В ожидании коренной реформы столь отяготительной для народа рекрутской повинности, ложившейся всей своею тяжестью на податные классы и притом на самую обездоленную часть их, Д. А. Милютин исходатайствовал Высочайшее повеление о сокращении срока военной службы с 25-ти лет до 16 лет и другие облегчения. В административном порядке принят им был ряд мер к улучшению быта солдат, как-то: улучшение пищи, жилища, обмундировки их. Кроме того, не забыты были и духовные интересы их: начато было обучение солдат грамоте, а в приемы военного обучения внесено уважение к человеческому достоинству солдат с изгнанием зуботычин, оплеух и розог.
Если косность и рутина, где особенно прочно свивают себе гнездо, так именно в военном быту, где с его педантическим формализмом необыкновенно живучи всевозможные застарелые понятия и предрассудки. В николаевское дореформенное время считалось аксиомою, что военное обучение и дисциплина без розог немыслимы, и обоз розог неминуемо следовал за солдатами, шедшими на обучение. Много нужно было веры в силу добра и в добрые инстинкты русского народа, чтобы отважиться на столь опасное новшество, против которого возражали все военные авторитеты, много искусства и энергии, чтобы провести такую непопулярную в военных сферах меру, как изгнание розги из обихода военного учения. Но прошло немного времени, и самые завзятые рутинеры, защитники розог, воочию должны были убедиться в ошибочности своего отсталого взгляда. «Чтобы ответили, – писал профессор И. Д. Беляев, – ротные и батальонные командиры, – поровшие несчастных солдат и за то, что не довернулся, и за то, что перевернулся, – если бы они могли увидеть теперешнее (1862 г.) войско, где нет розог, но есть гимнастика и фехтование, где солдат кажется живым человеком, не автоматом, – конечно, они покраснели бы до ушей» [593] .
Не говоря уже об обширных реформах по всем отраслям военного управления и суда, Д. А. особенное внимание обращал на поднятие уровня образования среди солдат, видя в подъеме нравственной личности лучшую опору дисциплины и успеха военного дела. Он подверг коренной реформе военно-учебные заведения от высших до низших. Создав несуществовавшую прежде элементарную школу для низших чинов, он преобразовал прежние кадетские корпуса, обратив их в военные гимназии. Замечательно, что в то самое время, как политический противник Д. А. Милютина, министр народного просвещения граф Д. А. Толстой создавал классическую школу мертвящей узкой филологии, военный министр, следуя гуманному направлению, высказанному знаменитым педагогом Н. И. Пироговым, наделавшим много шума в статье «Вопросы жизни», стремился освободить корпуса от преждевременной ремесленной специализации, расширяя программу их в духе общечеловеческого образования, изгоняя старые педагогические приемы с их беспощадною поркою и принижением нравственной личности. Если прибавить, что при Д. А. Милютине учреждена была военно-юридическая академия, значительно поднят уровень военно-медицинской школы и заведены первые медицинские женские курсы, то не покажется преувеличенным циркулировавший в 70-х годах в обществе отзыв, что истинным Министерством народного просвещения должно было считаться не официальное ведомство, коему оно отмежевано, а военное министерство.
Значение деятельности графа Милютина далеко не исчерпывается преобразованием специальной военной области. Принадлежа к плеяде передовых, убежденных и бескорыстных государственных сановников преобразовательной эпохи, вынесших на своих плечах великий труд обновления России после 30-летнего застоя и спячки, Д. А. всегда был и остался до конца своей служебной карьеры открытым и твердым защитником новых либеральных принципов, положенных в основу наших великих реформ, и всеми силами своего знания и таланта способствовал возможно всестороннему проведению этих принципов в законодательстве.
В величайшей из реформ Александра II, в крестьянской, прославившей имя брата Д. А., Николая, он не принимал непосредственного участия, но зато во всех остальных реформах он играл деятельную роль и всегда был в Государственном совете в группе наиболее просвещенных защитников основ преобразовательного движения 60-х годов. Особенно заметно и плодотворно сказалось влияние Д. А. при издании истинно благодетельного и человеколюбивого закона 17 апреля 1863 г. об отмене жестоких и позорящих уголовных наказаний: шпицрутенов, плетей, розог, клейменья, прикования к тележке и т. п. ужасов недавнего «доброго» старого времени. Чтобы представить себе все прелести этой жестокой эпохи и оценить все громадное значение заслуги благородных деятелей 60-х годов, освободивших Россию от развращающих картин варварских истязаний, достаточно прочесть набросанную Ровинским с натуры картину экзекуции, пред которою бледнеют самые мрачные страницы Дантова «Ада» (см. выше главу III).
Теперь, спустя 30 лет после отмены телесных, бесчеловечных телесных наказаний, самое существование таких ирокезских мучений кажется почти невероятным. Но не то было в 1861 г., когда вслед за отменою крепостного права стал на очередь вопрос об отмене и одного из его спутников. Не только старые генералы николаевского времени, но сам министр юстиции граф В. Н. Панин и даже авторитетные духовные особы решительно высказывались за сохранение телесных наказаний, без коих, как они полагали, немыслимо поддержание военной дисциплины и нельзя «спокойно спать в постели». Предместник Д. А. Милютина, ген. – адъют. Сухозанет, склонясь на отмену шпицрутенов, настаивал, однако, на сохранении розог до 300 ударов по суду и до 50 ударов без суда [594] . Д. А. Милютин же высказался самым решительным образом против всех видов телесного наказания, считая одни бесчеловечными, а другие унизительными для человеческого достоинства, а потому вредными для разумной военной дисциплины. Несмотря на то, что в лагере «кнутофилов», по выражению Ровинского, было много авторитетных лиц, Д-ю А-чу при содействии великого князя Константина Николаевича удалось добиться уничтожения шпицрутенов и кошек и тем оказать своему отечеству громадную услугу. С уничтожением телесных наказаний, вопреки предсказанию близоруких «авторитетов», не только не увеличилась, но значительно ослабела преступность среди войска.
В следовавшей затем реформе, земской, Д. А. стоял за предоставление земству возможно больших прав с надлежащим ограждением их от администрации. Будучи противником того двусмысленного и исполненного затаенного недоверия – самоуправления, коим собирался наделить Россию всегда неискренний Валуев, Д. А. Милютин в Государственном совете нередко голосовал против валуевского проекта, оставаясь в меньшинстве. Так, гр. Милютин возражал против разных стеснений при избрании на съездах гласных по началам сословности, против преобладания дворянского элемента, настаивал на предоставлении избрания губернских гласных самому населению, а не уездным собраниям, на предоставлении самим земским собраниям, уездным и губернским, избрать своих председателей и пр. [595]
Точно так же при рассмотрении Судебных Уставов Д. А. всецело стоял за строгое проведение основ рационального судопроизводства. Как только открыты были новые гласные суды, он счел нужным выработать и для военного ведомства согласный с ними по духу Военно-Судебный Устав 15 мая 1867 года, который, – по авторитетному замечанию проф. военно-юридической академии Володимирова, – был вполне согласован с основными принципами Судебных Уставов.
Самая слабая из реформ Валуева, закон о печати 1865 г., встретил в Д. А. и в брате его Николае Алексеевиче самых строгих и проницательных критиков. «Рассматривая проект, – писал в замечаниях своих Д. А. Милютин, – в общем его объеме и значении нахожу, что он, несмотря на благие намерения составителей, не достигает предположенной цели: он не удовлетворяет требованиям, заявляемым с каждым днем сильнее и сильнее литературою и публикою, а между тем создает новые затруднения правительству, которое будет неизбежно поставлено в необходимость обращаться по-прежнему к произволу административному во всех тех случаях, где новый закон окажется на практике несостоятельным». Принимая валуевский проект только как временную, переходную меру (впредь до открытия судебных установлений по Уставам 1864 г.), военный министр находил, что можно с такой точки зрения «смотреть снисходительно на многие слабые стороны проекта». В дальнейших замечаниях он указывал на многие недостатки проекта. Так, освобождение от предварительной цензуры книги объемом не менее 20 листов он находил неприменимым ввиду того, что в России очень мало выходит книг такого объема. Одновременное существование изданий, подлежащих предварительной цензуре и от нее освобожденных, Д. А. также считал непрактичным. «Решаясь хотя с какой-либо части литературы снять узду цензуры, правительство тем самым открывает борьбу мнений, а при этом очевидно поставить борцов в равные условия. Нельзя пускать в бой человека связанного против вооруженного. В таком случае и победа последнего не имеет цены». Д. А. Милютин вместе с бывшими начальниками цензуры Министерства народного просвещения Ковалевским и Норовым самым решительным образом был против сосредоточения власти над печатью в лице Министерства внутренних дел. «В управлении делами книгопечатания, – писал он, – встречаются вопросы, касающиеся всех отраслей знания, всех интересов общих и частных, всех отделов администрации, а потому едва ли возможно в таких делах поставить одно лицо единственным и высшим судьею. Решение по делам печати необходимо возложить не на одно лицо, как бы высоко оно ни было поставлено, а на учреждение коллегиальное и притом вполне самостоятельное. Возражение других членов против этого мнения я с своей стороны не могу разделить, ибо доказывать несостоятельность коллегиального (курс, подл.) порядка в этом случае значило бы опровергать все лучшие наши учреждения. Если при этом ссылаются на пример советов министерств, то можно, с другой стороны, привесть пример военного совета и адмиралтейств-совета, которые поставлены в отношения весьма самостоятельные к подлежащим министрам. Совет же главного управления по делам печати лишен всякой самостоятельности: это нечто вроде канцелярии, подготовляющей дела на окончательное решение министра». В случае разногласия между министром и советом военный министр предлагал переносить вопрос на окончательное решение комитета министров [596] .