твенных членов, оно должно посредством такого суда слить свои интересы с нуждами общества. Говорят, что введение такого суда присяжных у нас преждевременно, что народу и обществу предстоит прежде всего юридическое развитие и т. д. Мы же, напротив, убеждены, что такой суд, строгий, гласный и всеми уважаемый, должен предшествовать всякому юридическому развитию и общества, и самих судей, что только в нем народ научится правде и перестанет открыто признавать кражу за самое обыкновенное дело.
Опасаются допустить в настоящую минуту неразвитый и необразованный народ к участию в суде и считают, что это участие поведет не только к неудобствам, но и к беззаконию. Разумные правила для составления списка присяжным заседателям значительно ослабят эти опасения, и можно надеяться, что на деле новый суд, который будет обвинять на основании одного убеждения в виновности преступника, ни в каком случае не будет беззаконнее [448] и неудобнее того суда, который на основании одной и той же теории улик и совершенных доказательств оставляет в подозрении, обвиняет и, наконец, вовсе освобождает одного и того же преступника, а в том, что такой суд один и может удовлетворить теперешним требованиям нашего общества и что только такой суд может ожидать полного сочувствия и уважения со стороны его, то в этом не может быть ни малейшего сомнения».
Опровергнув доводы гр. Блудова против введения суда присяжных Ровинский переходит затем к устройству его. Указывая на то, что общественный элемент издревле участвовал в России в отправлении правосудия и что в современном судоустройстве сословные представители занимают видное место, он предлагал только изменить роль их и дать им целесообразное положение. Ссылаясь на то, что сословные представители обязаны наравне с коронными судьями применять совершенно недоступные им правила о силе доказательств, о наказании и разрешать все другие возникающие по делу юридические вопросы, Ровинский заявлял, что благодаря такой неудачной постановке дела роль заседателей сведена к нулю, и они, бессознательно подписывая приговор, служат ширмами для секретарей, решающих дело по своему произволению. Если предоставить представителям общества решать по совести только вопрос о виновности, а вопрос о применении наказания и вообще руководство хода процесса предоставить сведущему юристу, то состоится без всякого затруднения преобразование современных бессловесных сословных заседателей, являющихся игрушками в руках канцелярии, в настоящих присяжных заседателей, сознательно решающих по совести вопрос о вине и невинности подсудимого. «Что касается до правильности решения, то нет никакого повода полагать, – писал Ровинский, – что эти решения будут хуже и незаконнее решений теперешних уголовных инстанций: присяжные всегда подчиняются влиянию дельного и добросовестного председателя, и только недостаток этих качеств может вызвать со стороны их полезное противодействие».
Записку свою Ровинский заканчивает так: «Правительство, может быть, не решится отдать на суд присяжных дела о так называемых преступлениях государственных, о преступлениях против цензуры и т. п. Но если бы и эти преступления были отданы на суд общества, то нет сомнения, что оно и тогда бы выставило в лице своих присяжных заседателей людей порядка, которые бы гласно осудили всякое бессвязное волнение и назвали бы настоящим именем то, что еще так недавно возводилось на степень государственного преступления. Конечно, такой суд, представляя разумную поддержку законной власти, разоблачил бы и все злоупотребления ее, но тем легче было бы предупреждать их, знакомиться с нуждами общества, идти во главе его и предлагать постоянно необходимые преобразования сверху, не дожидаясь требований их снизу» [449] .
Записка Ровинского была принята в Государственной канцелярии очень сочувственно и послужила исходным моментом для обширных работ, приведших ко включению суда присяжных в число «Основных положений» судебного преобразования, Высочайше утвержденных 29 сентября 1862 г.
С утверждением «Основных положений» была окончена важнейшая, принципиальная часть дела, но оставалась другая, не менее серьезная – составление проекта Судебных Уставов. И в этот период работ Ровинский оказал значительные услуги судебному преобразованию, войдя в члены образованной для этой цели большой комиссии по отделению судоустройства.
Как известно, первою ласточкою преобразовательной весны был институт судебных следователей, введенный в 1860 г. Радуясь передаче производства следствий от полиции молодым юристам, Ровинский в речи, обращенной к ним, с неподражаемой простотою, благородством и чарующею искренностью обрисовывает свой взгляд на обязанность службы.
«Большая часть из вас, господа, только что окончила образование. Вы еще не опытны в деле. Нам дорога ваша неопытность. Вы не привыкли еще видеть в арестанте немую цифру , которую чиновники с таким старанием сбывают друг другу. Для вас всякое дело еще так ново и полно жизни. Опытности вам научиться не долго, если вы решитесь вполне отдаться вашему делу С вами поделятся ею те из ваших товарищей, которые уже знакомы со службой. Вы же, в свою очередь, поделитесь с ними тем первым и дорогим жаром молодости, с которым так спорится всякая работа. Помогайте друг другу, господа, наблюдайте друг за другом, не дайте упасть только что начатому делу, будьте людьми, господа, а не чиновниками! Опирайтесь на закон, но объясняйте его разумно, с целью сделать добро и принести пользу. Домогайтесь одной награды – доброго мнения общества, которое всегда отличит и оценит труд и способности. Может быть, через несколько лет служба еще раз соберет нас вместе; дай Бог, чтобы тогда вы могли сказать всем и каждому:
Что вы служили делу, а не лицам.
Что вы старались делать правду и приносить пользу.
Что вы были прежде всего людьми, господа, а уже потом – чиновниками»… [450]
Но осуществить вполне эти принципы бескорыстного служения правосудию было крайне затруднительно даже при подновленном судебном законодательстве. Только с введением Судебных Уставов стало возможным хоть частичное осуществление программы просвещенных либералов, положивших в основу своих, на место молчалинских, добродетелей служение долгу. С весны 1866 г. Ровинский делается прокурором Московской судебной палаты и дает тон одной из важнейших отраслей судебной службы в одном из самых обширных районов. Сразу и без усилий Ровинский стал в самые простые, полные взаимного доверия отношения со всеми сторонними ведомствами, но особенный глубокий след оставил он для новой прокуратуры, для которой он создал первые традиции и школу. Эта полу судебная, полуадминистративная должность проявляет благодаря своему зависимому положению особенную чувствительность к давлению высших атмосфер и веяниям высших сфер. Событие 4 апреля вызвало странный гагаринский «покаянный» циркуляр о сомкнутии консерваторов, что одинаково поразило своею неожиданностью и нескладностью не только Герцена, но и благонамеренного Никитенко. Хотя только что вступающий новый судебный строй не имел никакого повода к покаянию в прошлом, которого у него и не было вовсе, но и он был притянут к общему публичному акту теа culpa. Мало того, первым громким политическим актом по отношению к новому судебному ведомству было изъятие следствия о Каракозове и др. из его рук и передача генерал-адъютанту М. Н. Муравьеву, политические и этические принципы коего были достаточно хорошо всем известны. Но это был случай совсем из ряда вон выходящий, и пока во главе Министерства юстиции стояли люди, преданные духу Судебных Уставов, новые суды могли входить в жизнь без потрясений, хотя и не без толков. Пользуясь этою кратковременною светлою полосою, Ровинский успел собрать вокруг себя кружок талантливых молодых людей, которые души не чая в своем руководителе-наставнике, отдавали с молодым энтузиазмом свои силы на служение дорогим учреждениям.
Простыми чисто товарищескими отношениями он подчинял своих сослуживцев такой крепкой благотворной нравственной дисциплине, которую никогда не дадут надменные величания иерархическим старшинством или внешними декоративными преимуществами. Предоставляя каждому проявлять свою личность, приучая жить интересами дела, как делами чести, в которых все заинтересованы, Ровинский умел давать своим товарищам и простор, благодаря которому молодое и столь трудное дело сразу налаживалось блистательно, и крепко держать бразды общего духовного руководства и, когда нужно, с неумолимою строгостью действовать относительно провинившихся. В прелестных воспоминаниях М. О. Громницкий [451] , так живо рисующий Ровинского и преемников, с умилением вспоминает это светлое время, одним из лучших продуктов и украшений которого был сам автор воспоминаний…
Но реакция не дремала, и когда во главе Министерства юстиции появилась фигура г. Палена, ничего общего не имевшего с юстициею и в частности с Судебными Уставами, все поняли, что песенка составителей Уставов спета. Ровинский уступил место другим, более умелым гнуть шею и закон, когда начальству то угодно, более искушенным поддерживать нравственный авторитет помощью блеска галунов и плюмажа шляп, с которыми не расставались даже и в заседании суда.
Ровинский оставался в Москве недолго. В конце 1868 г. он принял должность председателя департамента судебной палаты, с 1870 г. вошел в состав уголовного кассационного департамента, уделяя значительную часть времени научным занятиям.
Пишущему эти строки пришлось видеть Дим. Ал. вскоре после его 50-летнего юбилея государственной службы. Он обнаруживал по-прежнему (и несмотря на новеллы последнего времени) веру в непоколебимость основ Судебных Уставов и высказывал надежду, что при предстоящем пересмотре «спадут ветхою чешуею дикие наросты» позднейшего времени. С особенным умилением Д. А. говорил о суде присяжных. Считая его самою здоровою и удавшеюся частью судебной реформы, Ровинский – инициатор суда присяжных– не без законной гордости и нравственного удовлетворения заметил: «Как хотите, а русский мужик перехитрил наших тонких кабинетных юристов». И если, как справедливо писал Катков, история не забудет ни одного имени, связанного с судебною реформою, с этим великим делом обновления России, то в ряду этих славных имен будет отведено почетное место и Д. А. Ровинскому как одному из родоначальников суда присяжных.