава 14
Во время своего первого года жизни с Ингрид в Берлине Дэвид обычно выходил с ноутбуком в руках из их тесной квартирки на Пренцлауер-Берг и направлялся в бар «Пятьдесят шестой год», расположенный за три квартала от них и оформленный в коммунистическом стиле. Он занимал угловой столик под настенным портретом Хрущева и садился за работу, потягивая американо. Через три-четыре часа, выполнив авторский план на день, он заказывал джин-тоник и болтал с барменшей Элли, татуированной вокалисткой группы «Унтервельт», то есть «Андеграунд». У нее были огромные глаза, и в ее внешности угадывались характерные черты героинового шика. Она расспрашивала писателя о «нелепой» и «преступной» американской политике, а он, в свою очередь, интересовался тем, как она росла в Лейпциге, на территории Восточной Германии.
Он быстро привык и уже с нетерпением ждал этих кокетливых бесед. Начал заказывать свой первый напиток на пятнадцать минут, на полчаса, а то и на час раньше – пока в итоге не оказывалось, что собственно работе он посвятил всего час или того меньше, поскольку потом перехватил заинтересованный взгляд Элли и тут же нашелся что спросить…
Так продолжалось много недель – они пили и болтали до четырех часов пополудни. А в четыре он брал двойной эспрессо и мчался домой, чтобы приветствовать Ингрид, которая как раз возвращалась с работы. Иногда она делала замечание по поводу его нетрезвого вида, а он тут же врал ей, утверждая, что многочасовая писанина сильно его доконала…
Что он нашел в этой Элли? Может быть, все дело было в том, что она носила футболки, тем самым выставляя напоказ свои татуированные руки? Или в том, что она с такой легкостью рассказывала ему о разных травмах детства, полученных на застойном посткоммунистическом Востоке? Или просто в том, что молодая, подсевшая на хиппи жительница Берлина посчитала неважно одетого тридцатипятилетнего американца достаточно интересной персоной для совместного времяпрепровождения? Она признавала его высокое самомнение, и мысли о ней сопровождали Дэвида весь день и не отпускали его даже в постели, когда рядом сопела его собственная жена.
Ингрид как раз получила повышение в «Старлинг Траст», и ее новые обязанности включали посещение апрельских совещаний в мировой штаб-квартире в Нью-Йорке. Муж помог ей упаковать сумку для четырехдневной поездки, и как только ее такси исчезло за углом их дома, он отправился прямиком в «Пятьдесят шестой год». Зайдя в бар, он тут же спросил у Элли, что она делает вечером…
Какого-то определенного плана у него не было. Супружескую неверность он никогда пороком не считал. Ингрид была настолько увлечена своей работой, что по возвращении домой даже забыла расспросить мужа, как продвигается его книга. Элли же, в свою очередь, была просто очарована его творчеством. А об этом он мог говорить часами. Поэтому, когда он отправился к ней в тот день, он просто искал для себя заинтересованную аудиторию. Или, может быть, он так себе это потом объяснил…
Элли рассказала, что «Унтервельт» дает концерт в одном из блочных домов на Фридрихсхайн, к югу от Пренцлауер-Берг.
Холодным вечером Паркер не сразу отыскал нужный дом. Добравшись до места, он заплатил за вход покрытому пирсингом вышибале с сигаретой в зубах. Тот указал ему на обшарпанный внутренний двор, освещенный пятью десятками масляных ламп. На одном конце двора находился бар, битком забитый пивом, а на другом – группа «Унтервельт», состоящая из четырех музыкантов. Они готовились к выступлению. Элли, которая настраивала ритм-гитару, одарила Дэвида одной из своих великолепных улыбок и поблагодарила его за то, что он пришел. В это время двор начал заполняться людьми, одетыми как низкосортный бруклинский сброд.
Весь вечер Паркер пытался – по большей части тщетно – услышать в песнях группы, этой смеси психоделического рока и «Крафтверка»[23], хоть какой-то намек на мелодию. Однако он восхищался голосом Элли и тем, как она жадно поедает взглядом аудиторию. Для лучшего самовыражения эта девушка нуждалась в больших, открытых площадках, роль барменши ей явно не подходила. Сейчас, выступая перед толпой, она была совсем другой – но не менее интригующей…
Чтобы соседние жильцы не возмутились и не вызвали полицию, им пришлось закончить концерт в девять вечера. Дэвид ждал, пока Элли закончит паковать свои вещи. Он великолепно лгал, отмечая те песни, которые якобы понравились ему больше всего, и делился с ней своим искренним удивлением ее игрой на электрогитаре. Он не мог сказать наверняка, верит барменша ему или нет, но она позволила ему нести чехол от гитары и проводить ее до дома.
– Я бы предложила тебе зайти, но соседи у меня просто невыносимые, – сказала она ему. А потом поцеловала его в губы. Получился длинный, затяжной поцелуй – с привкусом пива, которое она потягивала между песнями. – Увидимся завтра?
– Нужно работать, – ответил писатель, и девушка засмеялась, потому что даже она заметила, что он, видимо, никогда не закончит свою работу.
Отвернувшись, Дэвид подумал, что ничего не планировал, и это ознаменовало начало его восьмилетнего самообольщения. А в самом-то деле, что он такого сделал, чего добился? Он пришел на концерт группы, о которой так много слышал. Поддержал подругу… И потом она поцеловала его. Дэвид Паркер никогда не совершал неправильных поступков.
Ускорив шаг, он поплотнее натянул куртку. Подростки, нарядившиеся в кожу, курили хэш. Немного впереди какой-то парень оживленно болтал по телефону, на противоположной стороне улицы смеялись две девчонки… Из окна доносилась мелодия одной из композиций «Велвет Андеграунд»[24]. И его только что поцеловала ведущая вокалистка берлинской рок-группы. Чертовски круто…
Потом его барабанные перепонки едва не лопнули от гулкого хлопка – там, впереди, прямо над смеющимися девчонками на верхнем этаже обветшалого жилого дома прогремел взрыв. Девчонки, взвизгнув, бросились бежать. Мужчина с телефоном вздрогнул и спрятал аппарат.
Мочевой пузырь Дэвида, перегруженный пивом, не выдержал…
Восемь лет спустя он рассказал эту историю Биллу Феррису. Тот как раз позвонил ему – видимо, из жалости, хотя Паркеру тогда было все равно, – и пригласил его отпраздновать День независимости вместе с ним и Джиной в Монклере. Билл подавал ему напитки и начос, на Си-эн-эн беспрерывно крутили музыкальные ролики, а Джина основную часть времени провела на кухне, где болтала по телефону с Франсин, ее кузиной из Форт-Лодердейла. Оказалось, что она наконец убедила Билла перебраться во Флориду. И теперь они как раз строили планы по поводу предстоящего переезда.
– А что случилось с Элли? – спросил Феррис, помешивая виски в бокале.
– Не знаю.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я больше не появлялся в том баре.
Билл поднял голову, возможно спрашивая себя, что за друг был у него все эти годы…
Дэвид неспешно потягивал пиво.
– Взрыв устроили «Роза Люксембург коммандо». В общем, шайка Мартина Бишопа. И вот к такому парню решила примкнуть моя Ингрид.