Кэтрин долго утешала Люси, которой, как выяснилось, Тень вцепилась в волосы, пытаясь вытащить девочку из машины. К счастью, та отделалась лишь клоком выдранных волос да легким испугом, так что утешения заботливой ирландки явились для нее лучшим успокоительным.
Никогда еще первые проблески зари не приносили мне столько радости и облегчения. Едва стало возможно рассмотреть всю площадку целиком, как мы, настороженно озираясь, вышли в надежде отыскать пропавшего Тыкву или хотя бы то, что от него осталось.
Но ничего! Ни единого трупа! Как же так, думал я, ведь прекрасно помню, что уложил троих, и люди Оборотня хвалились, что тоже убили нескольких Теней? Хотя нет, так и было – бурые пятна крови во всех концах лагеря говорили о том, что жертвы у нападавших все же имелись. Однако какой-либо указывающий на Тыкву след так никто и не обнаружил.
– Подойдите сюда! – вдруг раздался голос Гюнтера. – Тут кое-что... осталось!
Германцу удалось обнаружить тело того самого нападавшего, которого я застрелил возле «хантера». Лишенное верхней части головы, оно завалилось за камни и потому не было замечено нами сразу. Тело пролежало практически в двух шагах от нас и именно по этой причине не оказалось эвакуированным с остальными, я уверен, многочисленными телами других Теней.
Мы столпились над мертвым представителем загадочных существ и не решались дотронуться до него, будто боясь подцепить какую-нибудь заразу.
– По виду обыкновенный человек, – заметил Вацлав. – Ни рогов, ни копыт, а тем более крыльев.
– Расступись, – потребовал Михаил, извлекая из рукава свой потаенный стилет. – Сейчас посмотрим, из чего слеплены эти ваши Тени.
Он посрезал засаленные вонючие тряпки, в которые была одета Тень, и перед нашим взором предстал изможденный до умопомрачения человек с буквально протыкавшими кожу торчащими ребрами и тонкими, как прутья строительной арматуры, руками.
– Да у него же дистрофия последней стадии! – протолкавшись ко мне сквозь сгрудившихся байкеров, по-медицински авторитетно определила Кэтрин. Мы же стояли и не могли поверить в то, что столь грозное, как Тень, создание явилось, по сути, обыкновенным тощим доходягой.
– Эрик, глянь-ка! – обратился ко мне Михаил, отвернув лезвием ножа со впалой груди мертвеца обрывки тряпья. – Похоже, старый знакомый!
И действительно – в области сердца у покойного красовалась большая, с суповую тарелку, татуировка: перевернутое распятье в обрамлении клыкастых, запачканных стекающей с них нарисованной кровью, челюстей.
– Пожиратели Святой Плоти! – узнал я символ одной из чудовищных некогда сект, истребленных Бернардом практически подчистую.
– Вот и все ваши хваленые Тени! – тоном победившего в споре обратился я к рассматривающим татуировку Кеннету, Кэтрин и Покрышке. – Банальные сектанты, загнанные в пустоту. Они и раньше-то не брезговали каннибализмом, ну а здесь – в бесплодных местах – эта их привычка и вовсе стала основой выживания. Так что никакой мистики, ребята; все очень даже обыденно и прозаично. Что ж, теперь-то они от нас отстанут – еды мы им заготовили надолго...
Покрышка, а следом за ним и Кеннет, недобро зыркнули в мою сторону.
– Тыква колесил с нами пять лет, – процедил сквозь зубы пожилой байкер, – и был одним из лучших наших загонщиков! Не думаю, мистер Хенриксон, что вы выбрали для него подходящее сравнение!
Я почувствовал себя ужасно неловко – ведь имел в виду тех Теней, которых перестреляли, а про пропавшего байкера как-то и не подумал. Получилось и впрямь очень некрасиво...
– Извините, ребята, – виновато промолвил я. – Действительно, глупость сморозил. Честное слово, не хотел никого обидеть – необдуманно вырвалось...
– Ладно, забудем, – пошел мне навстречу Оборотень. – И раз уж отдых нам обломился, значит, завтракаем и трогаемся в путь. После обеда мы должны быть под Нюрнбергом, там и доотдыхаем, дожидаясь ночи...
22
«– ...Рано или поздно, а нам придется вступить с этой шайкой в бой. Я предлагаю не подавать виду, что мы знаем об их замыслах, а напасть на них первыми, когда они меньше всего будут этого ждать. Мне кажется, мы можем положиться на ваших слуг, мистер Трелони?
– Как на меня самого, – заявил сквайр».
Я как в воду глядел – три байка пришлось списывать подчистую. Не привычные к обращению с огнестрельным оружием, ребята Оборотня, сами того не желая, создали себе лишние неприятности. Своих Жеребцов лишились Поршень, Шустрый, а также Помойка – рослый, крепко сбитый байкер, но почему-то постоянно весь помятый и испачканный, за что, очевидно, и был некогда награжден подобным прозвищем. У Поршня в осколки была разнесена ступица переднего колеса; байк Шустрого продырявили сразу несколько пуль, повредившие коробку скоростей и цилиндры; у Помойки же, как я и напророчествовал, бензобак излил на землю весь бензин через аккуратное отверстие в отстойнике, конструкторами Древних явно не предусмотренное.
– Поражаюсь, как они еще друг друга не поперестреляли, – глядя на байкеров, покачал головой Вацлав.
Осиротевшие мотобандиты завалили поврежденную технику в расщелине грудой булыжников, надеясь вернуться за ней при первом же случае, если, как выразился Поршень, «судьба не сотворит и с нами нечто подобное». Байк пропавшего Тыквы был тут же по старшинству присвоен Помойкой, а остальные спешившиеся позанимали задние сиденья у Хорька и Мухи, свалив свои пожитки в и так перегруженные «хантеры»...
К обеду рельеф пустоши стал сглаживаться, воронки попадались все реже и реже, и вот, наконец, Покрышка выехал на полузаросшую и еле приметную, но все-таки дорогу, где он сразу же остановился и потребовал привала.
До вечера все только и делали, что отсыпались после наполненной кошмарами ночи. Ближе к ужину я порыскал по каналам рации и моментально наткнулся на радиообмен Мясника, опять заполнившего эфир своей кодированной белибердой. Но что-то насторожило меня в его переговорах, что-то заставило напрячь внимание и сосредоточиться, ловя каждую фразу, а затем снова и снова прокручивать термины кода мистера Уильямса в голове.
Я подозвал Покрышку и Оборотня.
– Что, по-вашему, могут обозначать выражения «сухая кишка» и «лысина»? – спросил я, проверяя только что пришедшую на ум догадку.
– Да тут любой, знающий эти земли, допетрит, – проворчал Покрышка, все еще дувшийся на мою утреннюю глупость. – «Сухая кишка» – это пересохшее русло Наба, а «лысина» наверняка означает голую куполообразную скалу на юго-восточной оконечности пустоши. Проще простого!
– Вот это-то и не дает мне покоя, – рассудил я вслух. – Мясник знает, что у нас рабочие рации, но тем не менее его коды становится легко расшифровывать. Он будто бы намеренно сообщает нам, где находятся его патрули...
– Загоняет нас в ловушку! – тоже догадался Кеннет.
– Или хочет вынудить двигаться по определенному маршруту, – дополнил я.
– Даже если это и так, сложно угадать, какой из десятков проселков мы выберем, – задумчиво почесал переносицу Кеннет. – А уж где поставить засаду, ему и подавно не рассчитать – слишком просторное поле имеем мы для маневров во всех направлениях.
– Боюсь, Эрик, что Мясник начал ту стратегическую игру, о которой ты и предупреждал, – произнес Покрышка. – И он не готовит засаду, Кеннет, нет! Ты правильно сказал: невозможно предугадать, куда мы свернем. Тут все немного иначе. Обрати-ка внимание: под видом того, что Бернарду не хватает людей, нам оставлен свободным коридор до самой Новой Праги. Согласись – весьма подозрительно, ведь у него, наверное, уже в подчинении отряды Парижского, Берлинского и Новопражского магистратов. Тебе же просто не остается другого выбора, как только просачиваться через эту прореху. И клянусь – дальше этот лис будет поступать абсолютно так же, вот только бреши будут становиться все уже и уже. Очень хитрая тактика, позволяющая не тратить ни сил, ни времени на тупую бестолковую погоню...
– Он загоняет нас на определенный участок границы или пограничья, – дошло до меня. – На тот, где в настоящее время уже сооружается его надежная и безотказная западня. И мы должны будем запрыгнуть в нее сами!
– Правильно, командир, – поддакнул Покрышка. – Будь уверен, твои предчувствия тебя не обманут. Мясник твердо убежден, что при подъезде к границе мы впадем в эйфорию от близкого спасения и в некоторой степени утратим бдительность, что, по его мнению, нас и погубит.
– Что же делать? – Кеннет был явно растерян. – Не хочется плясать под их дудку, но они просто не оставляют нам другого варианта. Организовав брешь, они тем самым уплотнили патрули по другим секторам, начисто лишив нас возможности радикально изменить маршрут... Значит, так, с сегодняшней ночи уходим в глубокий отрыв. Идем на предельной скорости круглые сутки, вырываемся из этого коридора и чешем что есть духу до ближайшей границы. Князь Сергей, не князь Сергей – нам уже выбирать не приходится...
– Нет, днем вне пустоши – это смерть, – отринул я подобный план. – Пойдем как и раньше – ночами, – но впереди колонны выставим мощный дозор, который если что, так сразу...
– Эх, молодежь-молодежь! – перебив меня, укоризненно покачал головой Покрышка. – Вам бы только наперегонки бегать да в «кошки-мышки» играть! Нельзя так, уж поверьте старику...
– У тебя есть нечто особенное? – полюбопытствовал Кеннет. – Коли так, тогда не брюзжи и выкладывай!
– Ты знаешь, Оборотень, что до того, как перекочевать к тебе, я жег резину у Стэнли-Академика, – начал ветеран байкеров как бы издалека. – А ведь его не зря так прозвали – башка у парня размером что твой бензобак, однако не такая пустая! Так вот, он частенько говаривал, что Удача любит лишь того, кто умеет терпеливо ждать...
– Давай к делу, – поторопил его Кеннет. – Я уже сыт по горло твоими россказнями...
– Вот я и говорю: только того, кто умеет терпеливо ждать, Оборотень! Заостри-ка на этом внимание! – осуждающе посмотрел Покрышка на молодого лидера мотобандитов. – Мои россказни тебя плохому не научат, а потому не сбивай с мыслей мой еще не совсем выкипевший котелок! В общем, я считаю, что настала пора внести разнообразие в нашу бесконечную гонку, а именно: затаиться