Вот как мы, младшее поколение нашего Общества, представляем себе его возникновение по дошедшему до нас преданию!
Быть может, сложившееся у нас представление не совсем точно, но в существе своем едва ли оно ошибочно.
Но noblesse oblige! Такое высокое и благородное происхождение также ко многому обязывало и обязывает Московское юридическое общество.
Возникнув при расцвете и торжестве идеи свободы, права и гуманности, оно обязано было служить им всегда с неизменною преданностию и в особенности в те печальные времена одичания и шатания мысли, когда эти идеи подвергаются осмеянию и даже гонению со стороны невежд и обскурантов.
Не нам, конечно, лицам, более или менее прикосновенным к деятельности юридического общества, судить, насколько оно удачно выполнило свою высокую миссию в смысле положительном; но мы можем, не греша против скромности и справедливости, заявить, что оно свято блюло свои заветы в смысле отрицательном. Если, быть может, оно не всегда делало, что могло и должно было делать, то наверное можно сказать, что в том, что оно делало доныне, ни один и притом самый строгий судья не найдет следов измены его знамени и традициям. Это, конечно, немного. Но в наш жестокий и одичалый век, в наше беспринципное и «пестрое» время и это немногое тоже имеет, смею думать, некоторую цену.
Дозвольте, мм. гг., высказать пожелание и надежду, чтобы Московское юридическое общество, донесшее незапятнанным до конца первой четверти – и какой четверти! – века своего существования свое знамя, осталось верным и в будущем своим высоким и благородным традициям и тем оказалось достойным того великого учреждения, которое приютило его под своею сенью в труднейшее время его жизни, и под гостеприимным кровом которого чествуем мы сегодня наш скромный праздник. Да сохранится и в будущем непрерывною эта дорогая и столь плодотворная для нашего Общества связь с древнейшим рассадником русского просвещения – связь, которая не мало облегчала юридическому обществу верное служение его славному и честному знамени права и свободы в переживаемое смутное время, когда
…вдруг стало неизвестно:
Что глупо, что умно, что честно, что бесчестно [284] .
P. S. Во время Пушкинских празднеств 1899 г. председатель Московского юридического общества С. А. Муромцев прочел в заседании Общества любителей российской словесности приводимый ниже адрес по случаю столетия рождения Пушкина. Вслед за этим последовало распоряжение мин. нар. проев. Н. П. Боголепова о закрытии юридического общества. Если верить «Московским Ведомостям», Общество пострадало за несочувствие реакционному направлению 80-90-х годов. Вот этот адрес:
«Московское юридическое общество в настоящий торжественный день присоединяет свой голос к общему хору приветствий. В историю гражданского развития нашего отечества неизгладимыми чертами вписано, как среди общества, печально поражавшего чуткую совесть великого народного поэта своим презрением к мысли и равнодушием ко всякому долгу, справедливости и правде, звучал героический гимн, посвященный красоте и человеческому достоинству. Проникнутый с юности мечтами о просвещенной свободе и законности, как лучших опорах государственного порядка, не щадил поэт своих гигантских усилий пробудить современную ему толпу от позорного сна, ударяя с неведомою силою выстраданным стихом по людским сердцам, хотя и без надежды найти в них немедленный отклик своему тяжкому сердечному стону. Но этот стон был стоном почуявшей свою силу русской личности. Борьба, вынесенная Пушкиным, была борьбой личности за независимость и свободное развитие. Великий поэт был могучим провозвестником русского возрождения. Празднуя ныне память поэта, мы торжествуем вместе с тем победу, одержанную русскою личностью над рутиною жизни и властной опеки».
Глава семнадцатая Двадцатипятилетие «Вестника Европы» (Март 1866–1891 гг.)
В марте 1866 г. вышла первая книга возобновленного историко-политического журнала «Вестник Европы» , издателем и ответственным редактором коего состоял и состоит бывший профессор С.-Петербургского университета М. М. Стасюлевич [285] , а ближайшим сотрудником был отставной профессор того же университета Н. И. Костомаров.
Большие журналы наши не живучи, и из нынешних наших так называемых толстых журналов ни один [286] не может соперничать с «Вестником Европы » относительно старшинства. Знаменитых же ветеранов – «Современника», «Отечественных Записок» — давно уже нет на свете. Двадцатипятилетняя годовщина почтенного петербургского журнала составляет крупное и отрадное явление в общественной жизни ввиду того выдающегося положения, которое он с самого начала занял в современной русской журналистике, где он ныне занимает, по общему признанию, исключительное, первенствующее место не только по возрасту, но также по влиянию и нравственному авторитету. Верность принципам, живая отзывчивость на вопросы дня, всегда серьезное отношение к ним, спокойный, исполненный достоинства тон, добросовестное и неизменно приличное отношение даже к самым недобросовестным и нечистоплотным литературным противникам – таковы всем известные качества этого журнала, стяжавшие ему громкую и прочную известность и сочувствие среди весьма значительного круга читателей, а также общее уважение не только среди друзей, но и врагов. Здесь не место делать общий обзор и подводить итоги истекшей двадцатипятилетней плодотворной деятельности петербургского журнала: для этого пришлось бы коснуться истории русской общественной мысли за истекшее двадцатипятилетие. Ограничимся только указанием того исторического момента и тех исторических обстоятельств, при которых появилась первая книга «Вестника Европы », и той задачи и публицистической программы, которую он взялся выполнить на своей исторической чреде.
I
Если сравнить первую книгу за первый год «Вестника Европы » с теперешними ее книгами, то различие окажется немалое. За той же традиционной обложкой кирпично-красного цвета с порталом-виньеткою, составленною Шарлеманом, мы находим том, по объему и содержанию сильно отличающийся от нынешних книг «Вестника Европы». Вы имеете пред собою большой том в 40–41 лист, выходящий, наподобие некоторых английских обозрений, не ежемесячно, а по четвертям, т. е. по четырем временам года, приблизительно около g числа. Еще больше бросается в глаза различие при сравнении содержания книг. Вот, например, содержание первой мартовской книги 1866 г.: «Смутное время» Н. И. Костомарова, «Первая эпоха преобразований Александра I» М. М. Богдановича, «Русская колонизация в Северо-Западном крае» С. В. Ешевског, «Средневековой историк и отношение его к своему обществу» М. М. Стасюлевича, «Пугачевщина» Д. Л. Мордовцева, «Ломоносов и реформа Петра» О. Ф. Миллера, новейшая история Австрии, литературная хроника – обзор книг и статей по русской истории за 1865 г., педагогическая хроник, историческая хроника, земское обозрение Н.Ф. Крузе, экономическое обозрение М. Н. Колюпанова, иностранное обозрение, новости исторической сцены П. В. Анненкова и, наконец, археологическая заметка о постановке «Рогнеды» В. В. Стасова.
В том же духе были составлены и другие книги. Таким образом исключались поэзия, беллетристика (кроме исторических романов), естествознание, и журнал носил характер специально историко-политического и даже, скорее, чисто исторического издания.
Само собою разумеется, такое содержание книги не могло быть и не было делом случая, а являлось результатом сознательно принятой программы. Ключом к ней были две даты, поставленные на фронтисписе обложки нового журнала —1802 и 1866 гг. Первая дата указывала на год основания Н. М. Карамзиным журнала «Вестника Европы », вторая – на год возрождения его. Этими двумя числами обозначались некоторым образом характер, направление и маршрут журнала. «Прежде всего мы желали бы, – заявляла редакция, – самым выбором такого названия почтить память нашего достойнейшего историка в тот год, когда время открытия нового исторического журнала совпадает с первым столетним юбилеем его рождения. Таким образом, возобновляемый ныне «Вестник Европы» вступит в [287] Тридцатый [288] год своего существования, но будет действовать по своей программе, которая хотя и отступает от первоначальной его задачи, как журнал главным образом политического, но зато, может быть, ближе подойдет к настоящему значению самого своего основателя, который, оказав сначала России услугу как публицист, приобрел потом бессмертие как историк. Н. М. Карамзин перешел скоро от политики к исторической науке; пусть же последует теперь за своим основателем в ту же область и самый его журнал, посвящаемый ныне историко-политическим наукам, как главной основе всякой политики» [289] .
Но ошибочно было бы думать, что журнал, становившийся под знамя Карамзина и принимавший название его журнала– «Вестник Европы» – понимал следование истории в смысле рабского преклонения пред авторитетом старины или самого Карамзина в смысле слепого почитания старинных форм общежития. Как бы желая с первых же шагов своей деятельности устранить всякий повод к недоразумению, редакция вслед за вступительною редакционною заметкою поместила в виде дополнения к ней письмо известного друга Пушкина, П. А. Плетнева, незадолго перед тем оставившего одновременно с г. Стасюлевичем и другими профессорами Петербургский университет, где он был в течение 20 лет ректором. В письме от 23 декабря 1865 г. [290] в ответ на приглашения о сотрудничестве Плетнев писал, между прочим, следующее:
«Прочь авторитеты, повторял несколько раз в статьях своих один писатель, принимавшийся, подобно вам, за издание нового журнала. Авторитет представлялся ему в виде обидного для всех кумира, поставленного на подножие, с которого пришло время сбросить его… Вы думаете иначе… Итак, не все и не всегда смотрели враждебно на авторитеты, которых отличительный характер состоит именно в том, что они, не изменяя внутреннего своего достоинства, оставляют каждому