В 1968 г., А. И. Солженицын закончил работу над документальной эпопеей «Архипелаг ГУЛАГ». Осенью того же года, незадолго до своей смерти, ленинградский археолог И. И. Ляпушкин проверил сигнальный экземпляр своего обобщающего труда «Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства» (Ляпушкин, 1968). Обе работы, формально – малоизвестные, словно исключенные из официального контекста общеотечественной культуры своего времени (запретная книга Солженицына вышла в свет лишь пять лет спустя на Западе и с того времени стала известной на родине благодаря зарубежным радиопередачам; монография Ляпушкина интересовала и оставалась достоянием узкого круга специалистов, в основном, посвященных в состояние проблематики историков и археологов-славистов), обе симптоматичны и временем своего появления, и направленностью подхода. Солженицынская эпопея обжигающей правдою о недавнем прошлом (и настоящем) стремилась очистить и пробудить общественное самосознание. Монография Ляпушкина, обращенная к истокам отечественной истории, решала ту же задачу, беспощадно разрушая сложившиеся славяноведческие «мифы», дискредитированные несостоятельностью исторические гипотезы, прочно встроенные в систему официальной идеологии (будь то действовавшая концепция академика Б. А. Рыбакова, корректирующая ее версия П. Н. Третьякова, либо же пытающаяся непротиворечиво соединить ключевые звенья обеих гипотез разрабатывавшаяся в последующие десятилетия концепция В. В. Седова).
И. И. Ляпушкин выступил жестким критиком всех этнических интерпретаций, как «славянских», практически всех известных к тому времени культур позднего железного века, кроме роменско-борщевской (в том числе «сопок» и «длинных курганов» лесной зоны Восточной Европы VIII–IX вв.), расчищая поле для поиска «достоверно славянских памятников», формулируя критерии этой достоверности и непосредственно начиная сам этот поиск. Показательно, что он начал его с центрального и крупнейшего памятника лесной зоны – Гнездовского археологического комплекса. Гнездово вполне заслуженно ассоциируется прежде всего с «варяжской проблемой». Формируя в 1967–1968 гг. состав своей экспедиции – более чем наполовину участниками «Норманской дискуссии 1965 года» и «Касплянской разведки 1966», молодым поколением археологов Проблемного семинара Л. С. Клейна, – И. И. Ляпушкин определял и неразделимую слитность обеих проблем – происхождения (и расселения в лесной зоне) славян и участия варягов в образовании Древнерусского государства. Взгляды его в обеих этих проблемах были в то время тождественны взглядам его учителя М. И. Артамонова, тот же в своих заключительных работах, в свою очередь, усиливал и ужесточал ляпушкинскую позицию в отношении славянского этногенеза, а в «варяжской проблеме» до конца дней оставался на позициях «радикального норманизма».
В том же 1968 г. «Пражской весны» и советской оккупации Чехословакии в Орхусе (Дания) состоялся международный симпозиум «Varangian problems» (7–11 октября 1968 г.). Советская делегация в полном составе на нем отсутствовала. Причины, безусловно, зависели не от участников. Опубликованные тексты свидетельствуют, что объективный историографический разбор проблематики в докладе И. П. Шаскольского, текстология «варяжской легенды» Д. С. Лихачёва, источниковедческие исследования археологов А. Н. Кирпичникова и О. И. Давидан, и даже выступление формального лидера советского антинорманизма Д. А. Авдусина (посвященное городской культуре Новгорода Х – ХІІІ вв., в основном же XII–XIII вв.) демонстрировали, по крайней мере, готовность к диалогу с зарубежными коллегами и оппонентами. Однако прежде всего такой диалог должен был завязаться (состояться и дать определенные результаты) внутри нашей отечественной культуры.
Новый фазис развития «норманнской проблемы» – такое же явление поздних 60-х, а в основном 70-х гг. XX в., как и другие, хорошо известные, хотя до конца не всегда оцененные явления и процессы в общественной и культурной жизни нашей страны. Современная «Varangica», несомненно, открывается добротной историографической монографией И. П. Шаскольского «Норманская теория в современной буржуазной науке» (Шаскольский, 1965), ее обсуждением и последующей программой исследований. Публикация такой программы вышла в свет одновременно с публикацией материалов симпозиума в Орхусе (Клейн и др., 1970). Со следующего года основной ареной обсуждения «Археологических данных по варяжскому вопросу» (повторяя название работы 1966 г. «патриарха советского археологического антинорманизма» А. В. Арциховского) стали (с 1971 г.) так называемые Скандинавские конференции, редчайший в советской гуманитарной науке пример регулярных и комплексных, междисциплинарных форумов, посвященных объективному исследованию ближайшего к Советской России сопредельного региона Северной Европы.
Скандинавистика – самостоятельный, необычайно интересный и значимый феномен российской культуры XX в., который требует, несомненно, выделения и изучения, может быть, в качестве одного из малозаметных, но весьма важных ключей к национальному и общественному самосознанию. Переломный для страны 1957 г. ознаменовали не только первая (из 14 последующих) Скандинавская конференция и первый (из более чем 30 дальнейших выпусков) «Скандинавский сборник», но и первая публикация «Исландских саг» в блистательном переводе под ред. М. И. Стеблин-Каменского. За последующие 30 лет на русском языке был создан уникальный, пожалуй, не имеющий аналогов, корпус переводов древнесеверных источников по мифологии, эпосу и ранней истории Скандинавии эпохи викингов. Союз филологов, литературоведов, медиевистов, этнографов на Скандинавских конференциях дополнили экономисты и политологи, а последним и необходимым компонентом вошла в этот междисциплинарный комплекс – археология. Эта модель научного процесса в развитии гуманитарного знания оказалась эффективной и работоспособной (из прикладных следствий отметим добротные вузовские учебники «История Швеции», «История Норвегии», «История Скандинавских стран»). Вероятно, залог этого успеха заключался в том, что само обращение, именно к скандинавистике, отвечало сокровенной и определяющей потребности российского общественного самосознания. Варяжский вопрос – начальный, а потому – ключевой вопрос русской истории.
Прежде чем был получен достаточно адекватный современному состоянию отечественной культуры и самосознания ответ на этот вопрос (то есть «Varangica» выполнила свою общественную функцию), прошел достаточно острый процесс «диалога внутри культуры», точнее и ýже – внутри отечественной археологии. В 1968 г. программа исследований, опубликованная двумя годами позднее, практически уже осуществлялась участниками Проблемного семинара ЛГУ; осенью этого года они встретились со своими коллегами (и оппонентами) из семинара проф. Д. А. Авдусина в Москве.
Лидер официального антинорманизма должен быть помянут добрым словом как один из организаторов по крайней мере начальной фазы тогдашнего нелегкого диалога. Соглашение Д. А. Авдусина с И. И. Ляпушкиным об одновременном и независимом исследовании Гнездовского поселения и курганного могильника – редчайший и для последующих десятилетий прецедент «интеллектуальной честности», вполне выдерживающий даже высокие критерии, выдвинутые для этого качества академиком А. Д. Сахаровым (тогда же, в 1968-м). Развивая начатую дискуссию, Д. А. Авдусин в структуре своего кафедрального семинара повторил распределение тем и участников, годом-двумя ранее определившихся в «славяно-варяжской секции» Проблемного семинара Л. С. Клейна. Образовались «авдусинские пары» по темам: Скандинавия (погребальный обряд эпохи викингов) – Г. С. Лебедев (ЛГУ), В. Я. Петрухин (МГУ); Гнездово – В. А. Булкин (ЛГУ), Т. А. Пушкина (МГУ); Ярославское Поволжье – И. В. Дубов (ЛГУ), А. Е. Леонтьев (МГУ). Тогда же постоянной участницей авдусинского семинара по скандинавской тематике стала Анне Стальсберг (Норвегия).
Анализ последующей библиографии, от первых публикаций до кандидатских и докторских диссертаций (Хлевов, 1997: 83–89), позволяет, безусловно, заметить, во‑первых, последовательное расширение участников этого «клуба» (образовавшего в итоге действительное подобие «незримого колледжа»), во‑вторых, не сразу определившееся, но неодолимое сближение позиций. Критической точкой стал 1973 г. VI Скандинавской конференции в Таллине, когда в дискуссию Д. А. Авдусина с «ленинградскими норманистами» вместе с научной молодежью и на ее стороне вступили А. Н. Кирпичников и О. И. Давидан, а достаточно авторитетным арбитром (как и в дальнейшем) выступил В. В. Седов. Круг молодых московских исследователей с этого времени последовательно расширяется, прежде всего за счет историков и филологов-скандинавистов: Е. А. Мельникова, позднее Т. Н. Джаксон, Г. В. Глазырина и др. составляют к концу 1970-х гг. (VIII Скандинавская конференция, Петрозаводск, 1979) вместе с авдусинскими учениками то, что мы стали между собою называть «московской фракцией ленинградской школы».
Сама эта школа, в свою очередь, получила возможность приступить к планомерному исследованию ключевых раннегородских центров Северо-Запада. Раскопки и разведки Старой Ладоги, начатые В. П. Петренко, Е. А. Рябининым, В. А. Назаренко, были объединены в Староладожской экспедиции под руководством А. Н. Кирпичникова. Вслед за этим (с 1975 г.) Е. Н. Носов, начал продолжающийся третье десятилетие цикл исследований Рюрикова городища Новгорода Великого. В те же годы была предложена альтернативная господствовавшей с 1947 г. (акад. М. Н. Тихомиров) модель «протогородских центров» (восточноевропейский аналог «вик-структуре»), основанная на сопоставлении Гнездова и Бирки (Булкин, Лебедев, 1974), экспериментально подтвержденная открытиями И. В. Дубова в Ярославском Поволжье (Тимерево, 1973–1977). В следующем десятилетии эта модель получила достаточно определенное признание, как одна из продуктивных в реконструкции процесса градообразования Древней Руси, становления восточноевропейского урбанизма, в данном случае стадиально и исторически взаимосвязанного с североевропейским, скандинавским (Куза, 1985; Носов, 1990).