[672]. Свою, быть может, немалую роль в усугублении кризиса советского ТЭК сыграл и институциональный фактор – а именно большое количество министерств, курировавших разведку, разработку, добычу, транспортировку нефти и газа на внешние рынки, что создавало волокиту и путаницу, способствовало перекладыванию ответственности, снижало действие материальных и прочих стимулов.
Наконец, ограничения в отношении советского сектора, введенные по настоянию США в качестве условия отмены санкций, внесли свой негативный вклад в и без того тяжелую ситуацию в советской «нефтянке», хотя не стоит этот вклад преувеличивать. Да, газопровод «Уренгой – Помары – Ужгород» был запущен в эксплуатацию в срок, а 1984 год стал пиком продаж советской нефти в страны Западной Европы. Но «высокомерный технологический шовинизм»[673] не мог не создать дополнительных трудностей для советских нефтяников, как, например, в этом прямо признался зам. министра торговли В. Н. Сушков на встрече с сотрудниками Исследовательской службы Конгресса США в мае 1982 года[674]. Так, СССР пришлось потратить 356 млн рублей на переоборудование Харцызского завода, где в 1983 году в срочном порядке были запущены две линии нанесения антикоррозийного покрытия на трубы диаметром 1420 мм, необходимые для строительства «сибирской» нефтяной магистрали[675].
Несмотря на то, что в конце 1982 года санкции США в отношении нефтяного сектора СССР были сняты из-за острой негативной реакции европейцев, де факто ряд ограничений продолжал действовать до 1986 года. На Лондонском саммите «Большой семерки» в 1984 году был окончательно утвержден расширенный список КОКОМ, в который было внесено оборудование «двойного назначения». 13 позиций были запрещены к продаже в социалистический лагерь, включая плавучие доки, газовые турбины, а еще по 64 позициям был ужесточен экспортный контроль[676]. В беседах с представителями различных европейских стран советские руководители, представители министерств неоднократно выражали свое неудовлетворение в связи с сохранением этих ограничений. Однако многосторонний формат ограничительных мер предоставлял их собеседникам возможность снимать с себя и своих правительств личную или прямую ответственность за имеющиеся ограничения, апеллируя к широким обязательствам перед партнерами по НАТО или ЕЭС[677].
Наконец, ясное понимание советской элитой политического характера этих ограничений демонстрирует то, что М. С. Горбачев ссылался на список КОКОМ в выступлении по итогам американо-советской встречи в Рейкьявике в 1986 году. Выражая свой скепсис относительно обещаний Рейгана «поделиться» с СССР результатами работ в рамках программы Стратегической оборонной инициативы (более известной в обиходе под названием «Звездных войн»), Генеральный секретарь сыронизировал: «Вы сейчас не хотите делиться с нами нефтяным оборудованием <…> и при этом рассчитываете, что мы поверим в обещания поделиться с нами разработками по СОИ. Это была бы своего рода “вторая американская революция”, а революции бывают не так уж часто»[678].
В 1986 году, в меморандуме замминистра торговли США Л. Ольмера, расширение списка КОКОМ было признано противоречащим базовым правилам комитета, так как внесенное в него оборудование не являлось стратегическим[679]. В одном из меморандумов СНБ, датированном тем же годом, констатировалось, что введенные ограничения не достигли поставленных политических целей: они не имели никакого отношения ни к благополучному завершению истории правозащитников А. Гинзбурга и Н. Щаранского (а введение первых ограничений на поставки нефтегазового оборудования в СССР было произведено Дж. Картером как раз в связи с приговором Н. Щаранскому), ни к модификации политического курса СССР после прихода к власти М. С. Горбачева.
Отрицательным эффектом введенных мер против советского нефтяного комплекса в этих документах называлась потеря многомиллионных контрактов и неполучение бесценного опыта бурения, например, на континентальном шельфе[680]. Уместно будет упомянуть, что западные нефтяные компании демонстрировали настойчивый интерес к разработке советского шельфа. Начиная с первой половины 70-х годов свои предложения в этой связи выдвигали французские компании и голландско-британская Shell. Так, в декабре 1984 года во время визита в Великобританию М. С. Горбачева, еще в качестве секретаря ЦК КПСС, планировалось посещение советской делегацией одной из платформ компании в Северном море. Ее руководство рассчитывало таким образом заручиться поддержкой своего участия в аналогичных проектах в Баренцевом море и в районе о. Сахалин. Однако в связи со смертью маршала Д. Ф. Устинова делегация была вынуждена сократить программу визита и вылететь в Москву[681]. В итоге последовательная разработка континентального шельфа была начата уже после распада СССР.
В 1983–1986 же гг., как показывают документы, Вашингтон, понимая чрезвычайную важность нефтяного сектора для СССР, предпринимал всяческие шаги, чтобы сдержать участие западного капитала, экспертизы и оборудования в его развитии. В отдельных случаях по каналам тихой дипломатии вводились точечные ограничения на товары, не вошедшие в список КОКОМ, – например, на продажу Японией робототехники[682].
В 1985 году в беседе с замминистра В. Н. Сушковым глава Американо-советского торгово-экономического совета (АСТЭС) Дж. Гиффен прямо заявил, что его попытки организовать выставку энергетического оборудования в СССР столкнулись с политическими трудностями. Госсекретарь Дж. Шульц «в довольно резкой форме высказался против сотрудничества с СССР в области энергетики и заявил, что, несмотря на имеющуюся по закону возможность выдавать экспортные лицензии на некоторые виды оборудования в этой области, администрация США “ни под каким видом” не будет поддерживать эту выставку, а в случае обращения компаний к властям за советами по поводу участия в ней, будет заявлять, что выступает против этого мероприятия». В этой же беседе Гиффен сослался на свою встречу с замминистра торговли США Ольмером, который не скрывал, что Министерство торговли «не имеет возможности развернуть решение Шульца», хотя решающее слово в принятии отрицательного решения по вопросу о выставке, по его мнению, сыграл Пентагон[683]. В целом, кумулятивное действие введенных против СССР ограничений, даже несмотря на сопротивление Старого Света, отозвалось снижением объемов ввоза оборудования для бурения, разработки и разведки из западных стран. В 1983–1984 годах общий объем советского импорта по данным статьям сократился с 972 до 738 млн рублей. В 1985 году этот показатель и вовсе опустился до 271 млн[684]. Такое резкое сокращение объемов продаж стало следствием сбоя в деловом цикле, когда бизнес, дезориентированный действиями Вашингтона, предпочел воздерживаться от заключения новых сделок с СССР.
8.5. Нефтяная контрреволюция глазами СССР
Логично задаться вопросом: как при такой ситуации в советском нефтяном комплексе правительство оценивало события, происходившие на мировом рынке энергоносителей? Найти ответ на этот вопрос ввиду ограниченности источниковой базы – задача непростая. Доклады, ежеквартально представлявшиеся Академией Наук в СМ СССР «Обзоры о состоянии экономики капиталистических стран и положении на рынках нефти, газа и золота», на наш взгляд, позволяют пролить свет на интерпретирование Москвой событий на нефтяном рынке. При знакомстве с этими документами создается впечатление, что СССР, так же, как и страны ОПЕК, не ожидал таких успехов в деле сокращения потребления и диверсификации импортных поставок нефти, которые были достигнуты развитым миром в 80-е годы.
Нельзя не отметить и определенную непоследовательность в выводах тех, кто подготавливал эти доклады. Например, в отчете за 4 квартал 1983 года констатируется «усложнение» положения нефтяного картеля в связи с ростом складских и стратегических запасов у потребителей, говорится о сокращении спроса и серьезном отрыве цен на нефть на спотовом рынке от официальных цен ОПЕК вследствие наращивания добычи за пределами ОПЕК. Однако в заключении авторы приходят к выводам, противоречащим основному содержанию, что все-таки «ОПЕК сумеет сохранить свои цены»[685].
Так, в отчете за I квартал 1984 года довод о способности ОПЕК удержать руку на пульсе нефтяного рынка подтверждался еще раз, причем обоснованием этому, весьма логическим, служил выход стран Европы из рецессии, который, как ожидалось, должен был обернуться ростом спроса на нефть в 1,5–2 %[686]. Уже во втором квартале 1984 года было зарегистрировано падение цен разовых сделок на сорта нефти, близкие к экспортируемым из СССР, что, фактически, опровергало выводы отчета за первый квартал 1984 года Но даже такая пессимистическая картина оказалось недостаточно убедительной, так как автор доклада за II квартал 1984 года выразил уверенность в том, что спрос на советские углеводороды будет вскоре возобновлен, так как «во всяком случае, минимум (спроса – О.С.) уже пройден»[687]. Примерно такие же выводы делались и относительно поставок газа[688].
В феврале 1983 года советский посол во Франции заметил в своем меморандуме, адресованном зам. председателя И. Архипову, что за предшествующие четыре года за счет реализации национальной программы энергосбережения Франция сократила импорт нефти со 120 до 68 млн тонн. При этом буквально в следующем параграфе того же меморандума посол заметил, что «основной причиной неблагоприятного положения с поставками во Францию сырой нефти из СССР является значительное ослабление В/О «Союзнефтеэкспорт» прямых контактов с крупнейшими французскими компаниями», даже не упоминая результаты программы энергосбережения в качестве потенциальной причины снижения закупок, а значит, не признавая влияние структурных изменений в энергобалансе Франции на импортную стратегию[689].
На наш взгляд, неверные выводы при общем верном понимании ситуации советскими специалистами могли быть отчасти обусловлены политически. Когда народное хозяйство финансово все более и более полагалась на нефтяной сектор, заявить о надвигающемся снижении цен и спроса на углеводородное сырье означало бы указать на ошибочность генерального курса. Однако наибольшее влияние, как нам кажется, на аналитиков оказывало неверие в то, что всесильная ОПЕК могла потерять контроль над рынком. И в этом смысле сотрудники ИМЭМО, которые работали над докладом, были солидарны с зарубежными экспертами. Достаточно лишь обратиться к процитированному выше отчету Министерства энергетики США от июня 1983 года, в котором делались выводы о вероятности роста спроса на жидкое топливо к 1985 году. Разница состояла в том, что верность или неверность этих проекций имела принципиально различный вес для США и СССР – ввиду превращения последнего в нетто-экспортера нефти.