Помимо изумительного трудолюбия, образцовой аккуратности и скорости в исполнении своих служебных обязанностей, Буцковский обращал на себя внимание еще тем, что обнаруживал весьма основательное знакомство не только с бедною русскою, но и богатою французскою, а отчасти английскою и немецкою юридическою литературою. Несмотря на свои ограниченные средства, Буцковский успел составить богатую по разным отраслям знания и главным образом по юридическим наукам библиотеку. Высшее математическое образование и основательное знакомство с теориею уголовного права и процесса не раз оказывали ему услугу. В начале 50-х годов имела место судебная ошибка: был наказан плетьми и сослан в каторжную работу Калужскою палатою и Сенатом, на основании собственного сознания , муж за убийство жены [456] . Но каково же было общее изумление, когда после исполнения приговора жена оказалась в живых, а протокол подложным. Буцковский, принимавший участие в этом деле, был и прежде за оправдание ввиду отсутствия corpus delicti. Но тонкие дельцы, и в том числе гр. Панин, такими «теоретическими пустяками» не стеснялись и засудили невинного человека. Предстояло после обнаружения судебной ошибки разъяснить «непогрешимому» гр. Панину его ошибку. В качестве знатока латинской литературы гр. Панин, конечно, знал пословицу: «Cujusvis hominis est errare, nullius, nisi insapientis, in errore perseverare (всякий может ошибиться, и лишь глупец упорствует в своих ошибках)». Но гр. Панин никогда не сознавал своих ошибок. А тут нужно было не только убедить Панина в его ошибке, но и заставить его сознаться в ней открыто. Исполнить эту трудную и неблагодарную задачу взялся Буцковский: сначала Панин ничего не хотел слышать и страшно рассердился, но затем вынужден был сознаться в ошибке, и невинно пострадавший был возвращен из Сибири.
С 8 ноября 1861 г. для Буцковского открылась новая широкая арена для деятельности, на которой он мог применить свой обширный судебный опыт, свои серьезные юридические познания и тем сослужить великую службу России. В этот знаменательный для него год состоялось Высочайшее повеление о прикомандировании его вместе с другими юристами к государственной канцелярии [457] .
Ниже мы будем говорить специально об участии Буцковского в работах по учреждению суда присяжных, а теперь отметим только, что он имел весьма сильное влияние на обработку всего нашего действующего уголовного процесса вообще. Он исполнял обязанности статс-секретаря при рассмотрении «основных начал» в соединенных департаментах Государственного совета. Затем в качестве председателя уголовной секции комиссии В.П.Буткова, составлявшей проект судебных уставов, Буцковский с свойственной ему добросовестностью и трудолюбием принял самое деятельное участие как в редактировании текста статей устава угол, суд., так и в составлении обширной к нему объяснительной записки. При обсуждении в соединенных департаментах Государственного совета проекта уст. угол. суд. он опять исполнял обязанности докладчика и составителя журнала.
По возвращении из-за границы, куда он ездил в 1864 году для ознакомления на месте с тамошними судебными порядками, 1 января 1865 г. Буцковский был назначен сенатором. В 1865–1866 гг. он участвовал в трудах комиссии В. П. Буткова, занимавшейся окончательными работами по преобразованию судебной части и изготовлением законоположений о введении в действие судебных уставов. 1 января 1866 г. Буцковскому повелено присутствовать в уголовном кассационном департаменте сената, где он и оставался до своей смерти.
Трудная задача выпадала на долю первых членов нашего кассационного Сената, в том числе и Н.А.Буцковского. Затруднения, встреченные на пути этим даровитым хранителем и истолкователем закона, призванным, с одной стороны, давать судам разъяснения «общих начал», лежащих в основе действующего законодательства, а с другой – охранять полную независимость судейского звания и судебной деятельности, были двоякого рода, – частью юридического, частью бытового и политического свойства.
Теперь уже с 1881 г., с учреждением комитетов для составления проекта нового уголовного и гражданского уложений, официально признана негодность нашего действующего уголовного и гражданского законодательств [458] . Но каково было первым сенаторам оперировать над этим негодным, устарелым материалом и при помощи научных приемов толкования стремиться к извлечению из него «общих начал», которых или вовсе там не было, или были лишь слабые намеки на них. Нужно читать пространные и превосходные кассационные решения, принадлежащие перу первых сенаторов, Н.А. Буцковского, П. А. Зубова, М. Н. Любощинского, В. А. Арцимовича и др., чтобы видеть, какую массу труда положили эти почтенные труженики на пользу правильного развития нашего законодательства.
А между тем сколько незаслуженных упреков за «внесенные противоречия» выслушали и вынесли эти даровитые юристы, призванные найти общие начала и там, где даже такой снисходительный критик, как граф Блудов засвидетельствовал их полное отсутствие [459] , или примирить постановления, из коих одни относились к жестоким временам «тишайшего царя» с их «нещадным битьем кнутом», а другие – к гуманно-освободительной эпохе, приведшей к отмене телесного наказания.
Немалы были и бытовые затруднения, ибо нелегко было обществу, воспитанному на произволе и видевшему в законе не общеобязательную норму, а лишь красивую и внушительную декорацию, грозную только для людей без денег и связей, усвоить себе, что новый суд равен для всех и никому не мирволит, решительно никому, что он решает дела по закону, не обращая внимания, как выражалось еще наше старое законодательство, «на приватные письма, хотя бы от первейших лиц в государстве» (ст. 718, т. III св. зак.). Буцковский оставался буквально глух для всех самых тонких подходов, рассчитанных на то, чтобы captare benevolentiam его, как судьи, если не путем задабривания и застращивания, на что никто бы не решился, то хотя бы путем искусной эксплуатации его гуманности и благородства.
Но самые серьезные затруднения встречало правильное и согласованное с духом судебных уставов направление кассационной практики со стороны установившихся «свычаев-обычаев» дореформенной администрации. Ей нелегко было расставаться с атрибутами и функциями всемогущества. В частности, судебная администрация неохотно мирилась с тою почетною, но строго очерченною ролью, которую создали для нее судебные уставы 20 ноября. Являясь стороною на суде, прокуратура не могла переварить мысли, что она, украшенная всеми наружными атрибутами власти и силы, назначенная представлять в своем лице отражение престижа могущественных сфер, вооруженных всею мощью государственной власти, что она должна в качестве казенного обвинителя стоять пред судом на одной доске с адвокатом, с этим скромным представителем частного интереса единичного гражданина, не имеющего иных средств воздействия для защиты его свободы, чести и имущества, как разум законов и законы разума и справедливости. Отсюда первый повод для неудовольствия судебной администрации против таких сенаторов, как Буцковский, т. е. таких, которые вникают во внутренний смысл закона и глухи к внешним давлениям и нашептываниям плывущего по течению оппортунизма.
Другой повод для столкновения с судебною администрациею дало обычное у нас явление, состоявшее в том, что проведение в жизнь реформ поручалось людям, им не сочувствующим. Благодаря этому явлению реформы рано начали понемногу «исправляться и смягчаться», словом, скоро произошла столь известная у нас отмена закона в административном порядке , сначала мотивируемая временными обстоятельствами, а потом получившая хронический характер. Немало таких отмен последовало и по судебному ведомству со времени последовавшей в 1867 г. отставки первого генерал-прокурора нового суда Д. Н. Замятнина, и наступившей вслед за этим реакции.
Как и следовало ожидать, все такие «новшества» встречали в Буцковском, как в убежденном и стойком защитнике основ судебной реформы, самого горячего противника. Так, он решительно выступил против приравнения «настоящих», т. е. «несменяемых», судебных следователей к тем «оловянным» следователям, т. е. к молодым людям, командируемым для исправления должности судебного следователя, которых избрал реакционный дух 70-х годов [460] .
Без преувеличения можно сказать, что Буцковский по должности члена высшего судебного места в цикле новых судебных учреждений осуществлял вполне тот идеал судьи трудолюбивого, честного, независимого, неподкупного (не только в грубом, материальном смысле лихоимства, но и в более тонком смысле психологического воздействия сильных окружающих влияний), о котором он мечтал, когда писал Судебные Уставы, и отсутствие которого в дореформенной России отмечает проф. Утин (см. выше предисл. к 5-му изд.).
Помимо своей судебной деятельности, Н. А. Буцковский сделался известным в нашей юридической литературе несколькими ценными вкладами в область уголовного права и процесса, как-то: Очерк кассационного порядка отмены решений по судебным уставам; О приговоpax no уголовным делам, решаемым с участием присяжных заседателей; О деятельности прокурорского надзора; Основания кассационной практики по вопросам преюдициальным; О самоуправстве и пр. труды Буцковского вышли в 1874 году отдельною книгою под заглавием: Очерки судебных порядков по уставам 20 ноября 1864 года . Издание это до сих пор пользуется большим авторитетом и составляет настольную книгу для всякого серьезного криминалиста [461] .
В заключение этого беглого очерка внешней деятельности Буцковского отметим последнюю его волю, наглядно рисующую его светлую личность и благородную душу. «В течение последних десяти лет, – писал он в своем завещании, – я получаю значительное содержание (сверх сенаторского содержания в 7000 р. он получал за труды по составлению судебных уставов с 1864 г. по 2500 р.) и постоянно делаю сбережения в тех видах, чтобы обеспечением своего существования собственными средствами составить себе