о, был формализм, потому что лекции профессора нетрудно было достать, и они сами по себе не заключали ничего противозаконного, но всякий поймет, что Н. С. защищал в данном случае под видом формы очень важное по содержанию начало академической свободы. Благодаря своему твердому и строго законному образу действий Н. С. умел внушить даже и высшему своему начальству такое уважение, что однажды оно, добиваясь какой-то незаконной льготы для своего великосветского протеже, тщательно домогалось, чтобы Тихонравов не узнал от кого идет ходатайство.
С особенною силою это высокое уважение к праву сказалось в одном из последних действий Тихонравова, в возбуждении известного «катковского» процесса о старой недоимке в 33000 р. за аренду «Московских Ведомостей». Если тут прямо не были задеты материальные интересы Московского университета, то задет был духовный интерес, достоинство университета, представитель которого не мог и не считал себя вправе пройти равнодушно мимо явления, где видел явное нарушение закона и интересов казны в угоду сильного частного лица. «Сопротивление бесправью, – говорит знаменитый юрист Игеринг, – есть нравственная обязанность правообладателя по отношению к себе и долг по отношению к обществу». Исходя из этих побуждений Тихонравов передал на обсуждение гласного суда долго волновавший общество вопрос о недоимке М. Н. Каткова, хорошо зная, как опасна с ним борьба (еще в 60-х годах, когда влияние Каткова было не очень сильно, он поручал передать И. С. Тургеневу, покинувшему «Русский Вестник », что он должен знать, как опасно иметь его, Каткова, противником). Не вина Тихонравова, если дело это не было доведено до конца и прекращено было по требованию высшего начальства [498] раньше, чем правосудие сказало слово.
В вышеупомянутой речи о Соловьеве, говоря об его глубоком уважении к университетскому самоуправлению и к Уставу 1863 г., Н. С. между прочим привел следующие его прекрасные слова, сказанные им в день столетнего юбилея Московского университета: «Учреждение живет полною жизнью, процветает, когда присущий ему дух силен, когда дает себя чувствовать и в совокупных действиях членов учреждения, и в поведении каждого. Когда же предание забывается, дух слабеет, учреждение клонится к упадку, тогда люди, ревностные к славе учреждения, стараются воскресить предание, возвратить его к первоначальной чистоте».
Таким ревнителем славы Московского университета был стойкий охранитель его автономии Н. С. Тихонравов, везде и всегда преследовавший одну цель: защиту достоинства и независимости университетской корпорации, интересов свободной науки, этого, по выражению Ломоносова, «добра великого, безопасного, постоянного, добра всем любезного, кроме упрямых невежд и злобных варваров, добра всем радостного, кроме завистников благополучия нашего, добра по всей вселенной наподобие солнца сиять и все освещать достойного». Аминь!
V
А. М. Унковский † 20 декабря 1893 г
После непродолжительной болезни скончался в Петербурге в ночь на 20 декабря 1893 г. знаменитый деятель крестьянской реформы, присяжный поверенный Петербургского судебного округа, Алексей Михайлович Унковский. Выше, во II главе, отмечена в общих чертах [499] самоотверженная деятельность А. М. в качестве тверского губернского предводителя дворянства при отмене крепостного права. Тут мы ограничимся лишь краткою характеристикою А. М. как адвоката.
Услуги, оказанные Унковским нашей молодой адвокатуре, громадны, можно сказать, неисчислимы. Одно уже вступление в 1866 году лица с таким славным и известным на всю Россию прошлым, каково было прошлое А. М., сообщило молодому институту сразу необыкновенный блеск и нравственную привлекательность. Еще в конце 50-х годов звание ходатая, привыкшего защищать всякую ложь и недобросовестные ухищрения, было так зазорно, что ни один порядочный и уважающий себя человек не брался за ходатайство по делам [500] . И вдруг в ряды молодой присяжной адвокатуры вступает такой человек, как А. М.Унковский, не только имевший почетную репутацию в качестве публициста и юриста [501] , но приобревший громкую всероссийскую известность своею честною, мужественною, истинно благородною деятельностью на пользу народа по должности тверского губернского предводителя дворянства во время освобождения крестьян (см. выше, глава II), а затем по освобождении крестьян прославившийся своею бескорыстною и истинно доблестною деятельностью уже в качестве защитника крестьян по спорам их с помещиками. В этой скромной, но в высшей степени плодотворной роли, которую с любовью приветствовала симпатизирующая народу пресса [502] , А. М. Унковский как бы предвосхищал тот образ честного и мужественного служения идее правды и закона, который был начертан и частью осуществлен впоследствии судебною реформою. Но служение А. М. народному делу продолжалось не долго. Высокопоставленные лица, встревоженные его в высшей степени успешною практикою [503] , благодаря которой крестьяне успевали отстоять земли, купленные на имя помещиков и впоследствии ими присваиваемые, добились того, что Унковскому, к которому стали обращаться крестьяне за защитою из разных губерний, была воспрещена практика. Уже одно вступление человека с таким нравственным ореолом в ряды новой адвокатуры, говорим мы, служило к реабилитации адвокатской профессии, относительно которой даже в наших высших судебных сферах, частью по предубеждению, частью по недомыслию, существовали самые дикие представления, по коим адвокатура являлась как бы организованною защитою бесчестных домогательств [504] . Другие имена, одновременно с А. М. внесенные в список петербургских присяжных поверенных, быть может сообщали адвокатской корпорации больше научного авторитета, но ни одно не говорило так громко и внушительно о верности нравственному и гражданскому долгу, о бескорыстном и неуклонном служении долгу и народному делу.
Вся свыше 25-летняя адвокатская карьера Унковского была верным служением этому знамени. Вся она была одним длинным, беспрерывным рядом осуществления программы новой адвокатуры, которая по замыслу творцов Судебных Уставов является одним из важных и незаменимых факторов для раскрытия судебной правды. Да, именно раскрытия, а не затемнения правды, как это ни покажется странным нынешним зоилам адвокатуры или тем из фальшивых и опасных друзей ее, которые все назначение адвокатуры сводят к воспособлению торжеству формальной, т. е. мнимой правды.
Несмотря на то, что А. М.Унковский больше, чем кто-нибудь другой поработал для проведения в жизнь принципов честной адвокатуры, известность его как адвоката далеко не может идти в сравнение с славою некоторых беспринципных корифеев адвокатуры, которые благодаря услужливой рекламе умели стяжать себе и своей корпорации немало мишурного блеска и дешевых лавров, но немало и принесли ей вреда. Находясь постоянно на виду у всех, эти безыдейные дельцы и шаловливые баловни счастья немало способствовали падению репутации адвокатуры в глазах понимающих людей и немало способствовали своим дурным примером деморализации адвокатской молодежи.
Положим, иные из таких бойких дельцов, пользующихся громкою известностью, но имеющих далеко незавидную репутацию в кругу товарищей и судей, ближе знакомых с их деятельностью, привыкли объяснить серенькое, с нравственной точки зрения, реноме свое злословием и завистью недоброжелателей. Пусть в этом есть доля правды. Но отчего же однако есть среди адвокатуры люди ума и таланта, скромные, честные труженики, которые давно уже подвизаются с честью на адвокатском поприще, но чистого имени которых не смеет коснуться никакое злословие и зависть.
К таким скромным, но светлым и чистым знаменитостям принадлежал и А. М. Унковский, имя которого как адвоката едва ли даже и было известно за чертою С.-Петербургского судебного округа. Частью по врожденной ему скромности, частью по роду своей специальности, как цивилист, Унковский известен, помимо обширного круга своей петербургской клиентелы, только в кругу товарищей и в судебном мире. Уголовною практикою занимался Унковский почти только в качестве официального защитника по назначению суда, но всегда исполнял эту святейшую из обязанностей адвоката с добросовестностью, преданностью и жаром, которого не могли остудить ни бремя лет, ни профессиональная рутина.
Но прочно установившуюся репутацию талантливого, знающего и честнейшего адвоката Унковский приобрел главным образом своею гражданскою практикою. Уже одно принятие Унковским известного дела, – говорил один из судей, – создает praesumptio juris в его пользу и почти равносильно выигрышу дела в одной инстанции. Чтобы заслужить такое исключительное доверие, да еще в качестве цивилиста, нужна исключительная добросовестность и нравственная щепетильность в выборе дел.
Гражданский процесс, который весь вращается «около денег», представляет особенные опасности для адвоката, у которого могут незаметно для него самого затуманиться от их нездоровых испарений нравственное чутье и видение. Кроме того, частью благодаря запутанности нашего гражданского законодательства и кассационной практики, частью благодаря тому одностороннему бытовому освещению, при котором обыкновенно видит адвокат дело при принятии его, он иногда бывает затруднен в распознании правды. Исходя из этого общеизвестного, но далеко не ежедневного факта, иные юристы приходят к фатальному заключению, что адвокат должен вполне игнорировать нравственную сторону дела и довольствоваться одною внешнею законностью. А иначе, говорят они, для него создается безвыходное положение ввиду неопределенности нравственного принципа, так как одна де нравственность по сю сторону Циринеев, другая по ту [505] .
Славная 25-летняя абсолютно чистая адвокатская деятельность Унковского воочию убеждает, что адвокату с чуткою совестию ни существование Пиринеев и Валдайских гор, ни запутанность законодательства не создают неодолимых препятствий к честному исполнению обязанностей присяжного поверенного согласно требованиям профессиональной этики… Конечно, от таких трудов праведных не наживешь палат каменных (Унковский был похоронен на средства товарищей и ничего семье не оставил, кроме небольшого родового имения в Тверской губ.), но ведь целью издания Судебных Уставов и, стало быть, учреждения присяжной адвокатуры вовсе не было во что бы то ни стало помочь осуществлению этой мечты дельцов. Водворение «правды» на суде и внушение спасительного «страха» плутам, более или менее ловким обходом законов стремящихся обратить суд в орудие обмана, – вот к чему стремились творцы нового суда. Так именно определяет задачу нового гражданского суда бывший товарищ по профессии Унковского и член Одесской судебной палаты, впоследствии пом. статс-секр. Госуд. совета и обер-прокурор гражд. кассац. департамента А. Л. Боровиковский в своей замечательной книге «Отчет судьи» [506] , и этой именно задаче служил в течение всей своей продолжительной адвокатской карьеры Унковский.