Глава 7Хрупкие жизни
Вечером 15 июня 1815 года, наблюдая за сборами мужа на первый по прибытии в Брюссель званый ужин, приглашение на который его уговорили принять, Магдалена де Лэнси начала испытывать всевозрастающую тревогу. Уильяму настолько явственно не хотелось туда отправляться, что он под любыми предлогами затягивал свой выезд туда. Наконец ей удалось, проверив, правильно ли развешаны награды на его парадном мундире, ласково поторопить его на выход. Не прошло и часа, как она заподозрила то, о чем сам он к тому времени знал доподлинно: их медовый месяц завершен.
Сама она начала этого бояться, когда к дому прискакал его адъютант и стал неистово допытываться, где ему искать сэра Уильяма. Встревоженная его поведением Магдален осталась у окна и через несколько минут после отъезда адъютанта увидела, как тот вместе с ее мужем галопом проскакали мимо и, спешившись у подъезда герцога Веллингтона, устремились внутрь. Выглядело все это зловеще, но еще оставался шанс, что тревога – ложная. Уильяму до этого удавалось решительно отметать все слухи о неизбежной скорой битве, распространяющиеся по Брюсселю в последние дни; да и к тому же, как ей было доподлинно известно, весь цвет офицерства во главе с Веллингтоном должен был провести ближайшие часы на балу у герцогини Ричмонд, весело вальсируя в парадных мундирах и потягивая лучшее в городе шампанское. «Герцогиня, заверяю Вас, что бал сможете задать без малейшей угрозы безопасности гостей или внезапного срыва», – всего лишь днями ранее сообщил устроительнице главнокомандующий.
Но теперь время тянулось мучительно медленно, и в душе Магдален крепла уверенность, что настал тот день, которого она более всего страшилась с той самой минуты, как их медовый месяц был в первый раз прерван прибывшим в Дангласс вестовым. Длившийся с 1793 года – всю ее сознательную жизнь – конфликт Британии с Францией, тогда, как ей показалось, закончился раз и навсегда. Но нет, теперь он вдруг вспыхнул с новой силой – будто нарочно, чтобы лишить ее любимого мужа. Уильям, вернувшись домой в девять вечера, подтвердил ее худшие опасения. Войска Наполеона вторглись в Нидерланды, и силы союзников готовятся завтра же выступить на последнее великое сражение с ними.
«Увидев мое горестное лицо, он велел мне не брать в голову глупостей, поскольку все это скоро кончится», – вспоминала Магдален. Всю ту ночь, пока он деловито сновал из дома в штаб и обратно, будучи полностью поглощен решением труднейшей задачи быстрого приведения армии в состояние полной боеготовности и выдвижения частей на позиции, а прочие офицеры, застигнутые вестью о выступлении врасплох в бальном зале у герцогини, поспешно ретировались оттуда и занимались приведением себя в состояние мало-мальской боеготовности, она, по сути, впала в ступор в отведенных им гостевых комнатах. Беззаботное счастье дня свадьбы, когда они поклялись друг другу в верности до гроба, внезапно отошло куда-то в безвозвратно далекое прошлое. Брачные узы в Британии эпохи Регентства были воистину хрупкими: навеки разлучить супругов могли и внезапная неизлечимая болезнь любого из них, и роды, всегда сопряженные в ту пору с высоким риском летального исхода для матери. Но Магдален предстояло познать нечто иное, а именно – страх за мужа, рискующего жизнью за короля и страну.
Хотя красивый мундир за годы войны и потускнел изрядно как символ привлекательности, чувство восхищения их благородиями офицерами было по-прежнему хорошо знакомо множеству современниц Магдален. Престижность им придавало хотя бы то, что участие в этой затяжной войне открывало перед аристократами по рождению, но без наследства, перспективу разбогатеть и продвинуться в чинах до положения вполне состоятельного (в материальном плане) мужа. Капитан флота Чарльз Пэджет, будучи пятым из шести сыновей графа Аксбриджа, благополучно женился на своей Элизабет по возвращении из Средиземного моря в 1805 году с «уймой призов» на сумму около 50 000 фунтов (по тем деньгам), «которые для младшего брата неплохое состояние», как он сам бахвалился. Хотя на поверку его трофеи потянули на почти вдвое меньшую сумму, ему и этого вполне хватило и на согласование условий брачного договора, и на покупку им с будущей женой небольшого загородного имения под проживание. В военное время амбициозный и со связями младший сын наподобие этого Чарльза, похоже, выглядел завидной партией и с точки зрения родителей и опекунш невест на выданье: чем дольше жених в бою, тем дольше он на полном окладе, гарантирующем и приличный доход, и хорошие шансы на повышение и почести, награды и, конечно, же, все новые трофеи.
Оборотной стороной медали был неизбежно высокий риск раннего вдовства. Даже не будучи склонным к показной браваде, как, к примеру, лорд Чарльз Стюарт, в бытность генералом заявивший, что у его карьеры «нет иной зримой цели, кроме поиска смерти», любой военный в ту пору реально рисковал сложить голову в бою. По общепринятым оценкам в период с 1803 по 1815 годы погиб каждый десятый офицер британской армии, по большей части, выходцы из аристократии и поместного дворянства [42]. Чарльз, любимый брат Гарриет Арбатнот, погиб в 1813 году вскоре после ее затянувшейся помолвки в битве при Витории в Испании, став одним из 426 офицеров сухопутных войск в числе около 10 500 павших в том году на войне британцев. Как обычно, бо́льшая часть этих жертв стала следствием болезней или несчастных случаев, а не неприятельского огня. Особенно высоким риск небоевых потерь был во флоте: шансы выжить там были несопоставимо ниже, чем в сухопутных войсках, причем около 80 % смертей приходилось на всяческие напасти наподобие пожаров на борту, кораблекрушений и тропических болезней [43]. Другого своего брата Гарриет потеряла шестью годами ранее в результате вспышки желтой лихорадки на Барбадосе, куда девятнадцатилетний Невилл отправился служить в чине лейтенанта королевского флота.
Да и в том случае, если муж, ускользнув от болезней и смертельных ранений, возвращался домой живым, в каждом шестом или седьмом случае он оказывался пожизненным инвалидом из-за полученных увечий, причем по мере приближения наполеоновских войн к завершению эта статистика все более усугублялась, как и тяжесть травм. Если лорд Стюарт отделался лишь шрамами на лице и подпорченным зрением в результате ранения шрапнелью, то его товарищ по кампании на Иберийском полуострове бригадный майор Джордж Нэйпир вернулся в 1812 году в Британию из-под крепости Родриго и начал ухаживать за своей будущей женой, будучи одноруким. Учитывая «род службы, на которой он был задействован», делился с его братом их общий друг, «едва ли можно было ожидать, что он выберется оттуда, сохранив кости в целости». При таком раскладе нет ничего удивительного в том, что, как узнал от своих сестер еще один офицер, чем больше мужчин его профессии возвращались в Британию «истощенными и изможденными», а некоторые, к тому же, и «недосчитавшись кто ног, кто рук, кто глаз», дамы все менее охотно обращали взоры на кавалеров в красных мундирах.
Все длительнее становились и периоды разлуки на время участия офицеров в боевых действиях, что делало их куда менее желанными женихами. Де Лэнси, на самом деле, был далеко не единственным военным, которого отозвали обратно на службу посреди медового месяца. Уильям Нейпир, брат Джорджа, в 1812 году покинул жену всего через три недели после свадьбы и вернулся в Португалию восстанавливать боеспособность армии, обескровленной осадой приграничного испанского Бадахоса. Молодая же миссис Каролина Нейпир осталась дома, где лишь изредка получала от него краткие весточки со всякими горестными известиями, например, о смерти лучшего друга или грядущем безнадежном приступе Саламанки, ответить на которые даже не имела возможности. На долю первой жены лорда Стюарта, впрочем, выпали куда более тяжкие испытания. За время отсутствия Чарльза, практически безотлучно прослужившего в Португалии при Веллингтоне четыре года, она слегла и умерла на руках у брата после неудачной операции по удалению кисты из головы в 1812 году, так и не дождавшись возвращения мужа с войны. «Единственная – Бог свидетель! – причина, по которой я обрек себя на этот брак, – признался как-то раз капитан Чарльз Пэджет, – проистекает от того, насколько несчастными и мою бедную дорогую Элизабет, и меня самого делают эти жестокие долгие разлуки между нами».
Чарльз, лорд Стюарт, в бытность офицером кавалерии на портрете кисти Томаса Лоуренса, 1812 год
«Проследовать за походным барабаном», подобно Магдален, и сопроводить мужа к местам боев, как показывает ее же опыт, было ничуть не лучше. Дебютантке с тягой к путешествиям и приключениям такая перспектива могла показаться заманчивой, вот только и она со временем приводила к неизбежной разлуке с мужем, да еще и на чужбине, – если, конечно, жена не готова была идти до конца по пути разделения с мужем трудностей и лишений походной жизни, вплоть до ночлега «под пологом шатра небес», как поэтично выразилась жена одного генерала. На самом деле большинство офицерских жен выдвинулось на Пиренейский полуостров еще на предыдущей фазе войны, давно обосновалось в Лиссабоне и жило там в относительном комфорте, вовсе не порываясь сопровождать мужей к линии фронта.
Ничего подобного Магдален, естественно, не предвидела, когда приняла предложение Уильяма. «Не было у меня опасений по поводу грядущих испытаний», – вспоминала она о том, как завязался их бурный роман. Когда будущий муж чеканным шагом вошел в ее жизнь осенью 1814 года, мир в Европе казался прочно установившимся. Армии Наполеона сдались, а сам отрекшийся от власти император пребывал в изгнании на острове Эльба, откуда, казалось бы, никому и ничем угрожать не мог. Британские семьи хлынули на континент любоваться красотами и экономить на жилье. В самой Британии только-только завершились празднества в ознаменование победы с уличными пирами и шествиями, фейерверками и маскарадами, гранд-балами и трезвоном колоколов по всей стране, продолжавшиеся все то лето. Уильям, несомненно, заверял невесту, что на свой новый пост в Эдинбург назначен всерьез и надолго, а потому и не рискует, в отличие от некоторых его офицеров-сослуживцев, быть отправленным в по-прежнему сотрясаемую колониальными войнами Америку. Фактически, он, вероятно, обрисовал ей вполне благополучную картину первых лет супружеской жизни без всяческих треволнений и мытарств сродни выпавшим на долю женщин наподобие Кэтрин Стюарт и Каролины Нейпир. Вероятно, он даже делился с нею и своими планами выйти в скором времени в отставку за хорошие отступные.