Треповская полиция в Петербурге, как известно, еще более щеголяла декоративными эффектами преждевременной весны без пользы для населения и с крайним обременением для него. Отсюда первые столкновения петербургской полиции с новыми мировыми судьями, которые старались ввести часто фантастические требования полиции в границы закона. Отголосок этих памятных, порою глухих, порою открытых столкновений мы находим в материалах истории городского самоуправления. В естественном требовании суда, чтобы согласно ст. 29 Уст. о нак. обращенные полициею к гражданам домогательства были основаны на законе, не привыкший стесняться законом петербургский обер-полицеймейстер Трепов видел для администрации (полиции) «положение крайне невыгодное (!), так сказать, невозможное (?) в отношении к обществу и суду» [257] .
Этот ненормальный порядок вещей, если не вполне, то в значительной мере был уничтожен городскою реформою 1870 г., предоставившею думам, по соглашению с полициею, установлять обязательные постановления по городскому благоустройству Этим путем жители были хоть несколько ограждены от незаконных притязаний полиции [258] .
VIII
Введение А. Е. Тимашевым Городового Положения 1870 г. состоялось при обстоятельствах более благоприятных, нежели земских учреждений, которым так много повредила двуличная политика П. А. Валуева. При Тимашеве городское самоуправление стало вводиться благодаря разумному руководителю, искренно преданному началу законности и самоуправления, директору хозяйственного департамента А. Д. Шумахеру, без потрясений, без эффектных coup de theatre, как это любил Валуев, без придирчивой критики, без завистливой ревности к призванным законом правам городских общин. Министерство со вниманием и, можно сказать, с любовью отмечало первые шаги молодого самоуправления, отнюдь не хватаясь за его вольные и невольные упущения, чтобы дискредитовать в глазах высшей власти начало самоуправления и возвышать престиж непогрешимой бюрократии.
Ряд официальных изданий, предпринятых А. Д. Шумахером в 1870-х годах, имел целью, с одной стороны, знакомить правительство и общество с успешною деятельностью новых общественных учреждений, а с другой – эти последние с историческим смыслом Городового Положения. «Городская хроника», изданная в 1879 году в виде приложения к «Сборнику распоряжений и постановлений по общественному управлению в городах с введением в них нового Городового Положения», тщательно и сочувственно отмечала первые шаги наших освобожденных от опеки бюрократии городов по введению первых элементов городского благоустройства, начиная от мостовых и освещения улиц и кончая учебно-благотворительными учреждениями [259] . Желая дать ключ к верному пониманию истинного смысла дарованных городских вольностей, А. Д. Шумахер, наподобие Заруднинского издания Судебных Уставов, выпустил прекрасное издание «Городового Положения с объяснениями», заключающее мотивы этого законоположения и сделавшееся необходимым руководством для всякого, интересующегося городскими делами. Независимо от этого он выпустил в трех томах весьма ценное, столь часто упоминавшееся здесь, издание «Материалов, относящихся до нового общественного устройства в городах империи», заключающее в себе подробную документальную историю городской реформы.
В мою задачу не входит подведение итогов городской реформы, положившей начало благоустройству русских городов. Я ограничусь приведением нескольких характерных данных из истории столичного самоуправления, могущих выяснить основную тенденцию нашего бессословного городского самоуправления.
В 1871 г. (накануне введения Городового Положения 1870 г. в Петербурге) город расходовал 3491481 руб. при доходе в 4095935 р.; в 1891 г. город расходовал 9452711 р. при доходе в 9473295 р., стало быть, в 20 лет доходы города больше чем удвоились, главным же источником увеличения доходов служило лучшее пользование городскими имуществами и оброчными статьями и создание новых (бойня, рынки пр.), дававшими в 1871 г. – 417257, а в 1891 г. – 2579263 р. [260]
Еще большее значение, нежели общий рост доходов, имеет распределение по усмотрению думы того остатка (в 1871 г. он составлял 0,5 %, в 1891 г. – 26,5 %) его, который получается за покрытием обязательных для думы расходов (полиция, мировой суд, освещение, мостовые и пр.). Как показывает статистика, на первом плане как самое дорогое для городского самоуправления дело было народное образование. В 1873 году при старой думе в Петербурге было 16 училищ, на что город вносил в кассу Министерства народного просвещения 33 000 р. С 1877 г. заведывание школьным делом впервые перешло с учреждением городского школьного совета к городу, и с тех пор прогрессивно стало расти число школ и их благоустройство. С 1877 по 1880 г. число городских училищ возросло с 16 до 88, к 1883 г. достигло 153 [261] , а в 1892 г. дошло до 281 с 13750 учащимися, в том числе 7625 учеников и 6124 ученицы [262] . Расходы города на народное образование выразились в следующих цифрах: в 1871 г. – 27364 р., в 1881 г. – 265496 р., в 1891 г. – 671914 р., а с присоединением пособий разным учреждениям (в том числе 3000 р. Обществу для доставления средств высшим женским курсам [263] в Петербурге) общая сумма получается 705090 р. К 1-му января 1895 г. состояло 320 училищ с 16 668 учащимися, и на них израсходовано было 689807 р., а с пособиями разным учреждениям на народное образование израсходовано Петербургом было 836416 р.
Общая картина городского хозяйства Москвы раскрывается во всей полноте в известном образцовом юбилейном издании: «Общественное хозяйство города Москвы», предпринятом по инициативе гласных, покойных А. Н. Маклакова и А. А. Шилова [264] , и исполненном главным образом благодаря бескорыстному и напряженному труду и чрезвычайной любви к делу известного специалиста городского хозяйства М. П. Щепкина [265] . Статистические данные обработаны так тщательно и умело, что дают возможность уяснить все разнообразные стороны городского хозяйства, и притом данные обработаны по пятилетиям, что дает возможность рельефно проследить значение городской реформы 1870 г. Доходы Москвы были:
До городской реформы 1870 г. обязательные расходы поглощали почти половину городского бюджета (в 1863–1867 гг. они составляли до 45 %), и лишь постепенное сокращение их (в 1883–1887 гг. они составляли 28 %) открыло возможность ассигновать более или менее значительные суммы на нужды народного образования. Процент ассигновок на этот предмет постепенно возрастал. В 1-е пятилетие (1863–1867) они составляли 1,3 %, во второе пятилетие —2 %, 3-е пятилетие—3,3 %, 4-е пятилетие —5,5 %, 5-е пятилетие —7,2 %. Собственно расходы на городские училища в соответствующие периоды росли в такой прогрессии: в 1-е пятилетие —5500 р., во 2-е – 97285 р., в 3-е – 451480 р., в 4-е—1074615 р., в 5-е—1751341 р., в 6-е пятилетие—2164800 р. Городские школы стали открываться собственно с 1867 г., но настоящее развитие дело это получило лишь с введением в Москве Положения 1870 г. [266] Чтобы наглядно показать, как городское самоуправление горячо сочувствовало народному образованию, приведем данные, из коих видно, как расходы на городские училища далеко опережали [267] рост городских доходов за исключением последнего 5-летия [268] .
Цифры сами говорят за себя [269] .
Если принять во внимание трудность всякого нового дела в связи с долговременною дореформенною административною опекою, при которой «городское общество, свободное многие десятки лет от ответственности, приобрело, как верно указывала петербургская комиссия, издавна привычку ждать и побуждений, и помощи от администрации» [270] , то нельзя не воздать должного успехам городского самоуправления, и в особенности почтенным заботам его о народном просвещении. Только партийная вражда или непозволительное легкомыслие могут отрицать эти успехи, которые официально были засвидетельствованы еще недавно указом Александра III 11 июня 1894 г. [271] Как ни крупны были некоторые недостатки Городового Положения, проникавший его дух самоуправления и дарованное им право самостоятельного управления городскими делами были так благодетельны, необходимы и современны, что не могли не оставить отрадного следа в истории русской культуры.IX Из общественной хроники
Благочестивыми воздвигнут был руками,
Как благолепный храм, России новый строй,
Пред алтарем служил тот деятель былой,
И верующих сонм теснился в этом храме.
Теперь он опустел; все входы прах занес;
Священнодействий нет; он темен и печален.
И ползает в нем гад; и, лая, бродит пес,
Как средь заброшенных развалин.
А. М. Жемчужников
Ideal! ideal! sur tes traces divines
Combien deja se sont egares et perdus!
Les meilleurs d’entre nous sont ceux que tu fascines;
Ils se rendent a toi sans s ’etre defendus.
Ackermann
Глава шестнадцатая Как возникло московское юридическое общество [272]
I
Признаться, не без сильного смущения вхожу я на эту парадную кафедру нашей альма-матер. Меня смущает не только тот сонм великих имен и тот рой величавых традиций и воспоминаний, которые витают над этою вещею трибуною. Меня смущает также и та задача, которую я взял на себя по поручению Московского юридического общества, задача – сообщить вам летопись, откуда пошло наше юридическое общество.
И есть отчего прийти в смущение!
Я был бы поставлен в безвыходное положение, если бы вы вздумали, мм. гг., потребовать от меня рассказать по личным воспоминаниям подробную историю зарождения Московского юридического общества, имевшего место в то время, когда мы, наше поколение, сидели еще на школьной скамье. Личные воспоминания мои об Обществе не идут далее второй половины 70-х годов.
Мне остается один выход: передать вам то представление, которое по традиции сложилось у членов Московского юридического общества более позднего наслоения о времени и обстоятельствах, вызвавших его к жизни. Но это мое положение стороннего зрителя имеет и свои удобства, и, пожалуй, довольно значительные. Непосредственным участникам и свидетелям общественного дела трудно учесть размеры участия в нем личного и общественного элементов. Находясь в зоне известного движения, им трудно уяснить себе вполне его значение и последствия. Они нередко впадают в ошибку, принимая физических виновников, иногда являющихся бессознательными, почти невольными орудиями движения, за настоящих его авторов. Сторонний свидетель более застрахован от подобной ошибки. Ему легче соблюсти законы исторической перспективы, ему виднее параллелограмм сил, обусловливающих явления общественной жизни.