щей благотворительной деятельности. В этом тождестве направления официального служения и принципов литературной деятельности заключается лучшая проверка искренности, глубины и несокрушимости ваших нравственных убеждений «как внутреннего смысла всей жизни», по выражению вашего любимого писателя Салтыкова.
«Для вас как истинно «мирского» человека собственная личность, личное дело, личный интерес всегда были на последнем плане. Поэтому дозвольте нам, сердечно уважаемый, дорогой Петр Наркизович, не исчисляя подробно ваших великих личных заслуг, засвидетельствовать, что ваше горячее служение словом и делом гуманно-освободительным идеалам эпохи великих реформ прошло не напрасно, оно нашло сочувственный отклик в друзьях русского прогресса и просвещения и дало им новый стимул для верного служения тому благородному знамени, которому так долго и честно служите вы, и служить которому вы научились еще в стенах нашей альма-матер. Если бы восстал из гроба наставник ваш Грановский, которого девиз: «Человечность прежде всего» – стал и вашим девизом, то, обозрев всю вашу 35-летнюю деятельность, он, без сомнения, нашел бы ее достойною себя, достойною студента 59-го года. Это отрадное сознание да послужит вам новым возбудителем к дальнейшей бодрой литературно-общественной деятельности и успешной борьбе с удручающими вас недугами, которые, к счастью, бессильны побороть вашу любовь к ближнему, ваш неостывающий интерес к общественному делу, вашу пламенную преданность идеалам освободительной эпохи»…
На приветствие г. Обнинский отвечал следующею замечательною речью, приводимою in extenso:
«Много приходилось мне на своем веку произносить всяких речей, и земских, и судебных, и общественных, и даже застольных, но никогда я не чувствовал такого смущения, как сегодня… Трудно говорить на своем собственном юбилее. К тому же я и охмелен тою нежданною-негаданною честью, какую вам угодно было оказать мне, мои дорогие и глубокоуважаемые гости. И при всем том мне хочется вместо шаблонных фраз сказать вам то, что в данную минуту лежит у меня на душе.
Я несколько осваиваюсь в таком положении, соображая, что в сущности чествуется вами не моя рядовая личность, а то знамя, наше общее, дорогое знамя, под которым я имел честь служить в трех последовательных реформах и от которого теперь остаются одни лохмотья… Было время, когда оно развевалось на победном пути против мрака и неправды; теперь оно стоит в забытом уголке собора и свято только для немногих ветеранов. Перебиты командиры и офицеры, и доживающим свой век тогдашним новобранцам достается привет почетного наследия. В «благополучное время» этого не бывает: тогда новобранцы заслонены более блестящим авангардом.
Нечто подобное наблюдаем мы и в природе, – при обмелении рек, например, от засухи и истребления лесов понижается уровень вод. Плоские острова кажутся горами, чахнут былые поемные луга… Вода продолжает падать все ниже и ниже, – и вот над мутным ручейком торчит какая-нибудь коряга, о которой никто и не узнал бы, если бы над нею по-прежнему неслась благодатная река в то безбрежное море, которое зовется прогрессом человечества. Да и самой этой коряге жилось гораздо лучше в общем потоке, нежели теперь на отмели, привлекая к себе внимание.
Такова и моя доля. В юности под могучим руководством В. А. Арцимовича мне довелось принять участие в поворотном моменте нашего культурного развития: идея права и свободы воплощалась в жизнь. Виктор Антонович делал то, чему так недавно еще учил меня Грановский. Немудрено было, пройдя подобную двойную школу, уже на всю жизнь остаться убежденным ревнителем этих начал. Меня рано «бросили в воду», и я «научился плавать»… Да и вода эта была особенная – целебная, воскрешающая. Я даже думаю, что если б можно было окрестить в этом «живоносном источнике» кого-нибудь из новорожденной интеллигенции, то и тот бы уверовал, что идеал как стимул деятельности есть вовсе не какая-то детски мечтательная, а очень и очень реальная ощутительная сила. Затем в дальнейшей службе я оставался верен духу исполняемого закона (в прокурорском надзоре это было не особенно легко); я старался истолковать и отстаивать этот дух в своих литературных работах. Положим, дружественно настроенная критика могла еще находить в этом кое-какую заслугу, но я окончательно сконфужен перед приветом Общества детской защиты, уже раз наградившего меня званием своего почетного члена. В этом отношении вся деятельность моя может быть выражена известным стихом Некрасова: «Нам суждены лишь благие порывы, но свершить ничего не дано». Могу лишь сказать, что если не успел я ничего свершить , то случилось это не потому, чтобы я разуверился в свое дело, охладел к нему или отступил перед известными вам препонами, – нет: просто потому, что все физические ресурсы, необходимые для ведения дела, один за другим, как это вы видите, покидали меня.
Если все так просто, естественно и не особенно казисто в отмеченном, однако, вами итоге моих рабочих лет, то чем же объясняется ваше доброе внимание? Ничем иным, как вашею собственною, теперь столь редкою преданностью тем заветам, каким они были посвящены: только очень хорошее зрение одинаково разбирает и крупный и мелкий шрифт в этой анонимной летописи, куда капризная судьба заносит дела людские, и где каждая мелкая буква получает свое значение лишь настолько, насколько в связи с другими она образует слово, – понятное, родное душе читателя и не вами, конечно, «забытое». Вот почему в сегодняшнем факте я вижу гораздо больше чести вам, нежели тому, кого вы подарили сладчайшею из возможных наград – общественным одобрением, сознательным и совершенно свободным, и я не знаю, чем могу достойно отблагодарить вас».
С разных сторон и даже от неизвестных ему лиц П. Н. получил многочисленные приветствия, свидетельствующие о большой популярности этого чистейшего и скромнейшего труженика нового суда.
VII
А. Ф. Кони
30 сентября 1865-1895
30 сентября 1895 г. исполнилось 30-летие литературно-научной деятельности известного судебного деятеля сенатора Анатолия Федоровича Кони. Примыкая по происхождению к литературно-артистическому кругу (отец А. Ф. – д-р философии Иенского университета и драматический писатель, мать – драматическая актриса и тоже писательница) и обладая крупным литературным талантом, А. Ф. очень рано, еще на студенческой скамье, выступил на научно-литературное поприще и сразу занял видное положение своим первым юридическим исследованием – «О праве необходимой обороны», вышедшим в 1865 году и обнаружившим в молодом юристе и солидную эрудицию, и уменье владеть изящным литературным языком.
А. Ф. родился в Петербурге в 1844 году. Первоначальное домашнее образование его велось под руководством писательницы С. П. Соболевой. Затем он учился в Петербургской немецко-аннинской школе и во П-й гимназии, откуда он вышел из VI класса и, выдержав гимназический экзамен, в мае 1861 г., поступил в Петербургский университет по математическому факультету. По случаю закрытия в 1862 г. этого университета А. Ф. перешел в московский на 2-й курс юридического факультета. По представлении указанной ученой работы г. Кони был оставлен при университете для приготовления к кафедре уголовного права. Как раз в это время (1865 г.) временно приостановлены были командировки магистрантов за границу, и А. Ф. вынужден был поступить на административную службу сначала по государственному контролю, а затем в главный штаб по особым поручениям юридического характера.
С введением 17 апреля 1866 г. в действие Судебных Уставов г. Кони попал на настоящую свою дорогу, в новые судебные учреждения, с историею коих навсегда связал свое имя. Сперва он занимал должность помощника секретаря С.-Петербургской судебной палаты, потом – секретаря при прокуроре Московской судебной палаты (знаменитом Д. А. Ровинском); затем он перешел в прокурорский надзор и занимал должность товарища прокурора Харьковского и прокурора Казанского окружных судов. С 1871 г. он переходит на ту же должность в Петербургский окружной суд и здесь в ряде громких процессов обнаружил как выдающийся ораторский талант, так и способность к стойкому и гуманному отправлению обязанности прокурора в духе принципов Судебных Уставов. Между прочим, в это время возбуждено было г. Кони уголовное преследование против игуменьи Митрофании, миллионера Овсянникова, вызвавшее, особенно последнее, сильную сенсацию не только у нас, но и за границею [585] . После непродолжительной службы в Министерстве юстиции А. Ф. занял в 1877 г. столь важный и ответственный пост председателя Петербургского окружного суда, неизбежно соприкасающегося с высшими административными сферами. К этому времени относятся такие сложные и щекотливые процессы, как Юханцева, Жюжан, Гулак-Артемовской, Засулич и др. В должности председателя А. Ф. умел всегда сохранить, согласно духу Судебных Уставов, благоволение и готовность разъяснить дело – по отношению к присяжным, беспристрастие – к сторонам, хладнокровие, самообладание и человечное отношение – к подсудимым. Кроме того, он выработал едва ли не лучшие образцы председательского напутствия присяжных. С 1881 г. А. Ф. перешел на должность председателя гражданского департамента Петербургской судебной палаты, а в 1885 году – обер-прокурора уголовного кассационного департамента сената. В июне 1891 г. он временно покинул этот пост и был назначен сенатором того же департамента. С 1892 г. А. Ф. вновь занял, с сохранением звания сенатора, тот же пост обер-прокурора, который он занимал до 1896 г. В течение этого времени им дано было более 600 заключений, а также он выступил обвинителем по многим важным делам, как, например, по делу начальника главного управления по шоссейным сообщениям кн. Щербатова (слушалось в Сенате при закрытых дверях), обвиняемого в злоупотреблениях по службе, земского начальника Протопопова, редактора «Гражданина» кн. Мещерского и др.
Параллельно судебной службе шла почти беспрерывная и научно-литературная и публицистическая деятельность г. Кони, но она особенно развилась в 80-х годах. Статьи свои, отчасти специально-юридического характера, отчасти литературно-психологического, А. Ф. помещал в