, и во всех прочих местах.
Неизбежно по всему городу вскоре кругами разошлись слухи о скорой помолвке, но до ушей подзабытой всеми миссис Тейлор они дошли с запозданием через первое из серии анонимных писем, доставленных ей на дом в Уайтхолле простой почтой. Содержание нежданного послания ее весьма встревожило. Перспектива брака племянницы с лордом Стюартом ей решительно не нравилась: он был слишком стар для восемнадцатилетней Фрэнсис Энн; у него имелся сын-наследник всего пятью годами моложе ее племянницы; и вдобавок ко всему она прекрасно помнила ходившие во времена помолвки его сестры в светском обществе слухи о проклятии безумия, преследовавшем их семью. Ее тревога лишь возрастала, когда за первым письмом последовали еще три письма со все более удручающими сведениями. После четвертого из них анонимный автор [25] в полной мере убедил миссис Тейлор не только в оправданности собственных опасений, но и в том, что ее племяннице грозят всяческие беды, красочно их живописав. Его светлость, сообщалось в последней анонимке, не только человек распущенных нравов и развязных манер, но и пребывает в настоящей момент в крайне стесненных денежных обстоятельствах.
На карикатуре 1819 года лорд-канцлер пытается выгрести против ветра, надуваемого «ангелами-хранителями» (матерью и тетей) Фрэнсис Энн Вейн-Темпест, и доставить к берегу «бухты Брака» их с лордом Стюартом шлюпку
Миссис Тейлор склонна была согласиться с осведомителем, что в таком свете его бойкий интерес к ее племяннице решительно выглядит охотой за наследством. Когда же к ней в театральную ложу однажды вечером наведалась некая «знатная дама» с единственной видимой целью выжать из нее согласие на обручение ее юной подопечной с лордом Стюартом, она в этом убедилась почти окончательно. А затем, припомнив, что свела их лично леди Антрим, она отринула всякие сомнения в том, что все именно так и обстоит. Ведь миссис Тейлор и без того была твердо убеждена в том, что, когда вдова ее брата пригласила двумя годами ранее герцога Лейнстерского к знакомству с дочерью, она не только дала понять его светлости, что с удовольствием выдаст за него Фрэнсис Энн, если та придется ему по душе, но и пообещала устроить их брак таким образом, чтобы ее дочь даже не догадалась, что ее выдали замуж по расчету. Так к списку ее возражений против назревающей помолвки добавилось глубокое подозрение, что вся эта интрига затеяна для того, чтобы выдать Фрэнсис Энн замуж с выгодой для ее матери как можно скорее – прежде, чем та успеет войти во вкус дебютного сезона или привлечь внимание других поклонников.
Она поспешила к дому своей племянницы на Норфолк-стрит с анонимными посланиями в руке, дабы попытаться расстроить коварные планы снохи и выложить племяннице все то неприглядное, что ей стало известно о лорде Стюарте. «Последовала сцена», – сказала Фрэнсис Энн, в ходе которой она вынуждена была признаться тете, что лорд Стюарт ей нравится. На самом деле она испытывала и «беспокойство, и недовольство, и все больший интерес к нему», и эти ее чувства день ото дня лишь усиливались. Однако по прочтении преподнесенных ей на сладкое писем она пообещала миссис Тейлор, что «постарается победить» свои чувства. «Были возражения куда более непреодолимые для меня, чем разница в летах», – вспоминала тетя свою аргументацию. По итогам визита Фрэнсис Энн пообещала уехать на одну-две недели на воды в Танбридж Уэллс под присмотром компаньонки, и миссис Тейлор, несомненно, уповала на то, что к ее возвращению несносный лорд Стюарт благополучно отправится обратно в свое посольство в Австрии.
Конечно же, ее молитвы остались без ответа. Фрэнсис Энн использовала внеурочный отдых для осмысления своих чувств и поняла, что крайне тоскует по внимательному поклоннику. «Результатом моих раздумий, – писала она, – стала решимость принять [предложение] лорда Стюарта, если он все еще в Лондоне». Там он и был, и она ответила да, вызвав бурю негодования со стороны тети, учинившей ей грандиозный скандал у себя на дому. «Я была подавлена гнуснейшими оскорблениями от мистера Тейлора и упреками от тети, обвинявшей меня в двуличии и притворстве», – говорила Фрэнсис Энн. Некоторые считали это роковой ошибкой миссис Тейлор. Ничего удивительного, говорили они, что «безумно влюбленную» в лорда Стюарта девушку грубая брань Тейлоров буквально «пригвоздила к браку». Так ли это, сказать трудно, но понесенное оскорбление определенно не оставило у Фрэнсис Энн никаких сомнений в том, что ей предстоит тяжелый бой за получение разрешения на вступление в брак.
По закону обязательное согласие отца или опекуна на вступление в брак требовалось лишь тем, кто, подобно Фрэнсис Энн, не достиг 21-летнего возраста, но на практике им стремилось заручиться большинство отпрысков аристократических семей, – и не только из уважения к старшим, но и по той причине, что чаще всего во власти родителей было сделать трудной в финансовом отношении жизнь детей, вступивших в брак против их воли. Они могли обнулить или урезать приданое или долю в состоянии, выделяемую сыну или дочери при вступлении в брак без их согласия, – или даже обрушить на молодых месть пострашнее. Когда в 1817 году его дочь Маргарет вышла за графа де Флао – незаконнорожденного француза, католика и, самое шокирующее, бывшего адъютанта Наполеона и участника сражений против британцев, – адмирал лорд Кит, как сообщалось, был взбешен до такой степени, что вовсе вычеркнул ее из завещания. Ей, говорили, пришлось в день свадьбы «проститься с наследством в 30 000 фунтов в год» – и все ради «лысого мужчины без состояния, характера или родословной», – сообщала изумленная миссис Калверт. Мораль: формально родители, возможно, были к тому времени более и не в праве выбирать своим чадам супругов по собственной прихоти, но на практике у них сохранялось превеликое множество рычагов воздействия.
Даже в тех случаях, когда обнадеженной невесте ее выбор казался беспроигрышным, родительское благословение на брак могло быть получено не сразу. Супруги Калверт держали свою дочь Изабеллу в подвешенном состоянии два или три дня, обдумывая, давать ли ей согласие на брак с ирландским землевладельцем сэром Джеймсом Стронгом. Поспешив в город из Хертфордшира, где их застала поразительная весть о предложении, родители устроили перекрестный допрос с пристрастием как дочери, так и ее компаньонке, тете по материнской линии миссис Нокс, которая сопровождала пару в Воксхолле, на предмет выяснения, что представляет собою потенциальный жених. На следующий день на фоне летней грозы за окном, вполне подобающей сгустившейся атмосфере, миссис Калверт вынуждена была вынести «неловкое свидание» с матерью жениха, а мистер Калверт допрашивал его отчима на предмет возможных вариантов того, где будут жить молодые, а самого потенциального жениха – о его планах на жизнь в браке с его дочерью. Лишь после этого Изабеллу, наконец, вызвали в отцовский кабинет, где ей было озвучено решение о родительском благословении. Родители расщедрились даже на официальное приглашение сэру Джеймсу погостить у них в Хертфордшире – не иначе как для того, чтобы в непринужденной обстановке понаблюдать за его повадками, прежде чем безвозвратно препоручить ему свою Изабеллу, поскольку добронравие почиталось за одно из главнейших качеств, которыми надлежало обладать возможному зятю, претендующему, по сути, на безраздельное обладание будущей женой вместе со всеми ее правами.
Вне зависимости от того, испытывали ли они с этим трудности, большинству молодых женщин достаточно было всего лишь убедить родителей или опекунов в том, что помолвка им подходит. Когда миссис Тейлор опротестовала в суде излишне поспешно (через 36 часов после предложения от лорда Стюарта) поданное леди Антрим ходатайство о выделении их подопечной причитающейся ей доли, она тем самым запустила долгую тяжбу, исход которой – вместе с судьбою Фрэнсис Энн – оказался всецело в руках одного из главных законников страны. Лично лорд-канцлер должен был вынести вердикт на предмет того, быть или не быть предполагаемому браку. Более того, слушания относительно пригодности потенциального мужа предполагались открытые, а любопытствующих там было так много, что участникам в прениях с обеих сторон приходилось с трудом пробираться к своим лавкам.
В результате бурные прения затянулись на три месяца. Прежде всего, адвокаты разбили в пух и прах выдвинутые миссис Тейлор обвинения в том, что предложение ее племяннице было подстроено, равно как и ее личные возражения в адрес жениха, сводившиеся, по существу, к тому, что он никто: всего лишь посланник Его величества в Австрии, выслужившийся военный и сводный брат министра иностранных дел, да и к тому же староват и бедноват, не говоря уже о том, что подвержен дурным привычкам и происходит из семьи с печальной склонностью к психическим расстройствам.
При всем неудобстве формата публичных слушаний лорд Стюарт вынужден был выстраивать тщательную защиту по всем пунктам. Что касается обвинения в брачной афере, само подозрение в подобной нечистоплотной схеме «было в равной степени оскорбительным для леди Фрэнсис и вечным бесчестьем для него самого», показал он под присягой. Он помолвлен с нею, а не с ее состоянием, и это «ее превосходное понимание и личные качества, которыми она одарена», произвели на него неизгладимое впечатление, подчеркивал он. По этому пункту, однако, красивых слов и клятвенных заверений было недостаточно. И Канцлерский суд в Лондоне, и бдительные опекуны по всей стране крайне настороженно относились к умеющим внушать доверие охотникам за девичьими состояниями, – и не без веских на то оснований.
В 1811 году, к примеру, весь высший свет с замиранием следил за тем, как мистер Уильям Уэлсли-Поул, лихой племянник герцога Веллингтона, покоряет сердце богатейшей в королевстве наследницы Кэтрин Тилни-Лонг, а в последующие семь лет – за тем, как проматывает ее состояние. Подобно Фрэнсис Энн миссис Лонг-Уэлсли (как она стала зваться после выхода замуж) отказывалась внимать опасениям родных и близких. Даже ворох анонимных писем с предупреждениями о том, что ее избранник «сварливый, тщеславный, самовлюбленный транжира под личиной молодого джентльмена», и рассказами о его непомерных долгах и некрасивых любовных похождениях не охладили ее страстного влечения к нему. Но ко времени слушаний в Канцлерском суде по делу Фрэнсис Энн ее предшественница уже сполна расплачивалась за собственную глупость. Всем было ясно, что Кэтрин Лонг-Уэлсли не обрела в своей жизни ничего, кроме расточительного и неверного мужа, катящегося прямиком к банкротству.