сделать народное представительство мнимых или только номинальным; но, напротив того, к постановлению сословных заседателей в положение, соответствующее кругу их понятий и сведений, чтобы они могли исполнять свои обязанности, не краснея пред людьми и сознавая в глубине своей совести , что им доступно святое дело суда и что они исполнили его со вниманием и без всяких личных видов и лицеприятия.
Для этого нужно прежде всего, – говорит Буцковский, – совершенно отделить в уголовных делах вопрос о виновности или невинности подсудимых от вопроса об определении наказания и предоставить: первый – разрешению сословных заседателей в качестве присяжных, которых организация представляла бы все вышеисчисленные гарантии, а второй – соображению судей-техников.
Нет решительно никаких причин полагать, – утверждает автор записки, – что при таком разделении судейских занятий сословные заседатели, как судьи одной фактической стороны дела, будут ниже своих обязанностей. Напротив того, есть много оснований думать, что сословные заседатели в этом ограниченном круге судопроизводства будут лучшими органами правосудия, чем закопавшиеся в бумагах судьи-техники . Действительно, что обыкновенно требуется от присяжных судей? Решить, изобличается ли подсудимый в том преступлении, которое выставлено обвинением и следствием. Если закон требует от судей фактической стороны дела одного полного внутреннего убеждения, не стесненного никакими формальными доказательствами, то, очевидно, что для справедливого решения такого вопроса присяжные, избираемые обыкновенно из того же разряда людей, к которому принадлежит обвиняемый, имеют более средств, чем судьи-техники. Как те, так и другие пользуются одними и теми же данными, обнаруженными следствием, и едва ли возможно допустить, чтобы из этих данных естественная логика, присущая каждому человеку с более или менее проницательным умом, не могла вывести относящихся к предмету обвинения соображений, в которых наглядная непосредственность суждения во многих случаях вернее ученых и тонких анализов.
Но сверх этих общих данных присяжные для открытия истины могут пользоваться как указаниями народной молвы, которая скорее дойдет до них, чем до постоянных судей, так и ближайшею известностью им сословных и местных нравов, обычаев и порядков домашней жизни, что проливает иногда свет на такие обстоятельства, которые для людей, не посвященных в этот обиход, кажутся или темными, или не имеющими значения.
Правда, что задача присяжных иногда усложняется определением в смысле действующих законов свойства или степени умысла подсудимого, или обстоятельств, увеличивающих и уменьшающих его вину, но в этих случаях присяжным могут быть сделаны председателем суда все надлежащие объяснения о существующих в законе правилах и практическом их применении, как это постоянно соблюдается в судах присяжных в Англии. Впрочем, если бы даже присяжные не поняли вполне объяснения председателя и не соблюли какой-либо тонкости, то едва ли это можно считать не только большим, но даже каким-либо злом. Уголовные законы в главных их основаниях понятны и известны каждому человеку, как требование естественной справедливости и общественной пользы, и такие элементарные сведения не могут быть чужды присяжным. Но тонкости уголовного права суть такие воззрения, которые выработаны в кабинетах ученых криминалистов и часто вовсе не входят в круг понятий необразованной массы людей. Если присяжные, принадлежащие обыкновенно к одному с подсудимым разряду людей, не понимают какой-либо тонкости, это верный признак, что она не входит в круг понятий , обращающихся в известном слое общества, и была бы в данном случае неуместна. В этом обнаруживается не слабая, а твердая сторона присяжных. Законы пишутся для всех, без различия слоев общества и индивидуальностей, и в таком обобщенном виде они могут быть названы справедливыми только в отвлеченном смысле. Задача суда состоит в том, чтобы сделать их справедливыми и в практическом их применении… Постоянные судьи не могут исполнить эту задачу удовлетворительно потому, главным образом, что, стоя на высоте отвлеченных истин законодательства, они с трудом могут снизойти до непосредственного взгляда на действительную жизнь и видят ее только через окно своего кабинета и через груды письменности, за которою не видно живых людей , т. е. индивидуальных личностей. Отсюда происходит наклонность постоянных судей вставлять всевозможные случаи в известные, заранее определенные рамки отвлеченных понятий. Много несправедливых и много явных послаблений произошло с тех пор, как дело суда попало исключительно в руки судей-техников.
Совсем в другом положении находятся присяжные. Не стесняясь никакими формальными предписаниями в признании вины или невинности подсудимого, внося в суд свежесть и непосредственность взгляда на действительную жизнь, как люди многообразной внешней деятельности, неотуманенной исключительными кабинетными занятиями, будучи чужды того категорического недоверия, которое образуется у судей-техников из постоянного и продолжительного обращения с уголовными делами, присяжные представляются лучшими примирителями требований правды с действительною жизнью , неспособными приносить в жертву отвлеченным теориям и понятиям индивидуальность действительных случаев и живых личностей. Это высокое значение суда присяжных, понятое первоначально только в Англии, ценится все более и более на Западе Европы и ценится не только с политической, но и с чисто юридической точки зрения.
Распространившееся поверье, что суд присяжных имеет преимущественно политический характер, – замечает Буцковский, – много препятствовало распространению этого ничем незаменимого учреждения. Не говоря о том, что такое поверье, как доказано теперь многими учеными криминалистами, не имеет надлежащего основания и образовалось только из того, что требования о введении суда присяжных предъявлялись преимущественно в эпохи большей самостоятельности общественного мнения, нельзя не заметить, что от законодателя зависит обставить это учреждение такими условиями, при которых оно не могло бы иметь никакого политического характера, как это сделано в Пруссии и других германских государствах, установивших у себя в недавнее время суд чрез присяжных. Таким образом у нас в России, – заключает автор, – для отклонения всякого политического характера от суда присяжных можно было бы изъять из его ведомства не только преступления государственные, но также преступления против порядка управления и государственной и общественной службы.
Но за этими изъятиями введение суда присяжных в России необходимее , чем где бы то ни было, потому что нигде, может быть, историческая жизнь не положила таких глубоких разграничений между различными слоями общества, как у нас, отчего между понятиями, обычаями и образом жизни наших постоянных судей, принадлежащих к высшему сословию и подсудимых из низшего сословия, существует целая пропасть.
Говорят, что народ наш слишком мало развит для того, чтобы иметь суд присяжных. Но, казалось бы, это самое положение народа, т. е. его неразвитость, представляет основание к совершенно противоположному заключению, потому что такой-то именно народ и нуждается в особых гарантиях на суде, нуждается в судьях, которые бы вполне его понимали и были к нему сколь возможно ближе.
Затем, представив еще несколько дополнительных соображений, Н.А. Буцковский излагает и самый проект организации суда присяжных. Приведенная записка авторитетного практика оказала громадное влияние, и имя Буцковского навсегда связано с дарованием России благодетельного судебного института, водворившего впервые истинное правосудие.
Глава двадцать четвертая Деятель акцизной реформы К. К. Грот † 30 октября 1897 г
I
30 октября 1897 г. скончался один из просвещенных администраторов и крупных деятелей эпохи великих реформ, член Государственного совета, статс-секретарь Константин Карлович Грот, принимавший близкое участие во всех важных преобразованиях Александра II, а в особенности в уничтожении гнезда казнокрадства, подкупов и всяких гнусностей – винных откупов. Природные дарования, разностороннее образование, обширный административный опыт, твердость в убеждениях при всей внешней мягкости, человеколюбие, преданность просвещению, уважение к законности, необыкновенная аккуратность и трудолюбие – таковы были выдающиеся черты Грота. Они открывали бы ему широкую административную карьеру во всякое время, но особенно выдвинула его эпоха кипучей государственной деятельности 60-х годов, которая, обновляя русскую жизнь во всех направлениях, предъявляла сильный запрос на людей знания и опыта, твердых принципов, крепкого нравственного закала, неподкупной честности и независимого характера. Бодрое общественное воодушевление радостно приветствовало решимость правительства уничтожить все застарелые язвы государственного организма, начиная с крепостного права и кончая розгами; не весть откуда явилась целая фаланга молодых знающих, трудолюбивых, преданных делу, воодушевленных любовью к отечеству государственных деятелей, шутя двигавших вопросы, веками ждавшие очереди и наглядно показывавших всю неосновательность обычных жалоб на «неимение людей». В числе этих благородных пионеров русской гражданственности, усердно поработавших над привитием первых начал свободы личности, законности, общественной самодеятельности, был и К. К. Грот, до конца жизни с честью подвизавшийся на разнообразных отраслях государственной и общественной службы.
Окончив в 1835 г., 20-ти лет, курс в Александровском лицее, с того же года К. К. начал свою служебную карьеру, которая продолжалась свыше 60-ти лет без перерыва почти до последних дней его, и достиг высших степеней и почестей без протекции, исключительно благодаря своим трудам и способностям. Первые годы службы его прошли в гоф-интендантском ведомстве, на котором лежало управление Императорскими дворцами. Прекрасно владевший иностранными языками молодой лицеист особенно пленил своего начальника графа Кутайсова своею изящною и утонченною французскою стилистикою, дававшею возможность даже неприятные для адресата вещи писать в