Она запнулась, после чего постучала по дереву и символически сплюнула через левое плечо.
— Ой, ладно, что-то я разговорилась.
Я отодвинул в сторону тарелку и взял её ладонь в свою руку.
— Ты знаешь, я ужасно не люблю лгать, — сказал я. — Поэтому не буду тебе втирать, что всё будет хорошо и всё такое. Да, я сейчас занимаюсь довольно опасными делами. Да, всякое может случиться. Но знаешь… а вообще для чего жить, если сидеть в норе и трястись, когда вокруг вершатся вещи, которые определят судьбу мира?
Мирослава грустно улыбнулась и погладила мою ладонь.
— Вот, наверно, это я в тебе и почуяла сразу… что ж, воюй! Только не забывай домой возвращаться. Хоть изредка, ладно?
Той ночью я спал совсем мало, не больше трёх часов. Чувствовал, что так надо: некоторые вещи действуют на женщин лучше любых слов.
Утром я пожалел, что не оставил машину отцу и не заказал такси. За руль не хотелось ужасно, глаза слипались, хоть спички вставляй.
Хорошо хоть резерв времени был — поэтому я поехал сначала к отцовскому дому в Крылатском, там оставил машину и занёс ключи. Отец и Людмила ещё спали. Меня встретил кот, который по обыкновению выпрашивал чего-то вкусненького. Я угостил его кусочком холодной курицы из супа.
После этого я вышел из дома и направился в сторону Рублёвки, ловить такси. Не смотря на ранний час, это удалость довольно быстро: всего через десять минут возле меня тормознул синий «Опель Вектра».
За рулём был молодой кавказец. Увидев меня, он широко улыбнулся и спросил:
— Куда, брат?
— «Внуково», — ответил я.
Кавказец посмотрел на электронные часы у себя на запястье и цокнул языком.
— Эх, времени мало… сколько дашь?
Я молча достал и продемонстрировал купюру в пятьсот тысяч.
— Ну поехали, чё… — кивнул водитель.
Я сел рядом с ним, на переднее сиденье.
— Что, работаешь там? Охрана? — спросил водила, когда мы тронулись.
— Нет, — ответил я. — Не охрана.
— Встречаешь кого-то?
— Вылетаю, — ответил я, после чего, спохватившись, добавил: — мне в правительственный терминал.
— А-а-а, вон оно чё! — уважительно кивнул кавказец и снова цокнул языком. — Серьёзный человек. А то по прикиду я уж подумал, что из этих… остановился по приколу.
— Из каких? — насторожился я. И тут же сообразил; всё-таки сказывался недосып. — А, не. Не из этих. Но так спокойнее.
Водитель засмеялся.
— Вот так вот всё и происходит, приличные люди эта… мимикрируют, — сказал он, успокаиваясь. — Вот что за время такое, а? Жили же в одной стране, всё хорошо было…
— И не говорите, — охотно согласился я.
Водила довёз быстро, без приключений. Даже пытался дать сдачу, ссылаясь на то, что пятьсот — это слишком много для такой поездки. Договорились на том, что он сбросит цену тому, кому это действительно будет нужно.
Когда я выходил из машины, он даже руку протянул, для крепкого пожатия.
В терминале меня чуть не уложили лицом в пол, прямо на входе. Спасло личное вмешательство Бориса Абрамовича.
— Эй! Вы чего? Отвалите от моего помощника! — возмутился он.
И это помогло: охрана будто куда-то испарилась.
— Саша, иди вон туда, штамп поставь, — сказал он, пока я поднимался и отряхивался, указывая куда-то в дальний угол помещения. — Немцы они такие, придирчивые.
— Хорошо, — кивнул я.
В углу оказалась небольшая стойка, за которой скучал пограничник. Равнодушно скользнув взглядом по моему паспорту и свежему «Шенгену», он стукнул штемпелем и молча вернул документ.
В основном зале Бориса Абрамовича уже не оказалось. Снова возникший будто из ниоткуда охранник указал на дальний зал вылета, и я направился в ту сторону.
В зале, кроме политика, находилось ещё два незнакомых мне человека. Кавказцы, средних лет, спортивные. Странно, но Бадри с ними не было, хотя, по идее, он должен был лететь с нами, как ответственный за экономический блок их большого совместного бизнеса.
— Ну что, собрались все? Можно и вылетать, пожалуй, — сказал Березовский, подмигнув мне.
Он явно был в хорошем настроении.
Я улыбнулся в ответ и кивнул.
В этот момент у меня в кармане зазвенел китайский мобильник. Я извинился и достал аппарат. Березовский, одобрительно хмыкнув, кивнул и направился в сторону выхода на посадку.
На экранчике высветился номер нашего офиса.
— Да? — ответил я.
— Саша… — выдохнула Лика. Она была сильно взволнована.
— Что случилось?
— Мне позвонили полчаса назад… борт из Питера упал. Все погибли…
— Кто упал? Лика, кто-то из твоих летел? Папа? — я почувствовал, как холодеют ладони.
— Нет, Саша, нет! — она всхлипнула. — Люди… питерские… там трое были, включая начальника контрольного управления Президента… и два его близких друга. Понимаешь?
Теперь у меня похолодели не только ладони.
— Лика, а ты справку сдала? — спросил я тихо.
— Позавчера… не стала дожидаться, пока ты вернёшься — заказчик торопить начал, я решила тебя не дёргать…
Я зажмурился, до боли, стараясь справиться с вдруг навалившимся головокружением.
Глава 14
Когда-то давно я смотрел одно из последних интервью известной нацисткой пропагандистки и по совместительству одного из самых одарённых режиссёров-документалистов Ленни Рифеншталь. Она беседовала с журналистом у себя дома, где-то в Западной Германии, ещё до падения стены.
Тогда я обратил внимание на эстетику того дома. Всё вроде бы отлично продумано, эргономично, дорого и пропитано хорошим вкусом — но в то же время настолько функционально, что кажется холодным.
Вилла промышленника Макса Грундика производила точно такое же впечатление. Хотя часть внутренних помещений уже была перестроена и кое-какая старая мебель заменена. Эти следы вмешательства просматривались очень хорошо, потому что нарушали ту самую функциональную холодность, будто кровоточащие следы от кинжальных ран.
Перед переговорами настроение у меня было подавленным. Я всё ещё переживал новости, которые получил перед отлётом от Лики. Почему я не настоял на том, чтобы глянуть отчёт?.. Да и смог бы я что-то изменить?.. Или стал бы менять?..
Теперь, получается, ответственность за всё произошедшее лежит на ней. А ведь она умная девочка, и, конечно же, обо всём догадалась. Надо бы её как-то поддержать, что ли… но это уже после возвращения.
Вопреки опасениям, обсуждение самого соглашения не заняло много времени. Бугай и его юристы (в том числе европейские) внимательно прочитали наши документы ещё накануне, внесли некоторые совершенно непринципиальные правки и дали своё ободрение.
Что немаловажно, такое же одобрение было получено от европейских партнёров, представляющих одну очень уважаемую финансово-промышленную группу, с представительницей которой я встречался в Москве, в доме приёмов «Логоваза».
Поначалу меня это сильно удивило. Ведь сделка, по сути, была политической. Она намертво привязывала ведущие украинские элитные группировки к российской юрисдикции, тем самым делая невозможным намеренное и сознательное ухудшение отношений, резко сужая пространство для игры.
Объяснение я получил позже. Лично от Бугая.
Мы отдыхали в СПА. Достаточно целомудренно — только массаж и целебные воды. «Зае…ли эти б…ди!» — простодушно признался Бугай, млея от массажа.
Потом, когда оздоровительные процедуры плавно перешли в пьянку. Борис Абрамович как-то ловко умудрился исчезнуть, сославшись на занятость. Как-то так само собой получилось, что мы с Бугаем остались наедине.
— Знаешь, почему мы договорились, а? — растянувшись в кресле и потягивая виски из запотевшего стакана с ледяными камнями спрашивал олигарх.
— Это выгодно, — ответил я. — Обеим сторонам.
— Слушай, мы не на переговорах, а ты не среди своего начальства. Так что расслабься, — отмахнулся Бугай. — Мало кто из ваших был готов поставить себя на наше место. Вот, посмотри на Лужка, что он о нас говорит? Бандеры! Дармоеды! Всё вам построили, а вы перед нами на цыпочках ходить не желаете! Так ведь? Ну так, скажи?
Я неопределённо кивнул в ответ.
— Вот! Пока у вас внутри грызня идёт отношение к нам по принципу «ну а куда вы денетесь»? Когда разденетесь! — он хохотнул и сделал глоток. Потом продолжил: — даже те из нас, кто далеки были от национализма — о нём задумались. Потому что нельзя так с людьми. Перегиб это. То любовь в засос в обмен на «совок» — то вот это, через нижнюю губу… я тебе так скажу: я сам себя русским считаю. Но при прежних раскладах делал бы всё, чтобы ваши идиоты обломались! Просто из принципа.
Он вздохнул и мечтательно уставился в потолок. Молчал где-то с минуту. Потом, будто спохватившись, снова заговорил:
— Скажи, ты это сам придумал, да?
— Ну, в общих чертах, — признался я.
— Я сразу раскусил, что ты хочешь. И знаешь, это вполне нормально. По крайней мере, это такой, нормальный подход. Разговор на равных. Не через губу и «куда вы денетесь»… хотя после этого мы накрепко повязаны. А знаешь, почему я согласился? А?
Я пожал плечами.
— Да знаешь, наверное… ты умный парень. Умнее ваших старпёров, которые думают, что опять у них всё на мази…
Он подался вперёд, посмотрел мне в глаза и понизил голос:
— Да потому что Россия дальше будет разваливаться. Это неизбежно. Чечню вы никак не усмирите — значит, отпустить придётся. А с ней и остальных. И хорошо, если всё бескровно пройдёт… а вот после этого настанет наша очередь. Потому что мы останемся самым сильным славянским государством, с самой развитой промышленностью и жёсткой привязкой к вашим сырьевым концессиям на остатках территорий… я хочу, чтобы ты понимал, парень. Чтобы действовал сознательно. Потому что потом, как всё окончательно устаканится, мы сможем экономически объединить три славянских народа: вас, белорусов и нас. Для начала в качестве конфедерации, с общей экономикой. С центром в Киеве, как было в старые времена!.. с америкосами вопросы порешаем — никаких военных амбиций, чисто своя ниша в глобальной цепочке питания! Достойная и покладистая часть их новой мировой империи. Понимаешь?.. теперешняя Россия — никак не впишется в новый мировой порядок, который наступил. А вот восточные славяне, с центром в древнем Киеве — пожалуйста! Потому что мы будем национальным государством, безо всяких там имперских амбиций, потому что суперимперия возможна только одна… ну что, ты как, с нами, а, парень? За новое славянское единство?