Романтический образ мужчины в центре этого скандала послужил предостережением весьма поучительным как для красавцев-щеголей эпохи Регентства, уповавших на притягательность своих красных мундиров, так и для доверчивых дам, принимавших предложения от таких типов, не разобравшись с истинной сущностью женихов. Еще в 1804 году, за четыре года до того, как он привел мисс Мэннерс к алтарю, Джон, в ту пору девятнадцатилетний корнет драгунской гвардии, квартировал в составе своего полка в Эдинбурге, где и познакомился с очаровательной мисс Джеки, как ее там ласково звали, дочерью видного местного джентльмена. К сожалению для молодого военного викторианская песня «Брачный путеводитель для туристов по Шотландии» [28] еще не была написана. Эта популярная баллада, воспевавшая разительные отличия шотландского брачного права от английского, подсказала бы ему многое из того, что нужно было бы знать юному англичанину, прежде чем отваживаться на роман с шотландкой. «Если же Джони и Джеки дружно / Скажут: „Мы муж и жена“, / Свидетелей много не нужно, / Жизнь им одна суждена». В одном из куплетов ближе к концу есть там и явное предостережение Далримплу от допущенной лично им ошибки: «Ну и от писем любовных / Освободись, наконец, / Ибо они сулят ровно / Только что путь под венец».
Увы, влюбленный Джон одними лишь письмами к шотландке не ограничился. В спешке, вызванной, видимо, желанием поскорее получить то, что причитается мужу, он поставил свою подпись еще и под рядом документов, объявляющих мисс Гордон его законной женой и заверяющих его намерение признать ее таковой официально при первой возможности. Именно их, наряду с целым собранием страстных посланий к «дражайшей милой жене», он и оставил после себя, когда отец, заподозрив сына в нежелательной связи, мигом выслал его из Эдинбурга к новому месту службы, а именно – на Мальту. Там он в последующие годы и пытался честно забыть все эти бумаги, равно как и ночи в спальне мисс Гордон. Друг их семьи дал суду показания о том, что он «предупреждал [мистера Далримпла] самым встревоженным образом» о том, что крайне опасно вовсе пренебречь связью его сына с прежней шотландской возлюбленной, которая через него продолжала все это время регулярно слать супругу письма, пусть и остававшиеся без ответа, но Джон уперся и женился-таки на Лауре. Об этом своем высокомерном и наглом образе действий он вскоре горько пожалеет. «Что ему, черт возьми, делать-то теперь с лишним ребром?» – дивился лорд Байрон в 1811 году по поводу судебного решения, подтвердившего законную силу заключенного Джоном в 1804 году брака при всей его тайности и необычности. Продолжая следить за ходом событий по газетам, поэт позже дополнил свой первый отзыв следующим (в письме другу): «…не красавец, конечно, но хром, как и я. Зато дам у него больше, чем ног, – вот и утешение для калеки!».
Последовавшие апелляции Лауры и Джона были отклонены, и, в итоге, Далримплу пришлось официально разводиться с Джеки. После этого он неоднократно умолял Лауру повторно вступить с ним в законный брак, наведываясь к ней домой в Ричмонд, где она поселилась на пару с подругой почти в затворничестве, но она раз за разом отказывала ему в праве стать его по-настоящему законной женой, – что и не удивительно, учитывая публичные унижения, которым она подверглась вследствие его безрассудства. В итоге она так и закончила свои дни в незавидном положении соломенной вдовы из вчерашних дебютанток. Остается добавить, что и он, и она умерли бездетными.
Случай Лауры был, конечно, исключительным, но лишь подтверждал непреложность того факта, что женщины высшего класса рисковали много большим, нежели мужчины. Вступление в брак значительно серьезнее сказывалось на благосостоянии, статусе и образе жизни женщины, нежели мужчины, – и об этом должны были твердо памятовать родители потенциальных невест. Одним из принципиальнейших возражений Калвертов против кандидатуры сэра Джеймса Стронга была, в частности, его «принадлежность к другой стране», то есть, сам тот факт, что его родовое гнездо находится в Ирландии, виделся им препятствием к тому, чтобы дочь и дальше проводила большую часть своего времени в кругу родных и близких. Выйдет ли у нее по деньгам регулярно возвращаться оттуда на родину? Не будет ли сам сэр Джеймс против ее долгих отлучек в Англию? После того, как все вопросы подобного рода были улажены, будущая теща первой же и сообщила с радостью, что он пообещал после свадьбы «приезжать в Англию часто», хотя обещание этого, скорее всего, и было прямым образом получено в обмен на родительское согласие Калвертов на этот брак.
Поскольку дочери обычно причиталась лишь ограниченная доля семейных денег (при том, что самостоятельно зарабатывать были способны и готовы считаные барышни), гораздо чаще, чем могло бы показаться, именно вопрос о том, способен ли претендент обеспечить их дочери финансовую безопасность, заставлял родителей взять паузу для его всестороннего рассмотрения. Но, когда доходило до возражений против брака по причине отсутствия у жениха солидного капитала или доходов от земельной ренты, то, что сегодня может показаться нам чистой воды алчностью или снобизмом со стороны родителей, на самом деле могло быть вполне разумной заботой о благополучии дочери. Едва ли кого-то в высшем свете эпохи Регентства прельщала идея «рая с милым в шалаше» (кроме героинь романтических сказок, само собой). Тот же лорд Аберкорн, к примеру, прямо заявлял, что хочет, чтобы его дочери «содержались в стиле великолепия, к которому всегда были привычны и который [им] подобает по рангу в жизни».
Такие родители, как его светлость, в полной мере понимали, что, если их дочь угораздит выйти за человека с несопоставимо низким по сравнению с отцовским уровнем доходов, то после свадьбы она расстанется не только с родительской семьей и отчим домом. Ни тебе дома в Лондоне на сезон; ни денег на постоянные разъезды по стране в гости к родным; ни привычной толпы прислуги, заботящейся обо всем; ни модного гардероба, без которого о продолжении участия в великосветской жизни можно забыть; ни обмена взаимными приглашениями на частные балы и вечеринки. Помнили об этом, понятно, и сами дочери. Когда в 1800 году леди Джернингем объяснила племяннице Шарлотте, почему той лучше отказать сделавшему ей предложение недостаточно состоятельному ухажеру, девушка, похоже, смысл сказанного опекуншей уразумела в полной мере. «Она убоялась разницы в богатстве и вытекающей из нее неприятной перемены, которая может лишить ее возможности радовать будущего мужа своим веселым и деятельным нравом, чего он только и будет ожидать от нее», – резюмировал ее отец. Сплав любви с реализмом, страсти с практичностью – вот к чему стремились и родители, и дети в поисках подходящих вариантов на брачном рынке.
Титулованные богатые родители наподобие лорда Аберкорна (с доходом свыше 40 000 фунтов в год) ориентировались на женихов, имеющих от 5000 до 10 000 фунтов в год, считавшихся необходимым минимумом для ведения модной жизни в режиме разделения времени между загородным поместьем вне сезона и лондонским домом в сезон. Но многие родители были явно склонны задирать планку ожиданий до необоснованных высот. Когда в 1820 году леди Элизабет, дочь герцога Ратленда, испросила у родителей согласия на брак с Эндрю Драммондом, партнером по семейному банку, их финансовые требования к нему никак нельзя было назвать завышенными. Леди Элизабет происходила из семьи с совокупным годовым доходом свыше 100 000 фунтов, а от Эндрю потребовали гарантий располагаемого дохода всего лишь в 3500 фунтов в год, из которых 500 фунтов причитались их дочери на личные расходы. Имелись в то же время и родители наподобие графини Портарлингтон, которая и вовсе считала, что ее четыре дочери «мало что принесут семье», и заботилась только о том, чтобы их женихи имели достаточно средств, чтобы обеспечивать жену и детей. Лишь по причине того, что, будучи простым викарием, Генри Эрскин получал едва ли многим более 50 фунтов в год плюс, вероятно, небольшую долю с ренты своего отца, она поначалу воспротивилась его браку со своей дочерью Гарриет. Но как только доходы его преподобия подросли до 1000 фунтов в год, разрешение на их брак было получено.
Не можем мы списать на простой снобизм и возражения против недостаточно знатных и высокопоставленных претендентов (ведь было, конечно, не только престижно, но и во всех отношениях выгодно для семьи выдать дочь за титулованного или располагающего исключительными связями человека). Живя в сословно-иерархическом обществе, родители-аристократы прекрасно отдавали себе отчет в том, какие практические последствия для дочери повлечет ее брак с мужчиной рангом ниже нее. В то время как сын пэра со временем возвышал свою супругу до собственного статуса (так певица Мэри Энн Патон в один прекрасный день сделалась леди Уильям-Леннокс и получила все права и привилегии, причитающиеся жене сына герцога, превзойдя в ранге всяких виконтесс и баронесс), дочери пэра такая перспектива не светила. Сама она титул и место в очереди наследования сохраняла (и продолжала именоваться, к примеру, леди Элизабет Драммонд, а не просто миссис Драммонд), но вот статус ее мужа до конца его дней оставался неизменным, и именно он наследовался нажитыми ими в браке детьми. Таким образом, все последующие поколения их потомков выпадали из узкого круга аристократии со всеми вытекающими для них последствиями по части карьеры и перспектив вступления в брак.
Банкир Эндрю Драммонд, однако, хотя и вынужден был зарабатывать себе на жизнь, не был столь уж радикально неподходящим выбором для герцогской дочери, как может показаться на первый взгляд. Его мать была дочерью графа, и он воспитывался в духе, вполне подобающем светскому человеку: образование получил в Итоне и Крайст-Черч колледже, Оксфорд, после чего был отправлен в большое турне по Европе. Он был вхож к Альмаку, а также регулярно получал приглашения на балы и вечеринки от богатых клиентов банка. Его ждала наследственная собственность в Гемпшире, и он даже имел возможность выезжать на охоту по соседству с имением Ратлендов в Линкольншире. У него определенно были связи в модном обществе, а это означало, что брак с ним не повредит светской жизни и кругу знакомств леди Элизабет, как это было бы в результате ее выхода за кого-то по-настоящему не подобающего ей по рангу.