В этой связи не могу умолчать об одном характерном случае. Однажды весь воскресный день провели на даче Панферова на Николиной горе Москатов, Константинов и я, тогда работник аппарата ЦК КПСС. Федор Иванович, как хлебосольный хозяин, угощал нас и крепкими напитками, сам же пил только «Боржоми». А в понедельник Москатов наговорил Суслову, какой Панферов пьяница. Мы сказали, что напились-то вы, товарищ Москатов. Панферов был трезв, как и многие годы до этого случая. Он уже давно был тяжело болен.
Клевета страшное дело.
После «Секретного доклада» на XX партсъезде Ф.И. Панферову отказали в публикации его произведений и именно из-за близких отношений с И.В. Сталиным. Больше того, подобная несправедливость распространилась и на его жену писательницу А.Д. Коптяеву. У них месяцами просто не было денег, выручали добрые друзья, хотя было немало и таких, которые опасались просто звонить Панферову и Коптяевой.
Мне в то время с большим трудом удалось добиться, чтобы руководство издательства «Советский писатель» приняло и опубликовало его рукопись, отредактированную мною. «Родное прошлое» — живое слово о своем жизненном пути, о своем литературном и общественном становлении. Руководители издательства да и иные секретари Союза писателей побоялись, очевидно, как бы и их не коснулась подобная участь.
Книга «Родное прошлое» вышла в 1957 году, но по тем временам весьма скромным тиражом. Был урезан Ф.И. Панферов и в гонораре, в котором он тогда так нуждался. И сказали: о второй части повести надо забыть. А в предоставленной мне рукописи, также уже редактируемой мною, речь шла о писателях, с которыми вместе входил в литературу, а главное — о сложных дискуссиях с Максимом Горьким о писательском языке того времени и прежде всего о языке его, панферовских «Брусков», наконец, об осмыслении Панферовым своих бесед со Сталиным о судьбах советской литературы, раздумья о Сталине и его времени. Однако эту часть издания «пробить» так и не удалось, к моему огорчению. А изложение событий и размышления Федора Ивановича Панферова и сейчас звучали бы современно, отвели бы многие наветы на прошедшее. Это были мысли большого советского писателя и замечательного патриота Родины.
ПАПАНИН Иван Дмитриевич (1894–1986), советский полярный исследователь. Дважды Герой Советского Союза (1937, 1940). Контрадмирал (1943). Доктор географических наук (1938). Участник Гражданской войны на Украине и в Крыму.
«Давно мечтали полярники, — писал И.Д. Папанин, — об экспедиции на Северный полюс. Но осуществить ее смогла только наша великая страна.
В Кремле обсуждался вопрос о полетах наших летчиков через Северный полюс в Северную Америку. Летчики рвались поскорее проложить эту трансполярную трассу. Иосиф Виссарионович, с обычной сталинской мудростью, заинтересовался тем, кто и как будет освещать погоду по всей этой сложнейшей трассе. Так практически возник план организации станции в сердце Арктики, на дрейфующих льдах. Сталин спросил — могут ли советские полярники организовать такую станцию. «Да, могут!» — другого ответа последовать не могло.
Потом, когда начали готовить экспедицию, товарищ Сталин внимательно расспрашивал о каждом участнике, о всех мелочах подготовки. Сталинская забота и внимание вдохновляли и окрыляли нас.
В 1937 И.Д. Папанин возглавил первую дрейфующую станцию «Северный полюс—1» («СП—1»).
В 1938 году я снова встретился с товарищем Сталиным. Решался вопрос о посылке ледокола «Иосиф Сталин» за седовцами. Была поздняя осень. Седовцы находились в высоких широтах. И мы еще раз увидели мудрость и глубокую предусмотрительность товарища Сталина. Давая указание об отправке ледокола, Иосиф Виссарионович добавил, что капитан при первой же угрозе тяжелых льдов должен немедленно вернуться обратно. Так оно и было: ледокол дошел до тяжелых льдов и вернулся. Не будь сталинского указания, корабль пошел бы дальше и наверняка зазимовал бы во льдах.
В 1939–1946 И.Д. Папанин начальник Главсевморпути, одновременно в годы Отечественной войны уполномоченный Государ-ственного Комитета Обороны по перевозкам на Севере. Папанин писал, что часто вспоминает тот день, 15октября 1941 года, когда его неожиданно вызвали в Государственный Комитет Обороны.
И.В. Сталин был за рабочим столом, сбоку от него сидели В.М. Молотов и А.И. Микоян — члены Государственного Комитета Обороны.
— Начальник Главсевморпути Папанин явился по вашему вызову, товарищ Сталин, — отрапортовал я, остановившись посреди кабинета. Я имел тогда звание капитана первого ранга и ходил в военной форме.
— Садитесь.
Я сел в свободное кресло.
— Товарищ Папанин, — сказал председатель ГКО, — хочу сообщить вам о решении: посылаем вас в Архангельск как уполномоченного Государственного Комитета Обороны.
Я вопросительно посмотрел на Сталина.
Он продолжал:
— Архангельский порт имеет сейчас и будет иметь в ближайшем будущем особо важное значение. Это на западе самый близкий к линии фронта свободный морской порт. Мурманск еще ближе, но он всего в 40 километрах от фронта, и вражеская авиация бомбит город регулярно. Мы заключили соглашение с Рузвельтом и Черчиллем. Через Атлантику идут в Архангельск корабли с грузами. Надо организовать их приемку, быструю разгрузку и немедленную отправку грузов на фронт. Это очень важно…
— Нынешнее руководство, — добавил А.И. Микоян, — к сожалению, не справляется со срочной разгрузкой судов. Первый караван — 6 кораблей союзников — разгружали очень долго. Вы организовывали зимние военные перевозки в Белом море в финскую кампанию. Поэтому вспомнили о вас.
— Надеемся на ваш практический опыт и энергию, — сказал в заключение председатель ГКО.
В первое мгновение это предложение сильно озадачило меня. Я спросил:
— А как же Главсевморпуть? Ведь сейчас у нас самое напряженное время, завершается арктическая навигация.
— Назначая вас уполномоченным Комитета Обороны по перевозкам в Белом море, мы не снимаем с вас ответственности за работу в Арктике, — ответили мне. — Сколько у вас заместителей и членов коллегии?
— Шесть, — ответил я.
— Вот и хорошо. Закрепите за каждым участок работы и строго спрашивайте с них, а сами сегодня же поезжайте в Архангельск. Подчиняться будете товарищу Микояну, а в особых случаях можете обращаться непосредственно ко мне.
— Дано распоряжение выделить вам служебный вагон и прицепить его к вечернему поезду, — добавил Анастас Иванович.
— Есть выехать сегодня вечером в Архангельск, — только и сказал я.
Сталин кивком головы дал понять, что разговор закончен. Тут же в приемной мне вручили мандат, подписанный председателем ГКО.
ПАТОН Евгений Оскарович (1870–1953), советский ученый в области мостостроения и сварки.
Академик Академии наук УССР (1929). Герой Социалистического Труда (1943). Лауреат Сталинской премии 1941.
«Когда началась Отечественная война, — писал Е.О. Патон, — мне 71 год, но война касается непосредственно и меня. Что делать? Где сейчас мое место? Ехал в поезде в Нижний Тагил в командировку.
На крупном железнодорожном узле я опустил два письма. Первое в Киев, где моя семья и институт. Второе — человеку, на которого в тот день с особой надеждой и верой смотрели миллионы моих сограждан. Я писал ему:
«В мои годы я уже вряд ли могу быть полезным на фронте. Но у меня есть знания и опыт, и я прошу Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, используйте меня как специалиста там, где Вы найдете возможным и нужным. Родина в опасности, и я хочу свои последние силы отдать ее защите».
Отправив письмо товарищу Сталину, я почувствовал облегчение. Я словно присоединялся, пусть пока мысленно, к действующей армии.
Я снова развернул тематический план института на 1941 год. Теперь это уже был иной год: год войны. Сколько ей суждено продлиться? Месяцы, годы? Все равно, она должна быть победоносно завершена.
Я читал пункт за пунктом, читал другими, «военными» глазами. Многое из того, что еще сегодня утром казалось самым важным и неотложным, сейчас отодвигалось в сторону, на второй план.
Цельнометаллические вагоны подождут, теперь важнее увеличить, ускорить выпуск вооружения. Исследовательские темы дальнего прицела, которые дадут осязаемые результаты лишь через 2–3 года, — пока тоже в сторону.
На первый план выдвинуты вопросы, решение которых необходимо для войны, для победы».
ПЕРВЕНЦЕВ Аркадий Алексеевич (1905–1981), русский советский писатель. Лауреат Сталинской премии (1948,1949). В годы Отечественной войны военкор «Известий», выступал также в «Красной звезде», «Красном флоте» (политработник ВМФ, капитан 1 — го ранга). В произведениях о Гражданской и Великой Отечественной войнах запечатлел образ И.В. Сталина.
А.А. Первенцев писал:
«Сталин знал, за что его ненавидят. Каждый жест его руки выражал угрозу. Случайно в конвульсии поднятый палец на ложе смерти заставил шарахнуться его сотоварищей по руководству и застыть в минутном испуге. Она, вернее, их нечистая совесть, пригвоздила их на месте, а поднятый палец агонизирующего владыки был хуже, чем ременный бич гуртовщика для коварного стада.
Он завершал долгую жизнь в одиночестве, но это только казалось. Из миллионов глаз катились слезы, ими можно было наполнить реки. Для многих, для большинства он был страшной потерей, закатилось солнце, каждый вдруг понял, что и он смертен, если умирает сам Сталин, богочеловек.
Так слагался мир, созданный его гениальной волей отнюдь не из карточных домиков. Мир был подвластен ему, а он не подвластен себе. И прежде всего из-за запущенной психологии кадров непосредственного окружения…
…Троцкисты сочиняли гнусные версии, они ненавидели Сталина, ибо он прежде всего мешал им, разгадав их сложные политические интриги по захвату власти для господства над Россией. Потомок карталинских повстанцев вступился за оскорбленную Русь и выдвинул себя наряду с Дмитрием Донским, Иваном Калитой, Грозным и Петром…
Сталин целиком принадлежал политическим интересам, и это вполне естественно, он был в самом начале политбойцом, потом организатором масс и завершил вождем масс, целиком собранных им для решения одной задачи — последовательного построения прочного здания социализма и коммунизма в общем итоге. Всякое послабление мысли в другом направлении он категорически отвергал, и даже его разносторонность в познании многих предметов науки и культуры была подчинена все той же цели. Это был концентрированный, динамический мозг, заряженный мощной энергией, способной действовать на других с непреодолимой силой.