Не стоит недооценивать и значимость для невесты положений о карманных деньгах и пособии по вдовству. Первые обеспечивали свободу тратиться на покупки и подарки, поездки и развлечения без оглядки на мужа; а пенсия, конечно же, служила гарантией финансовой безопасности после его смерти. Если то или иное не выплачивалось, можно было подать иск через адвокатов. Но самое важное заключалось в том, что брачный договор единственный наделял замужнюю женщину хоть какими-то правами имущественной собственности.
Общее прецедентное право Англии и Уэльса гласило, что муж и жена являют собою одно лицо: таким образом, женщина в браке утрачивала юридическую субъектность, становясь де факто придатком к мужу, «под чьим крылом, защитой и прикрытием» только и могла выступать. Принцип покровительства [34], как его принято было называть, лишал замужнюю женщину возможности не только брать в долг или обращаться в суд в обход мужа, но и попросту лишал ее права собственности на какое бы то ни было имущество, включая принадлежавшее ей до вступления в брак. Практически все, чем одинокая женщина владела до замужества, отходило в собственность мужа с минуты их вступления в законный брак, наряду со всем, что она могла заработать, унаследовать или получить в дар впоследствии.
Чарльз Арбатнот в возрасте 82 лет, ранних его портретов не сохранилось
Но из-под покровительства все-таки можно было ускользнуть – по крайней мере в части, касающейся собственности, заранее передав свое имущество попечительским фондам. Все, попавшее в руки попечителей согласно достигнутым до брака договоренностям, после его заключения мужу не отходило, поскольку формально жене не принадлежало. Вместо этого поименованные попечители (обычно родственники, друзья или адвокаты мужского пола) продолжали распоряжаться имуществом вступившей в законный брак дамы от ее имени и по ее поручению. Благодаря этому часть унаследованных денег или иных активов, унаследованных дочерью или причитавшихся ей по вступлении в брак, оставались надежно огражденными от посягательств мужа, и она могла использовать их как на собственное усмотрение, так и для передачи по наследству своим детям (если раньше их не выпросит у нее промотавшийся супруг для расплаты с кредиторами).
Для особо богатых наследниц в создании подобных добрачных попечительских фондов имелся не только практический смысл, поскольку со временем они станут им денежным подспорьем, но и чисто психологический. Они, несомненно, считали капиталы в таком доверительном управлении сугубо своими. «Истинной радостью было потратить столь внушительную сумму на приобретение новой обстановки для сэра Джона», – походя обронила леди Фрэнсис Шелли по поводу 70 000 фунтов, выложенных ею за обустройство их семейного дома, ибо доподлинно знала, что именно платежеспособность определяет баланс сил в брачном союзе и заведомо склоняет чашу весов в ее пользу. Да и женщины со средствами поскромнее могли себе кое-что позволить по части самоутверждения. При всей их зависимости от условий брачного договора, если выделенные жене средства (будь то хоть капитал, хоть земельная доля, хоть даже карманные деньги) попадали в руки нейтральных попечителей, готовых исправно производить выплаты с них в ее пользу без ограничения использования ею этого дохода на собственные нужды, жена все равно оставалась в полной финансовой зависимости от супруга, который мог оказаться и непредсказуемым в своей занятости, забывчивости или угрюмости, особенно на фоне долгов [35].
Именно с выделением личной собственности Гарриет как раз и была связана основная заминка в переговорах между Фейнами и Арбатнотом. Будучи той самой точкой, где дела сердечные сталкиваются с денежными интересами, условия брачного договора редко формулировались просто и ясно. Условия могли быть самыми запутанными, но, в целом, зависели от финансового благосостояния и источников доходов двух семейств. На то, чтобы все это обсудить, согласовать, провести через юристов, составить и подписать, наконец, обоюдно приемлемое соглашение, уходили недели, а то и месяцы, да и то лишь при условии одобрительного отношения обеих семей к предстоящему браку.
У Гарриет же с Чарльзом все обстояло куда менее благополучно. Миссис Фейн пусть и дала неохотное согласие и признала необходимость готовить младшую дочь «к этой свадьбе», не выказывая в частной переписке ни малейшей радости по этому поводу. Во всем семействе Фейнов, тем не менее, преобладало переходящее в уверенность подозрение, что ничем хорошим ее брак не закончится; и у Чарльза (небезосновательно) сложилось впечатление, что все их публичные заявления насквозь фальшивы, и в действительности Фейны как были ему врагами, так и остались. Натянутые отношения между сторонами никак не способствовали компромиссу, как и стесненность Чарльза в средствах, и переговоры по условиям брачного контракта быстро зашли в тупик.
Запрошенное Фейнами денежное содержание Гарриет в замужестве и, вероятно, весьма длительном вдовстве, Чарльз объявил «сокрушительным ударом» по его финансам и «несправедливостью» в отношении двух его сыновей и двух дочерей от первого брака в возрасте от семи до двенадцати лет. Его советники категорически возражали и против выделения им невесте 10 000 фунтов единовременно при вступлении в брак на размещение под проценты, и против гарантий последующих долей из его состояния каждому ребенку, который у них появится, – при том, что самому ему Фейны не желали позволять даже прикасаться к личному состоянию Гарриет, как и выделять ему хоть какое-то приданое. «Это, по-моему, беспрецедентно, чтобы такое обременение ложилось на мужа, когда ему самому нет никакой пользы от супружеского состояния, – по меньшей мере, так говорят и мой юрист, и все мои друзья, с кем я счел правильным посоветоваться», – жаловался по осени Веру вконец разобидевшийся Чарльз.
Действительно, неготовность миссис Фейн выделять дочери хоть какое-то приданое выглядела «очень необычной» по признанию даже лорда Уэстморленда, кузена и одного из попечителей Гарриет и потенциального гаранта брачного договора. Общепринятой была практика, чтобы в обмен на прописанные в нем гарантированные суммы выплат жене на карманные расходы и пособия по вдовству со стороны мужа семья невесты выплачивала жениху (или его отцу) свою долю вклада в будущий семейный бюджет молодоженов, и возврату эта выплата обычно не подлежала (если только сумма ее не была много выше среднего), даже если жена умирала вскоре после вступления в брак и бездетной, то есть, не успев толком попользоваться выделенными мужем деньгами сама и не имея наследников, которым с них могло бы хоть что-то перепасть.
Попечители и советники Фрэнсис Энн Вейн-Темпест тщательно проработали для нее все условия брачного договора таким образом, чтобы лорд Стюарт был «привязан к ее подолу» и являлся фактически пожизненным приживалом в обширных поместьях, остававшихся юридически в ее собственности; он не имел права продавать что бы то ни было из ее имущества без компенсации его полной стоимости равноценными землями или долями в акционерных капиталах, всякий раз рискуя при этом лишиться по неосмотрительности и этих своих скудных полномочий [36]. Однако даже они признавали, что, пусть и с учетом ожидаемых доходов его светлости [Чарльза Арбатнота] с поместий и шахт новой жены, ему должно было бы причитаться еще и безоговорочно выплачиваемое при вступлении в брак приданое. Вместо этого же по брачному соглашению он получал символические 10 000 фунтов в обмен на гарантированную Фрэнсис Энн пожизненную пенсию в размере 1000 фунтов в год с его ирландских имений, притом, что никакой надобности в этих деньгах у нее не было хотя бы по той причине, что вся унаследованная ею собственность оставалась в доверительном управлении ее же попечителей, и доходы с этого имущества как раз и предназначались ей же на случай вдовства.
При всем вышесказанном в аристократических кругах родители жениха часто отрицали свою заинтересованность в приданом невесты как средстве пополнить собственные денежные кубышки. Лорд Уиклоу «не желает ни шиллинга в приданое», сообщил лорду Аберкорну его поверенный предварительные итоги обсуждения условий возможного брака между старшим сыном и наследником первого и леди Сесил, четвертой дочерью второго, которой была выделена брачная доля в 10 000 фунтов. «Пусть останутся записанными на нее и ее дела», – посоветовал лорд Уиклоу, явно намекая на передачу этих денег в доверительное управление для сохранности и приумножения, чтобы впоследствии из накопившейся суммы выделять приданое будущим детям пары, выразив при этом готовность внести в этот трастовый фонд также 10 000 фунтов со своей стороны.
Из справедливости по отношению к миссис Фейн следует отметить, что ее непомерные требования, видимо, проистекали не от злонамеренного желания во что бы то ни было воспрепятствовать замужеству дочери. Просто ее преследовало пугающее виде́ние «Гарриет с дюжиной голодающих детей лет двадцать спустя», гнавшее ее в погоню и за пособием по вдовству побольше для своей младшенькой, и за гарантиями того, что ее будущая доля в наследстве не будет просто присвоена и растрачена ее мужем без всякой пользы и отдачи для нее и ее потомства. Чарльз же не делал практически ничего для того, чтобы развеять подобные удручающие картины, которые рисовало миссис Фейн ее взбудораженное воображение. Более того, он не раз заявлял, к ее крайней досаде, что на таких условиях, какие предлагает она, Гарриет «с таким же успехом может выйти замуж за собственного лакея», что и за него.
Не питая иллюзий относительно своей финансовой ситуации, Чарльз приходил во все большее раздражение еще и потому, что прекрасно понимал непозволительность для него такого широкого жеста, на который с легкостью пошел лорд Уиклоу. Давно прожив полученные в относительной молодости в наследство от родственников по материнской линии 23 000 фунтов, он теперь всецело зависел от жалования секретаря казначейства в размере 4000 фунтов в год, которое, во-первых, практически целиком расходовал на собственные нужды, а во-вторых, мог и потерять вместе с постом в случае отставки с правительственных постов своих друзей-тори. Не самая блистательная по сию пору карьера при склонности работать на износ едва ли позволяла рассчитывать на головокружительный взлет под самый ее занавес, а вот перспектива выхода на пенсию в 2000 фунтов в год, причитавшуюся ему за былые заслуги на дипломатическом поприще и пока что не востребованную, на каком-то этапе их супружества имела все ша