ьги снять дом 61 по Гровенор-стрит вместо того, чтобы оставаться на правах приживалок у кого-то из своих тетушек или сестер. Также и после смерти миссис Спенсер-Стэнхоуп четырем ее незамужним дочерям был предложен для проживания без арендной платы Бэнкс-Холл, принадлежавший их брату дом неподалеку от семейного гнезда в Йоркшире; отметим, что лорд Окленд был не единственным холостым наследником, пригласившим своих незамужних сестер на роль хозяек дома после смерти матери [21].
Конечно, было бы неверным предполагать, что жизнь вольной или невольной одиночки из высшего класса была проста как в эмоциональном, так и в финансовом плане. Сестры Доусон, переехавшие в 1823 году в деревню Банстед в Суррее, явно были не единственными, кто не потянул расходы на долгосрочную аренду жилья в Мейфэре. «Низкая арендная плата… сделает их жизнь проще и позволит при желании совершать выезды», – сообщала их одинокая, как и сестры, тетя леди Луиза Стюарт, и ей ли было не знать, насколько гнетущим бывает мироощущение незамужней женщины. Если у нее оставались хоть какие-то сожаления о своем выборе, будничная жизнь, увы, не уставала ей о них напоминать, поскольку в любой жизненной ситуации даже шестнадцатилетняя жена стояла выше по социальному статусу, нежели незамужняя дама вдвое или втрое старше нее. Ясно, впрочем, и то, что у женщин из богатых семей имелась альтернатива браку без угрозы для выживания – и отнюдь не столь безрадостная, как могли бы себе представить мужчины. В то время как технически они могли оказаться в зависимости от отцов и братьев, основную часть дохода им часто приносили семейные поместья, и жизнь их определенно не была обременена изнурительным трудом ради пропитания.
Пятеро сестер Спенсер-Стэнхоуп, пока они все жили у овдовевшей матери в Лондоне на Лэнгам-плейс, например, имели в своем распоряжении и прислугу, и карету. Когда они были не заняты изучением очередного языка или освоением нового музыкального инструмента (или, как Марианна, написанием сатирического roman à clef [22] о балах у Альмака, вызвавшего бурную реакцию в бомонде после его анонимной публикации в 1826 году), экипаж увозил сестер на свидания со своими beaux [23] в парке или к друзьям с приглашениями на вечеринки, – и все это совсем не ассоциировалось с тяготами одинокого существования, которые пророчила своим читательницам Присцилла Уэйкфилд. Одинокая леди Луиза Стюарт также писала на досуге, коего имела в достатке, всякую всячину – от стихов до биографий, – но публиковаться никогда не стремилась. Она, две ее племянницы Доусон и «Нан» Бингем вели активную социальную жизнь: посещали собрания на протяжении всего сезона, а летом гостили у друзей и родственников в загородных имениях и путешествовали на воды и морские курорты, где завязывали новые знакомства.
Путешествия определенно не являлись прерогативой лишь замужних дам. Сам тот факт, что леди Эмма Эджкамб оставалась незамужней через без малого пять лет после явки на поклон к Ее Величеству, как раз и означал, что она вольна принять приглашение своей тетушки леди Каслрей отправиться в декабре 1813 года на континент, где ее дяде, министру иностранных дел Великобритании, предстояло «вступить в переговоры с Бонапартом» на предмет прекращения затянувшейся войны с Францией. В то время как ее младшая сестра Каролина осталась дома с транжиром-супругом и выводком детей-погодков, Эмма провела шесть месяцев, наблюдая воочию, как творится история: ездила по разоренным войной городам, беседовала с героями-союзниками и европейскими королевскими особами и лично стала свидетельницей триумфального восстановления французской монархии после последовавшего в апреле 1814 года отречения Наполеона.
Дома жизнь леди Эммы была ничуть не менее занятой. Она выступала в качестве устроительницы и хозяйки приемов у своего отца, овдовевшего, когда ей было всего пятнадцать. Она ездила с ним по всей стране с визитами, вместе с ним принимала высоких гостей в их корнуэльском родовом гнезде и даже на скачках с ним проводила целые дни. Эмма, очевидно, была ему незаменимой спутницей, – такой же, каковыми для холостого лорда Окленда являлись его сестры Эмили и Фанни, отвечавшие за все его домашние дела. В тех случаях, когда одинокие женщины брали на себя оказание практической и эмоциональной поддержки не только родителям, но и тетям, сестрам и свояченицам, приходили им на помощь при болезнях, утратах или долгих разлуках, делали они это очевидно из чувства привязанности, а не долга или обязанности. Не будучи неприятно самодостаточными, незамужние аристократки, похоже, выстраивали исключительно прочные отношения с членами своих семей. Для леди Сары Спенсер ее тетя Нанетт была и любимой собеседницей на предмет обмена сплетнями и частой спутницей их семьи в поездках в Элторп и на остров Уайт. И Сара при этом была не единственной племянницей, с которой незамужнюю тетю связывали до конца ее дней столь тесные узы.
На самом деле, именно благодаря присутствию в их жизни столь позитивных образцов как Нанетт, продолжавших приносить радость себе и ближним и в своем «блаженном одиночестве», перспектива невыхода замуж вовсе не выглядела столь пугающей в глазах юных аристократок, как мы бываем склонны думать. Вопреки тому, в чем пытаются нас убедить сочинители, дебютантки, похоже, отнюдь не торопились выйти замуж в первом же сезоне и не склонны были без оглядки принимать первое же предложение. Эмили Лэм, к примеру, ясно давала понять, что ничто, кроме настоящей любви, не подвигнет ее на вступление в брак, и стояла на этом твердо. Когда ранее отвергнутый страстный поклонник, переварив первый отказ, вернулся к ней с повторным предложением, ничего, кроме раздражения, это вызвать не могло: «Я ему прямо сказала… Никогда и не за что не выйду ни за кого, кроме мужчины, которого люблю больше всего на свете, – сообщила она брату. – В каких-то случаях я могу пожертвовать своим счастьем ради счастья других, но это слишком серьезно».
Сама идея, что женщины эпохи Регентства либо выходили замуж за пару сезонов, либо их ждали погружение в забвение и участь старых дев, изобличается как лживая не только средним возрастом аристократок того времени на дату замужества (двадцать пять лет), но и множеством историй о счастливых браках спустя много лет после выхода в свет. Советы не жалеть времени на поиск по-настоящему подходящего партнера можно было прочесть даже на страницах журналов и назидательных книг, проводивших идею, что те, кто «доживет в одиночестве до того возраста, когда развеиваются несбыточные фантазии», с большей вероятностью обретут счастье в супружестве.
Определенно, несколько лет одинокой жизни в свое удовольствие никоим образом не препятствовали последующему выходу замуж. Естественным образом юность для леди Джорджианы Леннокс, внучки герцогини Гордон, была полна «сводничеством и маневрами», – и она послушно флиртовала с богатыми и угодными родителям лордом Хотэмом и лордом Роусом, а также, хотя и не столь послушно, с закоренелыми повесами наподобие Чарльза Гревилла, из дневника которого следует, что как-то раз на загородной вечеринке он заглянул к ней в спальню среди ночи, но в итоге «остался в дураках и ушел ни с чем», по его собственному признанию. Однако же ни одиннадцать лет на рынке невест, ни множество бесплодных флиртов не помешали ей в двадцать восемь лет завязать роман с лейтенантом Уильямом де Росом на два года ее моложе. Малоимущий офицер был во всех отношениях более приятным (и порядочным) младшим братом Генри по кличке «де Рот» [24], того самого, что по слухам «совратил» Гарриет Спенсер, – и некоторые даже тайно считали, что такой мужчина слишком хорош для ветреницы «Джорджи» Леннокс. К тому же она хоть и была миловидна по отзывам того времени, но все равно числилась в «нищенках» по части приданого.
Вышедшая замуж двадцативосьмилетней Джорджи выглядит на портретах того времени куда моложе многих невест того времени. А леди Эмма Эджкамб, сопровождавшая свою тетю леди Каслрей в турне по Европе, вышла в итоге замуж, будучи почти на десять лет старше нее, когда стала третьей женой лорда Браунлоу в 1828 году. Преисполненный тихой любви, а не бурной страсти брак этот стал, тем не менее, результатом свободного выбора, а не сложившихся обстоятельств. При заботливом отце и не чающих в ней души неженатых братьях тридцатишестилетней Эмме не было нужды искать замужества сугубо ради обеспечения себе спокойного будущего. В точности так же и у Марианны Спенсер-Стэнхоуп из состоятельной семьи и в окружении четырех незамужних сестер не было острой надобности выходить замуж. Однако же и она вступила в отчасти прагматичный союз с сорокадвухлетним суррейским землевладельцем по имени Роберт Хадсон.
Отсюда явствует, что при всех неприятных стереотипах женщины и за тридцать, и за сорок не сбрасывались со счетов и могли представлять интерес для холостяков эпохи Регентства. Не служил поздний брак и непременным указанием на то, что до вступления в него женщина не представляла интереса для потенциально завидных женихов. Выглядевшего в 1816 году «малость исхудавшим» лорда Клайва подозревали в «нежной страсти» к леди Эмме Эджкамб; и за леди Луизой Доусон, обосновавшейся вместе с сестрой на Гровенор-сквер, как говорят, до самой смерти ее матери увивался некий не названный поклонник. Она же в итоге пошла под венец лишь в возрасте сорока пяти лет, согласившись стать второй женой преподобного Уолтера Давенпорта. Их биографии в полной мере доказывают, что острой потребности поскорее выйти замуж состоятельные женщины эпохи Регентства не испытывали; напротив, многие наследницы из богатых семей делали это лишь тогда, когда им этого захочется, если вовсе захочется. И самодостаточная Сидни отнюдь не была исключением в этом плане.
Одна категория женщин, однако, иного выбора, кроме замужества, не имела. Речь идет о наследницах огромных состояний, попадавших под мощнейший пресс и особо остро нуждавшихся обычно в срочном выборе «правильного» мужа. Леди Фрэнсис Энн Вейн-Темпест испытала это на себе в полной мере.