это необходимо не только в чувствах человечества, но и для предупреждения конечной порчи народной нравственности, для обеспечения спокойствия и общественного порядка в государстве. В сих видах надлежит стремиться постоянно к отмене телесных наказаний, принимая ныне же, без всякого отлагательства соответствующие меры, сколько для ослабления жестокости телесных наказаний и для ограничения случаев употребления их, столько же и для взыскания в городах и селах способов в постепенной замене телесных наказаний иными взысканиями. С этой же точки зрения следует смотреть на употребление телесных наказаний и в войсках: ни жестокость телесных казней и наказаний, ни частое употребление их не ведут к поддержанию дисциплины, а, напротив, жестокость телесных наказаний и неумеренное употребление их без крайней в том необходимости и без достаточно зрелого обсуждения проступка виновного могут ослаблять силу военной дисциплины, подрывая живую связь между офицерами и нижними чинами, поселяя в них чувства взаимного неуважения и нерасположения. Ввиду этого великий князь вполне соглашался с бывшим военным министром, что возможно отменить наказание шпицрутенами, не употреблять вовсе телесного наказания по суду как наказания прибавочного и ограничить власть начальников в назначении телесного наказания, по собственному их усмотрению, 50-ю ударами розог. По мнению великого князя, все эти меры могли быть объявлены по военному и морскому ведомствам, не ожидая окончательного пересмотра и утверждения проекта воинского устава о наказаниях, а вместе с этим весьма полезно было бы постановить, для ограничения самопроизвольных, необдуманных распоряжений начальников, и некоторые правила относительно самого порядка назначения телесных наказаний без суда».
Далее великий князь в своем мнении заявляет, что сколь ни желательно, чтобы плети рукою палача и розги, как прибавочное наказание, были отменены по гражданскому ведомству в возможно скорейшем времени, но если по каким-либо обстоятельствам признается нужным отложить это на некоторое время, то при действии в военном ведомстве особых постановлений о суде и наказаниях не усматривается достаточного основания отлагать объявление вышеозначенных мер по военному ведомству впредь до того времени, когда плети и розги [371] будут отменены в гражданском ведомстве.
Затем и при дальнейшем развитии вопроса в. к. Константин Николаевич все время шел впереди человеколюбивых деятелей, боровшихся против защитников телесных наказаний, которые старались ослабить или понизить силу нового гуманного движения. Так, надменный человеконенавистник гр. Панин настаивал на том, чтобы ввиду отмены телесного наказания усилено было для простолюдинов, ссылаемых в Сибирь, наказание увеличением срока ссылки. Генерал-адмирал решительно восстал против такого несправедливого, явно жестокого предложения, исходящего из того ложного основания, будто ссылаемый в Сибирь простолюдин ничего не теряет. «Лишение человека всех тех благ, – писал он, – которыми пользуется он в обществе, как бы, по-видимому, они ни были незначительны, разрыв всех его привязанностей к людям и к местам не может не ужасать подвергающихся сей потере» [372] . Точно так же он горячо ратовал и против предложенного злым рутинером гр. Паниным переноса клейма с лица подсудимого на плечо его [373] . Равномерно настаивал на отмене не только розог, но и своеручных побоев, имевших столь широкое применение как в военном и морском, так и гражданском быту [374] …
Но как ни важна была деятельность великого князя относительно других реформ, роль его в крестьянской реформе, как уже сказано, имеет особо выдающееся значение.
Имя великого князя Константина Николаевича неразрывно связано с вечно памятным делом отмены крепостного состояния крестьян. Имена деятелей его, – говорил В. К. Чевкин в 1860 году, – будут «через несколько лет во святых»63. Предсказание не вполне оправдалось, по крайней мере относительно времени. Даже те освобожденные крестьяне, которые наиболее выиграли от освободительного акта, не знают благодаря своему невежеству имен деятелей его. Что же касается субъектов крепостного права, бывших душевладельцев, то они, тоже по невежеству, хотя и менее извинительному, и доныне все еще изрыгают человеконенавистническую хулу и проклятия на этих доблестных государственных деятелей и честных слуг своего народа [375] .
Но придет время, когда и эти слепцы уразумеют, наконец, от какой нравственной проказы избавили их деятели крестьянской реформы, освободив и их самих от нравственной язвы владения душами, которая, по меткому выражению великого пророка [376] русской земли, знаменитого летописца «Пошехонской Старины» М. Щедрина-Салтыкова, втягивала «всех в омут унизительного бесправия». Тогда и крепостники благословят имена своих «благодетелей», деятелей крестьянской реформы, которых они ныне стараются смешать с грязью…
Хочется верить в такое конечное торжество правды, как ни стары и многочисленные факты, ему противоречащие. Хочется верить, что в конце концов имена тех «qui ont contribue au triomphe du bien» [377] , имена бескорыстных делателей добра покроются немеркнущею славою.
Потребность такой веры в силу добра так велика, что ей платят дань самые отважные скептики [378] . Да и какая была бы цена жизни без такой веры в силу правды, в силу тех великих, хотя и «забытых», альтруистических «бредней», которыми поддерживается и совершается все, что есть правого, высокого и честного в человеческих делах?! Заплатив по человечеству дань таким благородным бредням, давшим жизнь, по верному замечанию Салтыкова [379] , величайшему событию XIX столетия – освобождению с землей 23-х миллионов, великий князь Константин Николаевич исполнил долг гражданина и «человека».
По рождению сын могущественного царя, в. к. Константин Николаевич стремился стать «достойным званья человека», согласно начертанной его знаменитым ментором программе, долгим и упорным трудом готовился он к предстоящему высокому жизненному поприщу, стараясь всесторонним образованием расширить свой умственный кругозор, очистить сердце, укрепить волю. Когда приспело удобное время выйти (с 18 февраля 1855 г.) на новый трудный и ответственный путь самостоятельного государственного служения для обновления России, воспитанник Жуковского, вероятно, вспомнил и вышеуказанные мудрые наставления его, что «движение – святое дело , останавливать движение гибельно», что «нужны не дела славы, озаряющие только немногих, а дела правды, Божией правды, благодетельные для всех и каждого» (см. выше)…
Кто в «дни своей весны златой» не внимал таким вещим глаголам в трепетном ожидании счастливой возможности превратить слово в дело?
Житейская проза, малодушие, своекорыстие, рутина и т. п. последствия «пошлого опыта» часто на самом пороге практической деятельности отрезывают крылья «мечтам юности»:
Вы удалились безвозвратно,
Мечты моих прекрасных дней! —
говорит, печально понуря голову, «трезвенный» делец «с охлажденным умом».
Но благо тем, кому выпал счастливый жребий хоть отчасти осуществить мечты дней юности своей. Такой именно завидный жребий выпал на долю в. к. Константина Николаевича… Запечатлев в уме и сердце своем великое слово наставника своего, что истинное призвание государственного человека думать о «делах правды, благодетельной для всех и каждого», а не об интересах «немногих избранников», он отдался и должен был отдаться всеми своими силами – и по соображениям государственной политики, и по внушению человеколюбия – великой назревшей задаче нового царствования: смыть пятно рабства с России, облегчить великое, безысходное горе, – ибо какое горе горше неволи?! – 23 миллионов «крещеной собственности», лишенных человеческих прав и переданных во власть «немногих избранников», сотни тысяч привилегированных душевладельцев!.. Признав же «понедельник перешедшим во вторник», по выражению Жуковского, т. е. реформу «назревшею», в. к., следуя опять-таки разумному совету своего наставника, должен был «громогласно провозгласить этот переход и совершить соответственное ему действие». Так именно и поступил в. к. Константин Николаевич, заслужив тем и обещанную наставником достойную награду. Отнять у покойного великого князя эту светлую и яркую страницу истории, эти неувядающие лавры никто и ничто не в силах: ни зависть, ни злоба, ни тупоумие, так как эта заслуженная нетленная награда нераздельна с подвигом добра, им совершенного, для приобретения не громкого, но славного имени человека !
Глава двадцатая Корифей крестьянской реформы Н. А. Милютин † 26 января 1872 г (Справка к 25-летию)
Чуть колыхнулось болото стоячее,
Ты ни минуты не спал,
Лишь не остыло б железо горячее,
Ты без оглядки ковал.
Н. Некрасов.
I
Шумно и беззаботно кутила московская аристократическая молодежь, провожая широкую масленицу 1835 г. Как водится, в последний день ее устроен был целодневный кутеж, т. н. folle journee, – истинно сумасшедший день. В числе кутивших был 16-летний красавец-юноша, высокий, стройный, с необыкновенно правильными, выразительными и симпатичными чертами лица. Он в этот день в первый раз надел toga virilis, попросту фрак, и с утра поехал в благородное собрание на утренний бал. С бала молодой человек поехал на обед. На дворе стояли трескучие морозы. С наслаждением вдыхая освежающий аромат холодного чистого воздуха, катит бальный герой по лоснящей глади московских улиц,
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
«Как прекрасен Божий мир!» – думает юноша. С обеда, где пришлось ему встретиться с предметом своей страсти, он – опять на танцы и, наконец, далеко за полночь воротился домой, вполне довольный сам собою. На другой день за утренним чаем дружески попеняла матушка на сына за его жестокое равнодушие к кучеру, которого он продержал на козлах без пищи и отдыха, несмотря на стоящие на дворе трескучие морозы…