«Подобные присутствия, – продолжает автор, – могли бы быть открываемы в каждом уездном городе в известные сроки, как, например, два раза в год. Заседания их могли бы продолжаться по мере накопления дел, по коим возникли и окончены следствия в течение полугода, и так как при введении словесного разбора в высшей степени должно упроститься и ускориться производство в суде каждого дела, то заседания в уезде каждого дела не могут продолжаться более двух или трех недель, в течение коих будут окончательно решены все дела, возникшие в предшествовавшее полугодие. Для введения этого порядка в Закавказском крае достаточно пяти высших гражданских чиновников по одному для губернии; каждый из них, будучи обязан открывать в каждом уезде срочные заседания два раза в год, должен будет употребить на это с разъездами около десяти месяцев и будет иметь два месяца для отдохновения. С своей стороны выборные от сословий будут в каждом уезде обязаны участвовать в решении уголовных дел не более шести недель в году и при установленном порядке словесного разбора будут в состоянии принимать деятельное и живое участие в разъяснении и решении дела. Как краткость времени, которое они должны жертвовать на служение общему делу, так и интерес их обязанностей могут служить ручательством, что обязанности эти охотно примут на себя лучшие из местных жителей, в особенности если исполнение сих обязанностей будет сопряжено с почетом и будет давать прослужившим известное время право на какое-либо отличие; они могут быть вызваны присяжными членами и могут послужить впоследствии к установлению действительного суда присяжных , в то время когда развитие народной нравственности и образование дозволят приступить к введению в крае сего последнего учреждения. Что касается до обеспечения правильности решения посредством установления лучшего порядка для рассмотрения уголовных дел и постановления приговора, то в сем отношении нельзя не убедиться, что предоставление уголовному суду права непосредственного передопроса подсудимого, свидетелей и прикосновенных к делу лиц и доставление подсудимому возможности представить пред судом на словах не только общую защиту свою, но и частные объяснения против каждого из свидетельских показаний и каждой приводимой против него улики, – представляет такие обеспечения, которые в сущности далеко превосходят все какие бы то ни было средства, предоставляемые к защите подсудимому письменною обработкою дела, рукоприкладством, ревизиею или апелляциею.
«Наконец, – говорит в заключение г. Старицкий, – довершением обеспечения правильности решения уголовных дел может служить допущение в суд посторонних лиц, присутствие коих, с одной стороны, будет побуждать судей и всех чиновников к добросовестному исполнению их обязанностей и к приобретению всеобщего чрез сие уважения и ободрения , а с другой стороны, будет воздерживать их от всякого нарушения установленного порядка и от всяких притеснительных и противозаконных действий».
К сожалению, при применении Судебных Уставов к Закавказскому краю не был осуществлен первоначальный план г. Старицкого о привлечении народного элемента, что не могло не повредить полному успеху реформы на Кавказе.
Е. П. Старицкий принимал не только живое участие в подготовительных законодательных работах, но и в практическом осуществлении судебной реформы на Кавказе. В качестве первого старшего председателя Тифлисской судебной палаты и, стало быть, первого руководителя нового сложного дела Е. П. понес немало трудов и вынес немало столкновений и огорчений. Если и во внутренних губерниях нелегко было первым судебным деятелям применять начала нового суда, правого, равного для всех и независимого от административного давления, то легко представить себе как велики были затруднения деятелей нового суда на Кавказе, где администрация издавна привыкла считать себя единственною, полновластною и бесконтрольною представительницею закона и государственных интересов. Только высокий нравственный авторитет, которым пользовался Е.П. на Кавказе, мог сохранить за тамошним судом ту небольшую долю самостоятельности, которая сохранена за ним законом. Несмотря на сильное ограничение судейской несменяемости, допущенное законом 22 ноября 1866 г., сколько нам известно, ни разу не было применено на Кавказе, пока во главе судебного ведомства стоял г. Старицкий, право наместника кавказского отрешать судей от должности без суда.
Любя новый суд всею душою, Е. П. принес ему беспримерную жертву, на которую способны только благородные и возвышенные натуры. Вынеся на своих плечах самый тяжелый первый период существования нового суда, спустя семь лет по открытии его, г. Старицкий добровольно сошел с первого места на второе , уступив должность старшего председателя департамента. Он надеялся этим редким актом личного самопожертвования облегчить условия существования другому учреждению. К сожалению, великодушный шаг Е.П. не принес желаемых последствий, и ему выпал неприятный, но обычный в таких случаях жребий убедиться, как мало поняли и оценили его благородный поступок многие, не исключая и того преемника, который ближайшим образом воспользовался плодами его великодушного поступка. Но зато в среде лучших кавказских судебных деятелей имя Е.П. чтится до сих пор свято и служит им могучим напоминанием о верном служении на этой отдаленной окраине России просветительным идеям нового суда.
С конца 70-х годов г. Старицкий перешел на службу в Петербург, в Государственный совет, в качестве члена его. Здесь пришлось ему исполнить, между прочим, труднейшую задачу по ликвидации интендантских счетов за последнюю войну и окончание расчетов казны с Николаевскою железною дорогою. Убежденный сторонник принципов судебной реформы, Е.П. с редким гражданским мужеством отстаивал их в 80-х годах при обсуждении в Государственном совете Положения о земских начальниках и др. законов, шедших вразрез с коренными основами судебной реформы. Он восставал против «напрасной ломки существующих, уже окрепших и доказавших свою пользу учреждений; против лишения местного населения таких Высочайше дарованных ему прав, которые ему особенно дороги и сохранение коих не противно государственным интересам». Но голос заслуженного ветерана судебной реформы не мог остановить стремительного похода, предпринятого против нее [532] гр. Д. А. Толстым. Хотя Старицкий давно уже покинул Кавказ, но смерть его была встречена выражением искреннего соболезнования со стороны местного населения и печати. Система травли и взаимного науськиванья давно знакома кавказским жителям, но среди них находили сочувствие деятели, которые умели найти простую, но верную формулу согласования общегосударственных интересов России и безвредных для нее местных особенностей, верившие в истинно простое воздействие государства на окраины не системою ежовых рукавиц и фанатическим гонением вековых особенности народов, а распространением благ русской культуры. И, конечно, Старицкие и их единомышленники больше сделали для обаяния имени России, чем всевозможные виды быстрой административной расправы и скоропалительной механической русификации.
XII
Н. Г. Чернышевский † 17 октября 1889 г
Самоотверженные заслуги и стойкое служение русской журналистики в крестьянском деле громадны и не раз были громко признаны. Только под влиянием журнальных статей и возникшей оживленной полемики стали уясняться для правительства и общества элементы крестьянского вопроса, составлявшие, по удостоверению предместника Н.А.Милютина, товар, мин. внутр. дел А.И.Левшина, истинную терра инкогнито [533] . Только под влиянием журнальных статей стала шевелиться критическая мысль среди одичалых душевладельцев медвежьих углов, привыкших смотреть на крепостное право, как на освященную временем и церковным авторитетом неприкосновенную [534] , самобытную народно-государственную святыню, и тогда как меньшая, лучшая и небогатая, но образованная часть дворянства пошла рука об руку с правительством и передовым общественным мнением навстречу великой народной проблеме, большая же часть по тупости и невежеству делала всякие усилия, чтобы остановить проклятый вопрос и, считая печать главною виновницею его постановки, стремилась зажать ей рот [535] . Но наивные усилия апологетов крепостного права остановить движение вопроса, надвигавшегося с неумолимою стремительностью стихийного явления (без крепостного права, помилуйте, у нас некому будет пищу варить, – говорили иные помещики, считая этот довод неотразимым), не привели ни к чему и, несмотря на все горечи и неприятности, о которых наряду с К. Д. Кавелиным должен был вспоминать М. Н. Катков, русские журналы доблестно исполняли свой гражданский долг.
Журнальные статьи были единственным источником, из которого ошеломленные 100 000 полицеймейстеров могли черпать сведения о грозном вопросе, требовавшем от них ответа. Хотя раздражались, бранились помещики, но зачитывались журналами, и если не все 1500 членов губернских комитетов, то более добросовестные, образованные, желавшие разъяснить себе дело, прежде чем подавать голос, могли уяснить себе элементы вопроса [536] . В ряду влиятельных журналов того времени первое место и по распространенности, и по авторитету занимал «Современник », а в нем общепризнанное первенствующее место принадлежало и по общему влиянию, и по количеству, и по качеству статей неофициальному редактору, но фактическому руководителю журнала, знаменитому ученому, публицисту, критику и экономисту Николаю Гаврииловичу Чернышевскому.
Сын саратовского соборного протоиерея, Чернышевский (род. 12 июля 1828 г.) первоначальное образование получил в доме отца, человека весьма образованного, начитанного и имевшего возможность дать своею библиотекою удовлетворение рано пробудившейся в сыне жажде к знанию и страсти к чтению. В 1844 г. поступил Чернышевский в саратовскую семинарию в класс риторики и уже в это время успел проявить рельефно все черты ума и сердца, которые с таким блеском обнаружились впоследствии. Он уже знал 7 западных и восточных языков, которые давались ему замечательно легко. В истории и философских науках он был настолько сведущ и так умно начитан, что был живым словарем не только для учеников, но и для учителей, из коих последние находили удовольствие в беседах не по годам развившегося гениального юноши. Рядом с необычайной силы умственными способностями и неистощимым трудолюбием (едва ли не один Чернышевский имел терпение впоследствии прочесть все Труды редакционной комиссии по крестьянскому делу и даже проверить ее бесконечные статистические материалы) шли теплота сердца, необыкновенная кротость и мягкость в обращении (в семинарском аттестате Чернышевского значилось: прилежания ревностного, поведения весьма скромного). Застенчивый, близорукий, сдержанный и ровный этот высокорослый «семинар» более напоминал скромную девушку, нежели обычного «героя» класса риторики [537] . Не только в семье, но и среди товарищей и впоследствии всю свою жизнь он поражал своим ровным и мягким отношением ко всем. Ничто не дает такого яркого представления о величии души этого удивительного человека, как то, что он, несмотря на разразившуюся над ним тяжкую катастрофу, да притом в цветущую пору жизни, до последних дней сохранил почти детскую кротость, и никто никогда из его уст не слыхал не только проклятия его врагам, которым, наверное, давно он простил, но и какую-нибудь жалобу на удары судьбы, естественную и не для человека tanti nominis…