[348]. Естественно, Максимова отреагировала на такой пассаж отрицательно, но само его появление весьма примечательно. Выступая на IV Специальной сессии ГА ООН, А. А. Громыко взвешенно и дипломатично заявил, что СССР выступает «за такое решение проблемы, которое всесторонне учитывало бы интересы как производителей, так и потребителей нефти»[349].
Так или иначе, после 1973 года интенсивность нефтегазовых переговоров серьезно увеличилась. В 1974–1975 годах Италией, Францией, Великобританией, США, Австрией, Нидерландами были подписаны базовые договоры о развитии экономического, промышленного и технического сотрудничества с СССР, в которых взаимодействие в нефтегазовой сфере занимало центральное место (о росте продаж советских углеводородов см. Табл. 14, 15). Австрия, Франция, Италия фактически присоединились к «сделке века», поставляя трубы и прочее оборудование для строительства сети нефте- и газопроводов, на годы вперед соединившей бескрайние месторождения на Востоке и потребителей на Западе.
Табл. 14. Источники сырой нефти стран Западной Европы, в % от импорта
Источник: Chadwick et al. P. 46 (IEA/OECD).
Табл. 15. Главные страны ОЭСР – получатели советской нефти, в млн тонн
Источник: OECD/IEA.
Следует отметить, что в повороте Европы к СССР присутствовал и изрядный заряд антиамериканизма. Приняв на себя основной удар арабской «нефтяной артиллерии», который не смогли отвести лихорадочные действия по отмежеванию от американской линии в ходе Октябрьской войны, европейские страны рассматривали нефть из СССР как средство диверсификации поставок, а саму Москву как надежного партнера, выполняющего свои обязательства, несмотря на политические передряги. Заключая прямые сделки с Москвой, европейские страны освобождали себя от необходимости обращаться к нефтяным компаниям, преимущественно американским, которые в 1973–1974 годах, во время действия эмбарго, методично перенаправляли часть танкеров в США и тем самым перекладывали тяжесть кризиса, который в первую очередь должен был быть направлен против Вашингтона, на европейские плечи[350]. Усилия по установлению энергетических связей с СССР виделись в Брюсселе, Бонне и Париже не чем иным, как попыткой обезопасить себя от «ближневосточной угрозы», то есть от повторения событий 1973 года[351].
Заинтересованность в активизации экономических связей носила абсолютно взаимный характер. Генеральный секретарь КПСС Л. И. Брежнев не раз подчеркивал в своих речах, что СССР видит «во внешнеэкономических связях эффективное средство, способствующее решению и политических, и экономических задач»[352]. В 1972 году в беседе с канцлером ФРГ В. Брандтом он заявил: «У нас можно приказывать, у вас это иначе. Но если руководители дадут соответствующие импульсы, то и деловые люди начнут мыслить другими категориями. Я со своими людьми готов к более дерзким перспективам»[353]. В 1973 году в интервью немецкому журналу «Шпигель» Д. М. Гвишиани, заместитель председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по науке и технике и куратор советского правительства по вопросам международного экономического сотрудничества, зять А. Косыгина, заявил, что для желающих вести бизнес в СССР не возникнет проблем с созданием иностранной собственности[354]. В Советском Союзе прекрасно понимали эпохальный характер компенсационных договоров с европейскими партнерами, и Л. Брежнев, который выступал их апологетом, встретил серьезное сопротивление определенных кругов, в том числе со стороны Н. Подгорного, выступавшего против компенсационных соглашений, так как они, по его мнению, демонстрировали беспомощность советской промышленности.
Заинтересованность СССР в расширении торговли с западными странами определялась не только тем, что продажа углеводородов превратилась в основной источник твердой валюты (см. Табл. 16), но и тем, что в 70-е годы совершался исторический по своему значению и масштабам перенос центра добычи из европейской части России в Западную Сибирь, край дикий, неосвоенный, с отсутствующей инфраструктурой, что требовало огромных инвестиций и, самое главное, технологических решений. В таких условиях руководство нефтяного сектора при поддержке председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина и главы Госплана Н. К. Байбакова, в прошлом – нефтяника, приняло решение о «целесообразности интенсивного использования передового зарубежного опыта через закупку технологических линий и комплектных предприятий с соответствующими лицензиями на производство»[355].
Для СССР, планировавшего в девятую пятилетку (1971–1975) освоить новый нефтедобывающий район[356] – Западную Сибирь, привлечение иностранных технологий было и естественным, и необходимым. Американское оборудование для нефтяной разведки и бурения, наряду с французским и немецким, считалось лучшим. Необходимость огромных финансовых вливаний делала привлекательной идею заключения компенсационных соглашений, по которым западные кредиты выплачивались добываемой продукцией (всего к 1978 году по разным отраслям производства было заключено около 40 таких соглашений)[357].
В этом, надо отметить, проявлялась серьезная смена парадигм советского политического мышления, отход от сталинской ориентации на самодостаточность и автаркию. Представляя отчетный доклад партии на XXV съезде КПСС, Л. И. Брежнев заметил: «Мы, как и другие государства, стремимся использовать преимущества, которые дают внешнеэкономические связи, в целях мобилизации дополнительных возможностей для успешного решения хозяйственных задач и выигрыша времени, для повышения эффективности производства и ускорения прогресса науки и техники»[358].
Привлечение международного сообщества к развитию советской «нефтянки» рассматривалось в Москве как нормальное положение вещей еще и потому, что за счет развития нового района добычи, по мнению советского руководства, решалась энергетическая проблема, которая, в частности, больнее всего ударила по западным странам. Как заявил в своем выступлении на XXV съезде ЦК КПСС Л. И. Брежнев, «существуют глобальные проблемы, такие как сырьевая или энергетическая, ликвидация наиболее опасных заболеваний и т. д. <…>Наша страна не может стоять в стороне от решения этих проблем»[359]. Наконец, заключение компенсационных соглашений виделось в СССР формой разделения ответственности между экспортерами и импортерами, что особенно важно на энергетическом и сырьевом рынке[360].
Табл. 16. Удельный вес нефти и нефтепродуктов в экспорте СССР и доходы от продажи нефти в долларовую зону в 1972–1987 гг.
Источник: Внешняя торговля СССР. Статистический сборник. Разные выпуски; Славкина М. В. Указ соч. С. 126
5.2. «Баррели – бушели», «Северная звезда»: у пределов советско-американского сотрудничества в нефтяной сфере
Оценивая вес углеводородов в корзине факторов мощи, в Вашингтоне и Брюсселе четко понимали асимметрию ресурсной обеспеченности социалистического и капиталистического блока – не в пользу западного сообщества. Разведсообщество было обеспокоено тем, куда СССР направит возросший поток нефтедолларов[361]. Однако на фоне политики разрядки с одной стороны и оценки ситуации на мировом энергетическом рынке, где все больше угроз исходило от стран третьего мира, с другой стороны, сформировался консенсус относительно возможности сотрудничества с СССР[362]. Еще осенью 1969 года ЦРУ подготовило доклад «Перспективы доступа США к мировому рынку нефти на ближайшие 15 лет» (его подготовка была связана с событиями в Ливии, приведшими к власти радикала Каддафи), в котором, в частности, рассматривались потенциальные действия Советского Союза на нефтяном рынке, способные причинить вред США и их союзникам. Авторы доклада пришли к выводу, что даже если СССР и удастся установить контроль над системой распределения нефти, то он «скорее будет продавать нефть за валюту, чем сдерживать рынок в попытках создать трудности для США», – что, собственно, и произошло на фоне эмбарго. Крайне низко оценивалась и возможность того, что Кремль пойдет на «подзуживание» арабских стран к масштабному антизападному эмбарго[363].
В этих условиях нельзя не отметить несколько попыток американо-советского сотрудничества, которые хоть и носили менее стратегический характер и были менее успешны, чем достижения на советско-европейском направлении, но в каком-то смысле ярко демонстрировали политику разрядки в действии.
Одним из таких примеров стало заключение в общей благоприятной обстановке, созданной московским визитом Никсона 1972 года, сделки между Москвой и Вашингтоном «нефть в обмен на зерно», или сделки «баррель-бушель». В декабре 1972 года привезший в порт Одессы американскую пшеницу танкер «Overseas Aleutian» покинул черноморские берега, приняв на борт эквивалентный объем топливного мазута, предназначенного для жителей Восточного побережья, страдавших в 1972–1973 году от небывало суровых морозов[364]. Всего в рамках сделки было поставлено по 250 000 тон мазута и пшеницы[365]. Уже в этой первой, скорее символической сделке проявился по большей части тактический подход администрации Никсона – Форда к нефтяному бизнесу с СССР. В частности, к советской нефти прибегали в трудные времена на домашнем фронте. Для Советского Союза это соглашение также было важно внутриполитически. В целом, оно стало примером эффективного и взаимовыгодного сотрудничества сверхдержав в таких стратегических областях как продовольственная и энергетическая безопасность.
Для администрации Никсона и Форда, как это было еще в докризисный период, поставки нефти из СССР имели внутриполитическое значение. Как заявил в беседе с председателем президиума Торгово-промышленной палаты СССР специальный помощник президента Никсона Ч. Колсон в феврале 1973 года, факт его визита в Москву являлся «отражением личного интереса президента к продолжению усилий, направленных на поддержку развития контактов на всех уровнях с целью создания атмосферы доверия и взаимопонимания»