[591].
Главным итогом наложения санкций в их экстерриториальной версии стало не приостановление строительства «трубы», а раскол и кризис в самом западном сообществе по вопросу о правомерности действий Вашингтона. Как писала британская The Guardian, данные санкции – «лишь печальный синдром ограниченности, с которой администрация подходит к международным делам». Ей вторила и Sunday Times, замечавшая, что предложение Вашингтона было бы легче принять, «если у него было бы хоть малейшее понимание, куда все это нас приведет».
В начале ноября 1982 года на заседании СНБ Д. Риган и новый госсекретарь Дж. Шульц выступили с совместным предложением отменить санкции с дальнейшим переносом обсуждения вопроса о контроле за трансфером технологий в КОКОМ. Министерство обороны предсказуемо выступило лишь за отмену принципа экстерриториальности, признав, что процесс принятия этого решения летом 1982 года был «небезупречным»[592]. Чаша весов склонилась в пользу первого предложения.
13 ноября 1982 года, накануне визита в Вашингтон нового немецкого канцлера Г. Коля, президент Рейган объявил по национальному радио о том, что им были достигнуты договоренности с европейскими союзниками по вопросам кредитов и поставок оборудования в СССР, в связи с чем санкции, наложенные год назад, отменялись: «США наложили санкции на Советский Союз, чтобы показать, что его репрессивная политика повлечет за собой значительные издержки. Теперь, когда мы достигли соглашения с нашими союзниками <…>, эти санкции больше не нужны»[593].
Табл. 24. Альтернативные проекты поставок газа в Европу
* Низкая— до 3 млрд долл., средняя – от 3 до 5 млрд., высокая – выше 5 млрд. долл.
Источник: The Soviet Gas Pipeline in Perspective, Special National Intelligent Estimate. Director of Central Intelligence, 21 September 1982, RRL.
В чем же была суть найденного компромисса? Европейцы соглашались усилить контроль над трансфером критически важного оборудования для нефтегазовой сферы, в связи с чем планировалось включение отдельных технологий в список КОКОМ. Большая часть оборудования, типа трубоукладчиков, в такие списки не попадала. Союзники также соглашались на ужесточение кредитной политики в отношении СССР. В этом пункте мнение Вашингтона совпало с растущими опасениями самой Западной Европы относительно платежеспособности Москвы. На встрече ОЭСР в 1982 году было принято решение о переносе СССР в международной классификации из группы стран со средним доходом в группу стран относительно богатых, что автоматически означало повышение ставки процента по новым кредитам с 8,5 % до 12 %[594]. Любопытно, что одновременно с этим, например, Великобритания понизила кредитный рейтинг СССР с «А» (страны с минимальным платежным риском) на более низкую категорию В, что вело к повышению на 30–40 % страховых премий при оформлении кредита, а значит, и его удорожанию[595]. Наконец, третьим элементом компромисса стало согласие партнеров на проведение исследования альтернативных источников энергии в рамках МЭА. Европейцами были также разработаны защитные меры на случай применения советского «энергетического оружия». Нидерланды обязалась компенсировать до 40 % газа, поставляемого по «советской трубе» при возникновении чрезвычайной ситуации.
Несмотря на то что первый вопрос, который задали президенту после объявления о снятии санкций, был «Не слишком ли США уступили Европе?», найденная развязка, на наш взгляд, была двусторонним компромиссом. Европа отказалась от диалога с СССР по поводу второй очереди «сибирской трубы». Более того, вплоть до середины 90-х годов не был реализован ни один проект строительства новых экспортных магистралей между СССР/Россией и Европой. Список КОКОМ был действительно расширен, что создавало определенные неудобства для СССР, ведь эти ограничения касались не только строительства конкретного газопровода, но и любых других поставок оборудования на Восток.
В 1985 году, во время встречи Рабочей группы Комиссии СССР и ФРГ по экономическому и научно-техническому сотрудничеству, советский представитель настойчиво интересовался снятием ограничений в отношении нефтегазового оборудования. Его немецкий коллега заметил в ответ, что это – «семейное дело, и надо разговаривать с другими членами семьи по этому поводу», обратив внимание, что в количественном выражении имевшиеся ограничения были ничтожны[596]. В целом, США не удалось убедить Европу свернуть экономическое сотрудничество с Советским Союзом. И в этом смысле вопрос о пересмотре торговли между Западом и Востоком оказался «поставленным, но не решенным»[597], хотя в 1983–1984 годах и наблюдалось достаточно резкое, но временное сокращение объемов торговли СССР, например, с Францией и Японией, впервые с 1950-х гг. В отношении Японии снижение составило 18,5 % в 1983 и 3,7 % в 1984 году[598]. С Францией общая сумма сделок в 1984 году составила лишь 67,8 % от объемов предыдущего года[599].
Сама по себе логика отмены санкций, озвученная президентом Рейганом, говорит о том, что их наложение было мало связано с событиями в Польше, ведь военное положение там было отменено полгода спустя после снятия санкций. Президент прямо заявил репортерам, что «соглашение, которое нам только что удалось достичь, было нашей целью, и мы прибегли к санкциям только потому, что не смогли добиться этого прежде»[600]. Стало быть, в решении о снятии эмбарго были сильны и политические мотивы. В архивных документах в этой связи часто упоминалось близившееся размещение ракет в Европе по «двойному решению» НАТО и необходимость получить на это согласие бундестага. Дальнейший нажим на европейцев по вопросу «трубы» сделал бы эту цель труднодостижимой.
К следующему саммиту «Большой семерки» (Вильямсбург, май 1983 г.) работа по сближению позиций Европы и США в вопросе об энергетических и торгово-экономических связях с Востоком завершилась. На очередном заседании министров энергетики стран МЭА в мае 1983 г. был представлен доклад «Природный газ: перспективы к 2000 г.», в котором уровень собственной добычи в Европе в 30 % был назван минимальным для гарантии энергетической безопасности. Заметим, что ЕС не только удалось выйти на эту цифру в 2000 г., но и значительно превзойти ее: на рубеже XX–XXI вв. Европа наполовину обеспечивала свои потребности в голубом топливе[601].
В Заключительном коммюнике министерской встречи МЭА содержался призыв избежать зависимости от поставок газа из одного источника[602]. Наконец, снижению алармизма в восприятии советской энергетической угрозы способствовало общее улучшение положения на рынке энергоносителей: зима – весна 1982–1983 годов совпали с первым серьезным раундом снижения цен, предпринятым ОПЕК. Специалисты компании Esso, консультировавшие правительство США, докладывали, что при текущем положении на рынке «сибирская труба» будет загружена на минимально допустимом уровне[603]. Рост спроса на газ в Европе не превысит в ближайшие годы 2 %, что в итоге сделает просто ненужной вторую очередь газопровода (что в итоге оказалось верно). Любопытно, что Esso также прогнозировала снижение советских валютных поступлений от продажи нефти к 1986 году вследствие запуска эффективных программ энергосбережения в Европе.
Каковы же были итоги и последствия скандала с «сибирской трубой»? С чисто финансовой точки зрения проигравшими оказались американские бизнесмены. К 1985 году доля американских компаний на советском рынке нефтегазового оборудования снизилась до 31 % (с 86 % в 1981 г.). Например, первый контракт с уже упоминавшейся компанией Caterpillar был заключен только два года спустя после вывода продукции этой компании из санкционного списка[604]. The New York Times сообщала, что средние ежегодные потери бизнеса, вызванные ограничениями торговли с Москвой, составили 10 млрд долларов[605]. Сам же трубопровод был запущен в эксплуатацию в срок, а 1984 года стал пиком продаж советской нефти в страны Западной Европы.
Столь ожесточенный характер этой дискуссии внутри Западного блока можно объяснить тем, что она разворачивалась в поле действия двух взаимосвязанных, но все-таки различных факторов: собственно энергетического и военно-политического. В то время как США рассматривали энергетическое сотрудничество с Москвой с точки зрения общего соотношения сил между первым и вторым миром, для Европы весомее была экономическая сторона вопроса. Именно поэтому Брюссель и Вашингтон так разошлись в оценках советской энергетической угрозы. Западная Европа, выиграв битву за одну ветку «сибирской трубы», осталась при своем видении советской энергетической угрозы как лишь одного из зол (меньшего в сравнении с ближневосточным), с которыми сталкивался Старый Свет. Как выразился канцлер ФРГ Г. Шмидт в своем выступлении в бундестаге в этой связи, «мы не должны наказывать самих себя введением санкций только потому, что в Восточной Европе происходят изменения, с которыми нельзя мириться. Нам нужен этот газ»[606].
В Вашингтоне же утверждали, что энергетическое сотрудничество с СССР ведет к серьезному укреплению советской обороноспособности, так как через него Москва получает доступ к западным военным технологиям. Министр обороны США К. Уайнбергер прямо заявлял, что «трубопровод имеет такое же военное значение, как и самолет»[607]. Такая точка зрения соотносилась с общей стратегией использования экономических преимуществ с целью достижений победы в судьбоносном противостоянии двух систем, взятой на вооружение еще администрацией Картера и мастерски использованной администрацией Рейгана в рамках санкционной дипломатии.
В том, что касается ресурсной составляющей этой дискуссии, в США считали, что Европа переоценивает свою нужду в поставках советской нефти и газа. Эта точка зрения была небезосновательна, так как уже с конца 1981 года предложение на мировом рынке нефти стало устойчиво превышать спрос, несмотря на конфликт между Ираном и Ираком. В Европе же по-прежнему психология ожидания очередного кризиса на нефтяном рынке по «вине» Ближнего Востока брала верх над реалистичными оценками рынка