Как я говорил, ни один VIP публично не признался, что руководствовался моим откровением. Но один примечательный частный разговор у меня был. Ещё в 2001, через пару дней после освобождения из большого дома на улице Крупской, мне позвонили. Незнакомый строгий голос спросил:
— Роберт Уралович?
— Да.
— С вами будет говорить Михаил Сергеевич Горбачёв.
И я услышал старческий, но всё ещё бодрый говорок, знакомый всему моему поколению:
— Ну что, коллега, приветствую, будем знакомы!
— Коллега? — только и смог я переспросить.
— Знаешь, — сразу перешёл он на ты, — долго объяснять не буду, сам всё поймёшь. В моей первой жизни ядерная война была в 88-м году, при генсеке Романове Григории Васильевиче. А меня перекинуло в 70-й. Я пошёл, сам знаешь, по другому пути, по другому. Без огласки, по-тихому. Но оно и понятно, что у тебя другого пути не было. — (Я попытался вставить слово, но Михаил Сергеевич не останавливался): — За будущее не беспокойся, не беспокойся за будущее. Я твою информацию до кого надо довёл, какие надо пружины нажал, если кто сомневался — убедил. Как оно дальше повернётся, никому неизвестно, никому. Но думаю так: не я первый, не ты последний.
Горбачёв повесил трубку, так и не дав мне сказать ни слова. Больше он не звонил. Не знаю, действительно ли сыграли роль нажатые им пружины. Но что моё откровение таки изменило мир и, говоря без лишней скромности, спасло — это факт наблюдаемый.
Лично я, хоть и побыл знаменитостью, не преуспел в этой жизни. Моя полускандальная слава отпугивала многих, в том числе и работодателей. Но кусок хлеба у меня есть. Мы с Таней поженились на несколько лет раньше, чем в моей первой жизни. На этот раз я не терял времени, а искал её целенаправленно.
У нас родились дети. Другие, конечно. Не те, что в первой жизни. Комбинации генов не повторяются. Похожие, но другие.
А те, что были, существуют теперь только в моей памяти и снах.
Гагатовая сольпуга
На полпути от офиса к метро телефон звякнул эсэмэской. Наконец-то первая сегодня хорошая новость: пришла зарплата. Дима Волохов привычно сложил в уме, сколько придётся сразу же отдать за ипотеку, автокредит, секции и репетиторов, но всё же почувствовал себя на полсотни тысяч более человеком. Возникло острое желание хоть ненадолго, хоть иллюзорно продлить это сладкое ощущение, пока метро в час пик снова не раздавило его самооценку в грязь. Дима прикинул, что ПМС у жены вроде ещё не скоро, и она не станет слишком скандалить, если он опоздает на полчаса, ну а запашок по дороге выветрится, — и решительно свернул в сторону чебуречной «Мечта».
В переулке возле чебуречной был припаркован чёрный S-класс с номерами АМР. Дима не удивился. В это культовое заведение, до сих пор хранившее среди глянцевой корпоративной Москвы аутентично хтоническую мамлеевскую атмосферу позднесоветских рюмочных, захаживали люди всякого сорта: от олигархов до бомжей. Дима взял чебурек и сто грамм дешёвой водки в пластиковом стаканчике, занял стоячее место за столиком, ослабил душный узел галстука, выпил, закусил — и сразу почувствовал себя ещё на полсотни грамм более человеком.
— Давай без прелюдий, — услышал он голос напротив. — Хочешь свалить в другой мир?
Дима поднял голову.
Заговорить с незнакомцем в «Мечте» считалось нормальным, однако зачин был необычен. Намётанным московским глазом Волохов попытался социально классифицировать собеседника: попрошайка? мошенник? наркодилер? сектант? псих? — но классификатор не срабатывал. Человек напротив был какой-то неописуемо никакой. В его внешности было вообще не за что зацепиться, не разобрать даже цвета глаз — понятно только, что мужчина в возрасте. Но чтобы понять даже это, требовалось сосредоточиться и приглядеться. С этого человека взгляд как будто соскальзывал.
— Сразу внесу ясность. — Голос неизвестного был так же неуловим, как внешность. — Мне от тебя ничего не нужно. Никаких денег, никаких услуг. Душа тоже не нужна. Я не дьявол. Просто есть одна вещь. Я должен отдать её любому случайному человеку. Таков порядок. Это не подвох, не подстава. Вещь перенесёт тебя в другой мир и даст способность магически управлять людьми. Вернуться не сможешь. Других побочных эффектов никаких. Берёшь?
Неизвестный раскрыл ладонь.
Дима ойкнул и отшатнулся. В первый миг ему показалось, что он живой — этот жуткий клешнястый и ногастый чёрный паук размером во всю ладонь. Нет. Слава богу, не настоящий. Всего лишь искусная поделка из красивого бархатисто-чёрного камня. Волохов перевёл дыхание. Он почему-то сразу и до конца поверил в бред незнакомца — но чтобы не показаться лохом, спросил:
— Чем докажешь?
— Ничем. Не хочешь — предложу другому. Мне всё равно, главное — чтобы по добровольному согласию. Окей, нет значит нет.
Незнакомец снова спрятал паука в ладони, подался прочь от стола, и тут Дима с ужасающей ясностью понял, что теперь всю жизнь будет вспоминать этот безумный миг, эту фантастическую упущенную возможность.
— Стой! — Он схватил незнакомца за руку. — Что за другой мир?
— Зависит от тебя. — Незнакомец как будто несколько брезгливо высвободил руку. — Просто представь мир своей мечты. Попадёшь в максимально близкий из реально существующих. Как минимум внешне будет похоже. Значит, всё-таки берёшь?
— Как-то стрёмно, — признался Волохов. — Поди туда, не знаю куда… Какие у меня там шансы?
— А какие у тебя здесь шансы? — Незнакомец издал нечто вроде презрительной усмешки. — Как ты представляешь свою жизнь через десять лет?
«Кем вы видите себя в нашей компании через пять лет?» — тут же вспомнилось Диме собеседование. Его передёрнуло. Он допил водку не закусывая и мрачно поглядел на незнакомца. Тот ждал ответа: вопрос был не риторический.
— Да как и сейчас примерно, — буркнул Волохов. — Может, повысят до старшего менеджера. Кредиты выплачу. Сын вырастет, школу окончит. Может, слезет с шеи и работать пойдёт.
— Да ты оптимист, я смотрю. — Сарказм в тусклом голосе незнакомца еле чувствовался. — Через десять лет не будет здесь никакой работы. Будете с сыном в электронных ошейниках ББД-шную белковую пасту жрать и трястись, как бы соцрейтинг не обнулили. А через двадцать… Ладно, не буду совсем уж тебя запугивать. Спрашиваю последний раз. Берёшь?
Дима перевёл дыхание и кивнул. Сердце болезненно забилось. Незнакомец накрыл его ладонь своей сухой ладонью, вложил холодного, гладкого каменного паука. Предупредил:
— Сейчас будет странно, не бойся.
Но Волохов всё равно дёрнулся и чуть не завопил, когда каменная тварь ожила и начала… даже не копошиться, а вкапываться, втираться в его ладонь, как та многоножка из «Матрицы» в пупок Нео… нет, было совсем не больно, только страшно и очень щекотно. Всё быстро кончилось. Паука больше не было, даже инородное тело внутри не чувствовалось — только сквозь кожу проступало что-то тёмное, как заживающий синяк. Дима тяжело дышал и в ужасе смотрел то на свою руку, то на незнакомца, в облике которого ему вдруг почудилось что-то… знакомое.
— Я тебя где-то видел, — пробормотал Волохов.
— Неважно. — Тот нервно огляделся и ссутулился, пряча голову в плечи. Заговорил быстрее: — Всё, тебе пора. Давай. Вообрази свой мир мечты и сожми кулак.
Дима решительно изгнал из мыслей сомнения. Вообразил. И сжал.
Тёплый ветер зашумел в ушах, порывисто овеял всё тело.
Волохов зажмурился от полуденного солнца. Приоткрыл глаза. Совершенно голый, он стоял на утёсе высоко над озером, над долиной во всю ширь горизонта. Босые ноги тонули во мху. Озеро сверкало под солнцем и змеилось между синими горами, тянулось за горизонт, таяло в солнечно-голубой мгле.
Горы спускались к воде плавными складками холмов. Вершины холмов венчали белокаменные замки — зубчатые короны стен, свечи башен, горящие золотом шпили; под замками — черепичные россыпи предместий, густая зелень садов, лоскуты полей, мосты, мельницы. Двухмачтовый корабль под раздутыми ветром парусами шёл мимо замка, переваливаясь с волны на волну; на трепещущем кливере синела эмблема — трёхкрылый диск. Солнце пекло. Воздух был такой свежий, что кружилась голова и перехватывало дыхание.
Всё это казалось сном. Дима всё ещё не мог поверить, что он действительно перенёсся в другой мир, что он свободен… вот сейчас разожмёт кулак, и это прекрасное наваждение развеется, он снова окажется за пластиковым столиком чебуречной… Разжал. Не развеялось. Всё было по-настоящему.
Волохов пошёл прочь, вниз по тропинке, петлявшей по лесу из незнакомых смолистых деревьев с тёмно-золотистой корой и широколапчатой хвоей. Лес или запущенный парк? В подлеске белели покосившиеся обелиски и статуи, тропа на крутых спусках переходила в ступени из отороченных пурпурным мхом мраморных плит. Содрогаясь от паники и восторга, Дима всё быстрее бежал по тропе. Солнце снова ударило в глаза: лес кончился.
Тропа вывела к галечной бухточке под отвесной стеной утёса. Здесь сушились на шестах сети, лежали вверх дном длинные просмолённые лодки с изогнутыми штевнями в виде рыбьих хвостов. Смуглый молодой парень в смешных полосатых шароварах, кожаной безрукавке и совсем уж клоунском красном беретике вытаскивал лодку на берег. Они с Волоховым увидели друг друга.
Глаза у рыбака округлились. Он присел и… то ли заговорил, то ли засвистел и защёлкал языком, подражая птичьему пению… Нет, это был язык. Определённо язык. От ладони, внутри которой скрывался чёрный паук, по Диминой руке поползла холодная щекотка. Она добралась до плеча, перетекла на шею, проникла в голову — и, не понимая ни слова, Волохов каким-то невероятным образом воспринимал смысл:
— Кто ты такой? Ты человек или дух/бог/призрак? Где твоя одежда?
И Дима вдруг почувствовал себя очень уверенно. Он откуда-то знал, что надо делать. Он расправил плечи, властно вытянул руку в сторону рыбака, сформулировал про себя, что хочет сказать — и смысл как-то сам перелился в слова, и язык защёлкал и засвистел, по-птичьи выпевая чужие фразы: