кособоченной. Детектор движения слабо верещал, показывая наличие движения на девять часов.
– Идите сюда!.. – крикнул Гнездилов.
Испытывая дурное предчувствие, Костя и Верка подбежали к Гнездилову. На косогоре под кустом лежал Иван Лопухин.
– Тятя! – закричала Верка, едва не упустив кошку, которая от неожиданного крика ударилась в панику: «Мяу!»
– Тихо!.. – сказал Костя и Верке, и кошке. – Не ровен час услышат…
Кто услышит – он и сам не знал, но кто-то обязательно должен был услышать. Тут только он наконец сообразил, что его так тревожит – гул! Тот самый, старый, прежний, привычный, только он стал громче и явственней, словно где-то совсем рядом дышал и жил огромный завод.
– Серега, поднимись на холм и следи за местностью! – приказал Костя, почему-то подумав о Гнездилове как о приманке.
В Чернобыльской Зоне такой приманкой послужил он сам. Правда, это не значило, что и Гнездилов будет приманкой. Надеюсь, до этого не дойдет, подумал Костя не особенно уверенно.
В свете фонариков Лопухин казался мертвым. Поперек черепа пролегала глубокая рана. Из-под ее краев была видна кость. Сгустками крови были заляпаны волосы и малахай. Ударили сверху. Должно быть, конюх полз, прежде чем потерять сознание. Хорошо, хоть не добили, с признательностью к «механоидам» подумал Костя. Теперь в нем жили два существа: одно следило за косогором, другое вынуждено было заняться Иваном Лопухиным.
Верка грохнулась в обморок. Дуська инстинктивно прижалась к ней, еще пуще заорав: «Мяу!!!» Костя, не долго думая, сунул в рот хабар-кормилец и выдул на Верку не меньше стакана минеральной воды. Верка ойкнула и выпучила голубые глаза. Костя едва не рассмеялся.
– Все! Все! – быстро сказал он. – Жив он, жив, жив. Сейчас мы его лечить будем.
– Тятя! – запричитала Верка, однако, напуганная словами Кости, приблизиться не решилась.
Костя приложил к шее конюха датчик пульса на левой перчатке. Сердце билось так, словно дикая птица в клетке. У Ивана был явный шок, но давление в норме, хотя, судя по всему, кровопотеря приличная. Отомстили все-таки, подумал Костя, ударили железной рукой. Верка уже не причитала, а вместе с кошкой снова забилась под куст, поглядывая оттуда зорко, как рысь. Но Косте было не до нее. Он ввел конюху в мышцу руки промедол, обработал рану противовоспалительным спреем и принялся накладывать давящую повязку. Все, что было связано с зашиванием раны, и само зашивание он отложил на потом. Через минуту-другую Иван Лопухин задышал ровнее, открыл глаза и застонал.
– Вера… – позвал Костя.
– Тятя, – кинулась она грудью вперед.
– Только не трогай его! – предупредил Костя.
– А-а-а… – очнулся Лопухин. – Что со мной?! Ах, это вы… А меня, значит… – Он схватился за голову. На лице его появилась гримаса страдания.
– Ударили… – подсказал Костя.
– И деньги забрали… – пожаловался конюх.
Ну слава Богу, с облегчением подумал Костя. Раз речь завел о деньгах, значит, будет жить. Сейчас я ему… Он нацедил в походный стаканчик граммов сто водки, нашел в аптечке морфин и капнул одну каплю.
Конюх выпил, и ему окончательно похорошело. Он даже сел и попросил:
– А еще дашь?
Костя выдавил из хабара-кормильца водки еще на пару глотков:
– Больше нельзя.
– Где ты такую вкусную водку берешь? – крякнул Лопухин, приподнимаясь и тут же плюхаясь назад. – Фу… повело… Слышь… мне бы Серко вернуть?.. А?.. Пропадет ведь.
Ему бы кровь перелить, подумал Костя, пропуская его странную просьбу мимо ушей, но, во-первых, некогда, а во-вторых, где эту кровь взять? Он вопросительно посмотрел на Верку, но тут же отказался от этой затеи. Переливать кровь, когда вот-вот появятся враги, неразумно, да и группы крови у отца и дочери могут быть разными. Хотя определить не так уж сложно, правда, сравнительных таблиц нет. Может быть, в аптечке? Он поймал себя на мысли, что рассуждает как врач. А ведь меня никто не учил этому, подумал он, ай да генерал, ай да молодец, все предусмотрел.
– Я Серко сам выкармливал. Он за мной ходил, как собака… – Лопухин жалобно заглянул в глаза Косте.
Свалились вы мне на голову, думал Костя. Как я устал!
– Командир! Командир! – приглушенно крикнул с откоса Гнездилов. – Демоны!
– Какие, к черту, демоны? – удивился Костя и подался наверх.
Серега Гнездилов лежал под поваленным деревом, сжавшись, словно эмбрион, и дрожал как осиновый лист на ветру. Детектор движения «титана» не верещал – он захлебывался.
Перед тем как выглянуть, Костя выставил перед собой ствол дробовика. Теперь уже гудело основательно и даже меняло тональность. Земля мелко подрагивала. Утробно и басовито бил гидромолот: «Бабах-х-х! Бабах-х-х! Бабах-х-х!»
Ивановская и Соборная площади и то, что осталось от Дворца съездов, были залиты ярким светом. То, что находилось там, больше напоминало классическую летающую «тарелку», только в строительных лесах. Вокруг, как муравьи, сновали не кто иные, как «фракталы» и «жабаки», в отдалении двигались, как ходячие жерди, «механоиды», то бишь «богомолы», рядом с ними находилась телега и впряженный в нее Серко. Но самое жуткое заключалось в том, что Иван Лопухин был прав, когда говорил о рабах. Сотни две или три измученных москвичей разбирали леса. Вот как… – подумал Костя, вот зачем вам люди понадобились.
– Ничего себе! – прошептал он и спрятался за деревом, но вовсе не из-за того, что боялся быть замеченным, а потому, что надо было осознать увиденное.
А увиденное было более чем странным. Костя даже потряс головой, чтобы собраться с мыслями. Сама «тарелка» его не удивила. Он был готов к такому повороту событий, тем более об этих «тарелках» столько писано-переписано, но… пейзаж вокруг нее привел его в изумление. Кремля как такового не было! Пейзаж коренным образом изменился. Не было ни Военной школы, ни Сената за ней. Точнее, они-то, конечно, располагались там, где им было положено по плану, но в виде уродливых развалин, срезанных кое-где до основания, кое-где до первого этажа. Арсенал из-за огней вообще не был виден. Не было видно ни Большого Кремлевского дворца, ни развалин Дворца съездов, ни Потешного дворца, который, судя по всему, должен был сохраниться. Остальная территория, кроме Ивановской и Соборной площадей, была погружена во тьму. Капец, подумал Костя. Слева, там, где располагался комплекс церквей и где над всем этим торчала привычная колокольня Ивана Великого, возвышалась белая гора кирпичей. Что было за ней, нетрудно было себе представить – все те же груды обломков.
А как же Москва? – с замиранием сердца подумал Костя и оглянулся. Только теперь он разглядел, что части стены от Сенатской башни к югу вообще не существовало, вместо нее торчали какие-то неправильной формы ступени. То, что лежало за этой некогда высокой стеной, тоже тонуло во мраке. Костя включил усилитель зрения, но единственное, чего добился, – разглядел мрачные остовы ГУМа и развалины храма Василия Блаженного. Дальше ничего не было видно, ну, может быть, чуть-чуть угадывались кварталы за рекой и на востоке, но что они из себя представляли, трудно было даже представить. Лишь совсем далеко, так далеко, что казалась миражом, тлела крохотная точка света. Костя так вглядывался в нее, что аж глаза заболели. Неужели Москве конец? – подумал он. И все из-за какой-то Зоны? Гады!!!
Он снова высунулся из-за поваленного дерева и, чувствуя, как у него от ярости раздуваются ноздри, уставился на блестящую «тарелку». Ее борта походили на сопла. Рубка – на четыре огромных серпа с огнями. В основании виднелся вход, залитый светом. Вот «они», хозяева, – «жабаки» и «фракталы»! Я их сотни раз видел! Эх, сюда бы хоть один «пермендюр». Майор, майор, всю обедню испортил! Я бы всю эту «стройку» раскатал в пух и прах. Нельзя… нельзя… не на кого положиться, только на самого себя. Он осознал, что совершил кучу ошибок, и ему стало стыдно. Ох как стыдно! Господи, как все просто! – думал он. Сюда можно было попасть в течение суток, а не пить водку с кем ни попадя и не разгуливать со странными майорами по подвалам. Так, сейчас вызываю Амтанта, беру у него два «пермендюра», и разбабахаем мы с Серегой эту «тарелку» к едрене фене, и пусть меня потом осудят потомки и правительство. Костя нащупал на груди ультразвуковой свисток и уже собрался было воспользоваться им, как Гнездилов с отчаянным криком: «А-а-а!!!» – покатился вниз по откосу.
С холодеющим сердцем Костя оглянулся: оказывается, их атаковали от Спасской башни, которой уже не существовало. «Протеиновые матриксы» выскочили их темного угла Тайницкого сада. Но это были всего лишь цветочки, ягодки – в виде «фракталов» – подкрадывались со стороны несуществующей колокольни Ивана Великого. Костя их не заметил, шлем «титана» сработал с опозданием на несколько секунд, которые могли стать роковыми, если бы не Серега Гнездилов, который заверещал как резаный.
Костя предпочел «протеиновых матриксов» – все-таки у них не было «дронов», приходящих из четвертого измерения. С «дронами» Костя тягаться не мог. «Дроны» были очень мощным оружием. Может, действительно, Гнездилов никакой не «фрактал», а самый настоящий человек? – подумал он. Это была последняя его здравая мысль, потому что в следующее мгновение все его помыслы были сосредоточены исключительно на том, как улизнуть от нападавших и увести их подальше от Верки и ее отца, дать им шанс скрыться в Тайницкой башне. Впрочем, эти два желания совпали исключительно случайно. Просто так получилось, что и «фракталы», и «протеиновые матриксы» сосредоточили внимание только на нем – Косте Сабурове. Дался я им! – подумал он, прижавшись к земле. Вот уж когда ему пришлось попотеть и выжать из экзокомбеза «титан» все, на что тот был способен.
«Протеиновые матриксы», еще не успев подлететь, принялись «швырять» во все стороны молнии прямо из когтистых лап. Костя стал тихонько отползать, еще сильнее прижимаясь к земле. Единственная надежда была на «титан», который маскировал его как часть ствола дерева. Где же ваш хваленый и всесильный гипноз? – думал Костя. Кусты вспыхивали, как порох, деревья трещали, от них валил дым. Вмиг стало светло как днем. У Кости было всего три секунды, чтобы убраться поближе к разрушенной стене Кремля. Но тогда это был бы конец и для него, и для Верки с ее отцом, и для Гнездилова. Он надеялся, что у Сергея хватит здравого смысла покинуть этот «третий мир», который оказался совсем не «третьим», а обычной «стройкой», только непонятно где – в каком времени или измерении. Вот она, тайна! Вот она, тайна тайн! Вселенская, необъятная, из-за которой возник весь сыр-бор. Но этот пазл никак не ложилась в картину. Не было для него места в Кремлевской Зоне. Костя-то считал, что Кремлевская Зона хотя бы отчасти повторяет Чернобыльскую, но здесь все было не так, все шиворот-навыворот. Теперь Костя окончательно понял, что Кремлевская Зона создана искусственно. Вот этого, одного-единственного, непредсказуемого пазла ему и недоставало.