мыслить, чувствовать и действовать» [292] .
III
В своем первоначальном виде, более или менее специального научно-исторического издания, «Вестник Европы» выходил в течение двух лет, в 1866–1867 гг. С 1868 г. он, оставаясь преимущественно историческим журналом, принял тот вид и характер наших больших литературно-политических журналов, который он сохраняет доселе. 1 января 1868 г. вышла первая книга журнала в преобразованном виде, и с тех пор каждое первое число, за исключением случаев, оправдываемых форс-мажором, «непреодолимою силою» [293] , в Петербурге появляются книги «Вестника Европы» с необычною у нас пунктуальностью. Первое чисто беллетристическое произведение, появившееся в журнале, был рассказ Тургенева «Бригадир», напечатанный на первом месте январской книги за 1868 г.
Являясь в преобразованном виде пред большою, неспециальною публикою, «Вестник Европы» должен был volens nolens завести речь о направлении журнала, хотя она, очевидно, была не по душе редакции его, не сочувствовавшей вообще широковещательным, голословным заявлениям, часто не оправдываемым на деле. «Наше общество, – сказано в редакционном заявлении 1868 г., – прожило эпоху журнальных „направлений“, когда все, как верстовые столбы, занимались указанием пути, и, как верстовые столбы, все оставались на месте, если только не двигались назад. Мы не существовали в ту эпоху и могли потому вместе с другими только читать различные направления: направо, налево, назад, вперед. Наступила эпоха недоверия к направлениям; читатели стали догадываться, что „направление“ в журналах есть только фраза… Кончилось тем, что журналы потеряли свое значение, хотя и сохранили прежние имена…»
«Между тем, – говорит далее редакция, – жизнь нашла себе другой исход, другие школы , и в числе таких школ явились публичные суды. Там общество начало читать новые безыскусственные романы; пред его глазами развивалась драма и высокая комедия, написанная самою жизнью, и общество не ограничивалось при этом ролью зрителя: его призвали к строгой критике, в основе которой должна лежать совесть, а над всем этим раздался голос судьи, который всем указывал одно направление и требовал: правды, одной правды. Возникла у нас в это последнее время и другая общественная школа, это– земские учреждения: они заставили нас своими руками коснуться самих вещей, принять на себя ответственность за их целость и выслушать другое требование: дела, одного дела! Новое требование от нас „правды“ может быть удовлетворено развитием общественной совести, а для дела нужно обогащение и воспитание мысли». В стремлении стать орудием к тому и другому «Вестник Европы» просил видеть его направление, считая излишним ставить какое-нибудь «прилагательное» к направлению. «Наше направление, – говорит в заключение журнал, – есть труд, дело, знание ; наше направление и до сих пор можно было признавать настолько, насколько мы обнаруживали труда, знания, и потому мы адресуем отыскивающих наше направление к оглавлению журнала за год».
Таким образом, «Вестник Европы» возражал не против необходимости иметь определенное „направление“ вообще, без которого не может обойтись ни одно сколько-нибудь сознательно ведомое политико-литературное издание, а только против «направлений», выражаемых одними общими фразами, могущими покрыть и не раз прикрывавшими несоответственное им содержание. Хотя в таком строго выдержанном, в смысле направления, журнале, как «Вестник Европы », все статьи его более или менее служат выражением направления его, но главным источником для распознания направления редакции, как известно, служат ежемесячные обозрения. С январской книги 1868 г. стала появляться ежемесячно рубрика «Внутренняя политика», замененная с октября того же года названием «Внутреннее обозрение», в котором читатели «Вестника Европы» привыкли видеть самую обстоятельную разработку текущих вопросов внутренней политики. С марта 1882 г. в дополнение к нему стала появляться заведываемая знаменитым публицистом К. К. Арсеньевым новая рубрика «Из общественной хроники», посвященная обзору наиболее животрепещущих событий дня. Как тот, так и другой отделы вместе с литературно-критическим отделом, заведываемым доблестным ветераном русской журналистики А. П. Пыпиным, настолько ясно обозначали пред обществом литературную физиономию журнала, что ему теперь нет более надобности отсылать для ознакомления с направлением к оглавлению журнала за год или даже за двадцатипятилетие.
Если ознакомление с только что вышедшим объемистым каталогом «Вестника Европы» за 25 лет в полтораста слишком страниц поучительно, то не столько для ознакомления с направлением журнала, и без того теперь для всех ясным, сколько для констатирования той массы труда и энергии, с которою журнал стремился проводить, несмотря на всякого рода неблагоприятные обстоятельства, свою программу «дела» и «правды», программу преобразовательной эпохи; для констатирования той выдержки и настойчивости, с которою он отстаивал и отстаивает дело русского просвещения от разновидных врагов его, начиная с первого года своего появления и до наших дней, можно сказать, до самой последней мартовской книги, где журналу приходится «с горечью и со стыдом выступить на защиту азбучных истин», на защиту общечеловеческого образования ввиду навалившегося ныне с разных сторон обскурантизма [294] . Сличая содержание первой мартовской книги «Вестника Европы» за первый год с мартовской же книгою, вышедшею через 25 лет, нельзя не заметить, что в последней приходится, к сожалению, журналу повторять почти те же азбучные истины науки и общежития, которые указаны в первой. Укажем хотя бы на предостережение, высказанное журналом еще в 1866 году, от «мертвой школы классицизма». То же самое можно бы отметить и по вопросу о необходимости размножения народных школ всякого рода [295] и по многим другим, столь же элементарным вопросам. Из этого, конечно, нельзя сделать вывода, что истекшее двадцатипятилетие прошло даром для русского самосознания и усилия почтенного журнала были бесплодны, а только тот, что еще много и много остается сделать для очищения и просветления общественного сознания.
В заключение настоящей справки нельзя не указать еще на одну сторону двадцатипятилетней безукоризненной публицистической деятельности «Вестника Европы », составляющую не последнюю из его заслуг пред русской литературою и обществом: это – безусловная порядочность и редкая терпимость , которым, по общему признанию, ни разу не изменил этот журнал за все время своего существования, несмотря на все озлобление и неразборчивость в средствах борьбы, отличавшие его литературных противников, несмотря даже на то, что «безграмотная наглость и зазорное корыстолюбие в журналистике», на которые жаловался в 1830 году уходивший редактор «Вестника Европы» Каченовский, далеко не исчезли и после возобновления этого журнала в 1866 году
В основе своей литературной критики и полемики, получившей, в особенности в последние годы, такие крупные размеры и значение, «Вестник Европы» в первой же книге поставил себе такой принцип: «Не следует забывать правила, что с книгами нельзя обращаться хуже, чем мы привыкли и условились обращаться с людьми в наших ежедневных столкновениях и встречах в обществе». Когда по выходе первой книги один из журналов указал в своем приветствии на то, что «Вестник Европы », подобно Карамзину, послужит «самостоятельно, благоразумно и благородно» русской науке и литературе, «Вестник Европы» отвечал следующими скромными словами: «Мы не имеем ни малейшего права делать какое-нибудь исключительное притязание на разумное и благородное служение русской науке и литературе и на самостоятельность как на качества, которыми мы желали бы отличиться от прочих органов печати; все это составляет, по нашему убеждению, общее достояние всех журналов; все имеют право делать на то притязания; едва ли найдется такой орган печати, который, по крайней мере, сам не был бы убежден, что он действует честно» [296] .
Часто ли можно встретить и в более развитой европейской публицистике такое беспристрастное, истинно джентльменское отношение к своим собратиям по перу? Насколько оно было заслужено и оправдано противниками «Вестника Европы », особенно, когда,
Как власть имеющий, возник
Из нас газетный временщик,
Литературный Аракчеев,
это другой вопрос.
X Деятели преобразовательной эпохи
Подумать – страх берет, что ныне меньшинство,
Покуда верное гражданственным началам,
Уж представляется явленьем запоздалым.
Таков переворот. Чем объясним его?
Что возбуждает в нас враждебность и сомненье
Иль барщина честней свободного труда?
Иль мрак невежества полезней просвещенья?
Бессудье ль правильней суда?..
Та проповедь средь нас опасностей полна,
Что будто бы они [297] с порядком несовместны;
Порядка верный страж – тот в наши времена,
Кто их последователь честный.
А. Жемчужников
И до конца я веры не утрачу,
Что озарит наш мир любви и правды свет.
Пускай я здесь, как в море капля, значу,
Но каждый честный бой оставить должен след.
А. Плещеев
Глава восемнадцатая Корифей судебной реформы С. И. Зарудный [298] † 18 Декабря 1887 г
Когда они, без воли и без сил,
Не будут твоему внимать глаголу,
С высот своих ты властно им кричи!
Окованных невежеством и страхом
Заставь ты их расстаться с тьмой и прахом
И смелому полету науки!
Жемчужников
Первый отпечатанный экземпляр Судебных Уставов по праву вручается С. И. Зарудному, как лицу, которому судебная реформа в России более других обязана своим существованием.