Все, кто сидел достаточно близко, обратились в слух – происходящее между наследниками было куда занятнее выступления на сцене. Пока двуликая луна в сумерках подводила жертву к роще, разговор соперников балансировал у самого края. И все ждали, когда он наконец сорвется в пропасть.
– Не так как вы, принцесса.
«Разумеется, Мейсон имеет в виду бессмысленные споры, но обязательно найдутся те, кто переиначит завтра его слова на иной манер», – с досадой подметила про себя Айя.
– Я счастлива, что смогла развлечь тебя, Мейсон. Мне стоит взять плату за услугу?
– В другой раз, – резко прервал распаляющуюся собеседницу милорд, и Айя недоуменно подняла брови. Как только ему хватает наглости ею командовать?
На сцену тем временем опустилась ночь. Девица-луна, на миг скрывшись за занавесом, вернулась с маской на лице. Река музыки вновь утягивала зрителей в мир печали и скорби. Как быстро она менялась! Блеклая при свете дня, певица буквально отнимала дыхание в ночных декорациях. Сейчас двуликая луна на руках баюкала спящего юношу, будто маленького ребенка, но не спешила лишать его жизни. Ее песнь все купалась в тоске и жалости, а голос раскачивался между тихим и громким, будто на веревочной качели. Она устала убивать путников, но не знала другого выбора – как же еще ей вернуться на небо?
Замкнутый круг жертв, постоянные горести – и вот девушка уже не в состоянии стоять на месте. Будто раненая лань, она металась от одного края сцены к другому, ища спасения. Ее песня сорвалась на крик, перешла в стон, а после и вовсе утихла. Решение пришло само. Сегодня она не станет убийцей.
Удивление пронеслось по рядам зрителей, пока двуликая луна распорола запястья острыми когтями и выпила собственную кровь.
Тем временем помилованный ею путник сбросил оковы сна. Девушка опустилась на колени у самого края сцены. Мейсону было хорошо видно, как тянулись ее слабые окровавленные пальцы к лентам на голове и как соскользнула с головы ажурная маска. Двуликая луна спрятала лицо в ладонях, но ее и так едва получалось различить – один только силуэт среди тумана и слабого света. Песня постепенно замерла на ее губах, а затем вновь ожила, подхваченная хором.
Силой десятка голосов песнь провожала мертвую луну на небо. Спасенный юноша подхватил ее невесомое тело на руки, и маска, соскользнув с тела девушки, упала со сцены прямо под ноги Мейсону. Джонас увидел, как мгновение колебался его брат. А затем поднял ажурное украшение, укладывая его на колени. Спутница Мейсона тут же потянулась к трофею, но милорд не позволил ей притронуться к маске.
Мейсон не сводил глаз с девушки-луны, которую уносили со сцены. Умертвив вместо путника себя, она больше никогда не спустится на землю. Никогда у луны не будет девичьих рук и живого сердца; ей остался только один лик, одна жизнь на небе и одна роль – освещать дорогу солнцу.
«Глупая жертвенность, – решил Мейсон, раздосадованный финалом. – Только и возможная, что в театральных постановках». Двуликой луне всецело принадлежали обе ее жизни, и потому она так небрежно лишила себя одной. Живому человеку же не подвластна даже его жизнь – отдав ее в угоду другим, он, прежде всего, обречет на несчастья свою семью. Но недоволен финалом остался только милорд. Даже принцесса, судя по пунцовым щекам, была в восторге – она хлопала изо всех сил, а потом долго не хотела уходить. Джонас, не попрощавшись, торопился увести ее из зала, опасаясь новой стычки.
Мейсон не сдержал тяжкий выдох. Хотел бы он уделить брату больше времени, но его внимания требовали иные дела – довольная спутница висла на его плече, и старший драконий сын уже трижды пожалел о таком выборе.
– Я думал, тебе не понравилось. – Джонас протянул Айе платок, и она приложила его к мокрым щекам.
– Я расстроена тем, что Перея не оправдала моих надежд, а не самим представлением. – Голос принцессы осип.
Они не спеша шли пустым коридором, думая об одном и том же. Только вот Джонас, не в пример подруге, чувствовал облегчение.
– А я счастлив, что ее не постигла моя участь, – беспечно ответил он. Шаги принцессы стихли.
Еще доносился приглушенный расстоянием гул аплодисментов, когда Айя развернулась к другу. Джонас беспомощно наблюдал, как темнело от злости ее лицо.
«Что плохого она нашла в моих словах?» – молча удивился драконий сын.
– Я никому не желаю твоей судьбы, – твердо, чеканя каждое слово, произнесла принцесса и жестко, без доли сожаления добавила: – Но найти бессильного мага необходимо. Если ты намерен и дальше осуждать меня, игнорируя все мои просьбы, уходи. Я справлюсь сама.
– Нет, что ты, – пошел на попятную Джонас, растерянно запустив пятерню в густые волосы. Он опешил, едва только понял, что Айя не шутит – похоже, его необдуманное замечание она поняла по-своему. – Я помогу, просто…
– Просто ты думаешь, что я не понимаю, как тяжело бессильным магам. Что никто, кроме тебя, не поймет. Боишься, что я могу навредить. Перестань. Мы с самого детства вместе. Я могу подумать, что ты и раньше был обо мне не очень-то хорошего мнения.
– Ты пела потрясающе! – Звонкий голос Антеи разнесся по всему коридору, и ее спутница вздрогнула.
– Ш-ш-ш, – приложила девушка палец к губам и воровато оглянулась. Коридор был пуст, что неудивительно – занавес опускался трижды, и Перея все еще была на сцене, принимая любовь зрителей. Все, о чем можно мечтать, если на твоем лице нет безобразного шрама. А если есть… что же, тогда и удел другой – при свете дня роль больше не твоя, сколько ни пой, как ни проси Владык. Раз став двуликою луной, навек останешься ею; если не на сцене, то вне ее.
Аоид нервно провела рукой по лицу, и губы ее дрогнули. Можно было уже и привыкнуть, но каждый раз, стоило только пальцам коснуться шершавого рубца, горло сжималось от тошноты. Его не спрячешь за толстым слоем пудры – только за маской, которую она так беспечно уронила на сцене.
Аоид резко мотнула головой, и рыжие локоны ударили по лицу, а шляпка упала. Антея ловко перехватила ее, пока медвежья дочь корила себя за рассеянность. Почему сегодня все валится из рук?
– Пойдем, – резко бросила она и, видя, как понурила голову Антея, пожалела о своем поведении. И так из раза в раз – покуда тени Тенебрис отступали перед сценой, она пела и пленяла других. Но стоило представлению подойти к концу, и всякое дурное вновь овладевало ее головой, заставляя срываться на невинной сестре.
– Я хорошо пела? – натужно спросила Аоид, желая разбавить гнетущую атмосферу.
Антея тотчас преобразилась, словно само воспоминание об увиденном грело ее изнутри. «До чего же дивное дитя!» – подумала Аоид. Сестра, пусть и не по прямой линии, она была ей куда ближе единокровных родственниц. Не считая матушки, Антея единственная знала о маленькой тайне, отдушине Аоид, ее второй личине. И как искренне восхищалась! Без тени зависти, с одной лишь бесконечной гордостью.
– Зрители ловили каждый твой вдох, – подтвердила Антея, расплываясь в улыбке. – Лорд Мельрис всю последнюю сцену держался за дрожащие колени, пока его супруга заливала слезами платок. И она была не одна, уж поверь мне!
Они вышли на улицу, пригибаясь от сильных порывов ветра. До кареты была всего пара шагов. Антея не сразу заметила, что сестра остановилась позади.
– Что-то забыла? – Вопрос повис в воздухе, и девочка, проследив за взглядом медвежьей дочери, охнула.
Чуть поодаль от их кареты стояла принцесса с молодым человеком, в котором Антея мгновенно признала Джонаса. Радость от встречи быстро сменилась нарастающей тревогой. Если бы Антея была одна, то немедля подошла бы к принцессе. А сейчас… только бы наследница трона не заметила их.
Но Айя и не думала смотреть в их сторону – она внимательно слушала своего друга, сложив руки на груди, после чего молча села в карету, оставив Джонаса сотрясать воздух в одиночестве. Драконий отпрыск, немного постояв, направился за ней, и Антея облегченно выдохнула.
– Я замерзла. Пойдем? – попросила она, дергая сестру за руку. Но Аоид аккуратно сняла пальцы спутницы со своего локтя.
– Надеюсь, мой голос не принес ей удовольствия, – зло пожелала Аоид, и ее собеседница вздрогнула.
– Вряд ли, – робко возразила девочка.
С сестрой Аоид попрощалась холодно, мечтая поскорее оказаться в окружении родных стен. И позже, вечером, расчесывая тяжелые медные волосы, никак не могла перестать думать о неожиданной встрече. Аоид мечтала ничего не слышать и не знать про орлиную принцессу; но, увидев ее у театра, корила себя за упущенную возможность. Стоило ли ей высказать все, что вертелось на языке? Или просто ударить – даже от одной пощечины наверняка стало бы легче. А сейчас на сердце тяжесть величиной с целую гору. Как бы Аоид хотелось не думать о принцессе, не видеть ее, как не замечают ее саму…
Кажется, она уснула. Словно сквозь толщу воды донесся стук в дверь, и, услышав недовольное «Войдите», на пороге показалась любимая служанка. Она молча оставила на столике коробку и ушла, не сказав и слова – умение на вес золота.
Аоид с опаской потянула за бархатную ленту. Живя с когортой сестер, стоило ожидать всего, что угодно. На кровати сонно потянулся Морму, ее медвежий защитник. Ему тоже стало любопытно. Морму с интересом наблюдал, как аккуратно хозяйка берет в руки ажурную маску. Ее пальцы дрожат, а под кожей сплетается в крепкий трос ворох чувств: удивление, страх, недоверие, надежда.
Сложенный конверт хозяйка заметила не сразу, а когда увидела, тут же спрятала его в музыкальную шкатулку, строго приказав Морму отгонять от сокровища любого, кто подойдет слишком близко. Тот не знал, что такого особенного в паре слов, написанных чернилами; но в том, что они особенные, не было сомнений – сердце хозяйки начинало биться чаще, стоило только перечитать их вновь. А делала она это каждый день. И Морму был доволен, потому что хозяйка теперь стала улыбаться и вне стен театра.
Строгим почерком в записке было выведено: