Страница памятки для Микояна по Пакистану (ГАРФ)
Микоян также должен был пригласить в СССР с визитами премьер-министра Мохамеда Али и главу Учредительного собрания Абдул Вахаб Хана «если представится подходящий случай», а также сестру покойного основателя Пакистана М. А. Джинны – Фатиму вместе с другими представителями местных женских общественных организаций.
Заключительный абзац памятки касался пакистанского посла в СССР. Поскольку он по неизвестной для Кремля причине длительное время отсутствовал в Москве, Микояну «при случае» следовало намекнуть, что такого рода обстоятельство «накладывает отпечаток на развитие советско-пакистанских отношений»[121].
12 марта в ЦК КПСС были внесены уточнения по маршруту следования советской делегации. Если ее членам первоначально планировалось сразу приехать в Карачи, то теперь на Старой площади решили, что по пути Микоян и сопровождавшие его лица на сутки остановятся в Кабуле для ведения переговоров с местными руководителями.
Еще одно изменение ранее утвержденного маршрута предполагалось по окончании программы пребывания в Пакистане. По всей видимости, уже после 1 марта была достигнута договоренность о том, что Микоян даст разъяснения руководству ДРВ (по их просьбе) по поводу решений XX съезда КПСС[122].
Поскольку путь в Ханой лежал через территории Индии и Бирмы, в ЦК КПСС посчитали, что Микоян должен побывать и там для «установления контактов с государственными деятелями этих стран». После Ханоя советская делегация должна была посетить Пекин и Улан-Батор и там также установить «контакты и обменяться мнениями с руководящими деятелями ЦК КПК и ЦК МНРП». К 11–12 апреля они должны были возвратиться в Москву[123].
2.1. Поездка по несоциалистическим странам Азии
Поездка советской делегации в одну страну Азии на торжества постепенно трансформировалась турне по 7 государствам Азии, в том числе 4 – несоциалистическим. В этой связи выглядит далеко не случайным, что во главе делегации оказался столь опытный и искушенный политик, как Микоян, не имевший формального отношения к советскому внешнеполитическому ведомству.
Попробуем выяснить, насколько он справился с поставленной перед ним непростой задачей. В дипломатической практике памятки, подобные той, которую составили Микояну, выполняют, если проводить аналогию с музыкой, роль нот, а внешнеполитический представитель, который ей обязан руководствоваться, играет роль музыканта. Как известно, музыкант музыканту рознь даже при исполнении одного и того же произведения.
Не стоит исключать, что такого рода трансформация поездки была вызвана желанием советского руководства дать своеобразный «ответ Даллесу»[124], незадолго до этого совершившего поездку по азиатскому региону.
2.1.1. Визит в Афганистан
Интерес к Афганистану со стороны советского руководства проявлялся достаточно давно, еще с ленинских времен, когда в силу определенных обстоятельств большевики оказались первыми, кто признал Афганистан в качестве полноценного суверенного государства, а лидеры Афганистана, в свою очередь, были первыми на международной арене, кто признал РСФСР[125].
Интерес к Афганистану со стороны образованного в декабре 1922 г. Советского Союза был также значительным в силу ряда геополитических факторов, связанных с переплетением в данном регионе интересов Великобритании, Германии и СССР[126].
После окончания Второй мировой войны значение Афганистана во внешней политике СССР заметно уменьшилось и только после смерти Сталина новые советские лидеры, опять же, в первую очередь, руководствуясь геополитическими соображениями, начали строить с этой страной более тесные отношения. Не последнюю роль здесь играли опасения, что США и их союзники в регионе могут попытаться вовлечь Кабул в сферу собственных интересов в контексте реалий холодной войны.
Встреча М. Даудом делегации СССР в аэропорту Кабула (ГАРФ)
Как мы уже отмечали выше, турне «полпредов» Москвы по некоммунистическим странам Азии, согласно утвержденному в ЦК КПСС графику, началось с посещения Кабула. Туда члены делегации прибыли 21 марта в 14 часов 30 минут по местному времени на самолете из Ташкента. Через сутки члены советской делегации вылетели в Карачи.
Стоит отметить, что Президиум ЦК 16 декабря 1955 г. обсуждал поставленную Хрущевым и Булганиным в телеграмме из Кабула[127] «рекомендацию» об оказании Афганистану экономической помощи на льготных условиях.
Молотов вновь занял особую позицию, выразив мнение, что 100–120 млн. долларов помощи – это «много» и может возникнуть «опасный прецедент». Микоян формально с ним согласился, но сделал оговорку: помощь Афганистану, конечно, усилит прецедент и некоторым другими государствам Советскому Союзу придется помогать не в меньшем объеме, но с точки зрения советских государственных интересов надо идти на предоставление такого рода помощи, если СССР хочет вступить в «более серьезное соревнование с США».
По его мнению, и Бирма может обратиться за советской помощью, но что касается Афганистана – «эти деньги окупятся»[128].
Согласно содержанию отправленной в Москву телеграммы, Дауд в ходе беседы вновь выразил благодарность за решение о поставках вооружения из СССР, о чем ему ранее сообщил советский посол М. В. Дегтярь. Дауд сказал, что афганская военная делегация выехала в Индию, Египет, Чехословакию и приблизительно через две недели ее члены прибудут в Москву для ознакомления с поставляемыми из СССР образцами вооружений. Список желаемых приобретений будет уточняться, но они не будут уполномочены подписать двустороннее соглашение. Для этого в Москву будет направлена отдельная делегация.
Дауд и глава афганской дипломатии Найм выразили благодарность Микояну за подписание экономического соглашения, заявив, что по своему содержанию оно «очень хорошее»[129].
Найм особо подчеркнул, что афганцы особенно довольны тем, что Советский Союз обещал прислать своих специалистов для работы в стране, а также начать подготовку технических кадров из числа местных жителей. Опытный в таких делах Микоян, всегда привыкший отстаивать советские экономические интересы, сразу почувствовал некий подвох и тут же отреагировал.
Он отметил, что вообще-то Советский Союз «скупо» идет на посылку специалистов за пределы страны, давая на это согласие «лишь в случаях крайней нужды и не на долгий срок».
Афганская сторона сама должна готовить национальные кадры, особенно среднего звена. И в этом деле СССР «охотно поможет», поскольку такой подход должен уменьшить количество специалистов, командируемых в Афганистан.
Далее Микоян искусно перевел разговор на другую, для Москвы весьма важную и щекотливую тему. Дауду был задан вопрос: действительно ли сессия СЕАТО в Карачи[130] обострила отношения Афганистана с Пакистаном? На что афганский премьер заявил: после этой сессии «афгано-пакистанские отношения еще больше обострились; отсюда – важность вопроса о поставке вооружения в Афганистан».
Микоян (строго по вышеприведенной нами памятке) также сказал, что «позиция Советского правительства по вопросу о Пуштунистане известна и остается неизменной». Он специально подчеркнул – «если пакистанцы во время моего пребывания в Карачи поднимут этот вопрос, то мною будет подтверждена точка зрения Советского правительства, наложенная тов. Булганиным во время пребывания в Кабуле»[131]. Судя по всему, Дауд и его окружение остались довольны таким заявлением.
Микоян решил проинформировать своих собеседников о том, что советская делегация собирается делать в Пакистане, в частности, постарается своими действиями «содействовать расшатыванию багдадского пакта и СЕАТО». Дауд в ответ заявил, что они, как и другие аналогичные соглашения, обречены на провал, поскольку «народы выступают против этих пактов».
Найм вою очередь подчеркнул, что «малым странам», в том числе и Афганистану, приходится сталкиваться с большими трудностями в деле отстаивания своей независимости, поскольку в мире есть страны, «не считающиеся с интересами малых стран. Другое дело – СССР, который хорошо относится к Афганистану».
Микоян отметил, что советская позиция к таким «малым странам» заставляет и другие государства «изменять свое отношение» к ним… уважать их нейтралитет, иначе эти державы поставили бы себя в невыгодное положение перед общественным мнением»[132].
Далее глава советской делегации уточнил, что слаборазвитые страны получают помощь в своем экономическом развитии еще и «рикошетом», поскольку «американцы в этих условиях вынуждены оказывать слаборазвитым странам большую помощь, чем до этого». По мнению Микояна, они на такие непопулярные шаги идут из-за того, чтобы сохранить свое лицо. Дауд согласился с высказанным мнением и нелестно отозвался об английском премьере А. Идене, который, по его мнению, продолжает «отстаивать колониальную систему и империализм», а афганцы ранее уже «на своих плечах испытали», что это означает[133].
Последним пунктом обсуждения Микоян обозначил проблему налаживания воздушного сообщения между двумя странами, поскольку, по его мнению, переговоры по данному вопросу зашли в тупик. Найм тут же дал свое разъяснение. Из него следовало, что транзитные полеты через Советский Союз их практически не интересуют и вряд ли в ближайшей перспективе ситуация каким-то образом изменится. А если нет взаимности, то и другие страны могут попросить того же. Поэтому они хотят «равенства». В свою очередь Дауд отметил, что во втором по значимости городе Афганистана – Кандагаре, строится «аэродром международного значения», который «будет доступен всем».
Микоян в ответ внес предложение, ранее уже согласованное в Москве: афганская сторона предоставляет СССР право транзитных полетов через свою территорию в Дели, а в ответ афганцам предоставляется право транзитных полетов через советскую территорию в Хельсинки. При этом длина транзитный линий для Афганистана составит около 5 тыс. км, а для СССР – всего около 800 км. Таким образом, для Афганистана будет создан выгодный прецедент на переговорах с другими странами по аналогичным транзитным перевозкам.
По мнению Микояна, Дауд и Найм весьма позитивно восприняли его предложение, поскольку в ходе аудиенции «несколько раз благодарили, говоря, что Советское Правительство проявило глубокое понимание их положения и политики афганского правительства»[134]. Затем М. Дауд устроил торжественный прием в честь Микояна и других членов советской делегации.
22 марта утром Микоян и сопровождающие его лица посетили Кабульский исторический музей, а также ознакомились с возведением комбината хлебопродуктов. Советский Союз оказывал помощь в строительстве этого объекта в счет предоставленного Афганистану кредита[135].
После этих протокольных мероприятий Микоян и сопровождающие его лица вылетели из Кабула в Карачи.
2.1.2. В Пакистане
Формально главной страной в турне был именно Пакистан – тогда еще очень молодое государство, возникшее в 1947 г. усилиями лидера партии Мусульманская лига М. А. Джинны и его единомышленников, сумевших договориться с англичанами о выделении районов Британской Индии, с исповедовавшим ислам населением, в отдельный доминион. Этот процесс сопровождался кровопролитными столкновениями между фанатично настроенными индусами и мусульманами, а также территориальными спорами, самым значительным из которых стала уже упоминавшаяся нами «кашмирская проблема».
Индия достаточно быстро, во многом благодаря усилиям выдающегося политического деятеля В. Пателя, решила проблему собственного суверенитета после вступления в силу в январе 1950 г. Конституции[136]. В Пакистане же этот процесс затянулся на 9 лет, за которые страна стала одним из главных союзников США в регионе, вступив в 1954–1955 г. в военно-политические блоки СЕАТО и Багдадский пакт.
Правда, в отличие от США, так и не признавших КНР, Пакистан это сделал достаточно быстро. Коммунистический Китай, таким образом, вскоре превратился в регионального партнера Пакистана, в том числе и в разрешении, на антииндийской платформе, кашмирского вопроса[137].
Главным мероприятием в день официального провозглашения Исламской Республики Пакистан должна была стать инаугурация первого ее президента – И. Мирзы[138]. Микояна, по разным причинам, там очень ждали и планировали достаточно большую программу общения.
Советская делегация прилетела в Карачи 22 марта в 18 часов по местному времени. По прибытии на аэродроме Микоян выступил с речью, в которой поблагодарил за приглашение и заявил: он надеется, что визит в Пакистан послужит установлению доверия между двумя странами «в интересах мира во всем мире»[139].
На следующий день советская делегация приняла участие в самой церемонии инаугурации президента, в ходе которой Мирза произнес текст торжественной присяги на верность народу Пакистана. Затем состоялся военный парад в честь провозглашения Пакистана республикой. В 11 часов утра по местному времени Микоян и специальные представители других государств, приглашенных на торжества, вручили Мирзе свои верительные грамоты.
Данная дипломатическая процедура должна была в очередной раз продемонстрировать приверженность присутствовавших на торжествах представителей зарубежных государств развивать с Пакистаном отношения исключительно на мирной и дружественной основе, без различий, капиталистические или социалистические это государства.
Микоян на церемонии инаугурации. Справа – глава делегации КНР маршал Хэ Лун (ГАРФ)
Как и любой другой опытный политик, Микоян, пользуясь удобным поводом, использовал свое пребывание в стране и для иного рода контактов. Так, в ходе состоявшегося приема, он имел беседу с послом Таиланда в Пакистане В. Вайтхаяконом, по итогам которой в отправленной в Москву телеграмме отметил, что «отношения между Советским Союзом и Таиландом должны быть улучшены», а статус дипломатических представительств двух стран необходимо поднять до уровня посольств[140].
В дипломатической практике бывают и мероприятия, в которых приходится участвовать без предварительной подготовки. Не стал исключением и Пакистан, где Микояна пригласили поучаствовать в незапланированном программой пребывания митинге и выступить на нем с речью. Анастас Иванович не растерялся и перед собравшейся 100-тысячной толпой в парке «Джигангир», вслед за пакистанским премьер-министром заявил, что Советский Союз стремится к улучшению культурных связей с Пакистаном, является сторонником мирного сосуществования вне зависимости от различия общественных систем стран мира, о чем было заявлено в ходе Бандунгской конференции 1955 г. [141]
Аплодисментами был встречен следующий пассаж речи Микояна: «Развитие дружественных и добрососедских отношений между СССР и Пакистаном, основанных на принципах взаимного доверия и уважения, несомненно, явится новым вкладом в дело упрочения мира во всем мире»[142].
Поездка делегации СССР освещалась на страницах центральной советской печати. Так, в частности, в статье специального корреспондента «Правды» О. Орестова особое место было уделено тому факту, «как внимательно» слушали собравшиеся выступление Микояна[143].
Весьма содержательна информация об этом событии, была изложена Микояном в телеграмме, отправленной в Москву. По его наблюдениям, на митинге выступили главы всех делегаций, кроме Афганистана и Ирана. Он также заметил, что в «гуще людей» находились специальные «дирижеры», создававшие соответствующую их реакцию на выступающих. Так, во время выступления индийского представителя из толпы раздались выкрики «Долой!», после чего пакистанский премьер театрально сыграл роль «примирителя», предложив собравшимся «выслушать индуса как гостя», приехавшего разделить «нашу радость».
Наиболее тепло, после представителя Турции, встречали самого Микояна, речь которого трижды прерывалась аплодисментами. «Дружелюбие» к советским представителям, по словам главы советской делегации, проявили, помимо президента и премьера, пакистанские министры иностранных дел и торговли[144].
По оценке Микояна, «хорошо были встречены» выступления индонезийского и египетского представителей, а вот представители США и Великобритании «выступили бледно», их встречали и провожали «холодно».
Вечером Микоян присутствовал на приеме, данном президентом Пакистана по случаю провозглашения Республики. У главы советской делегации появилась возможность переговорить с премьер-министром Турции Мендересом, возглавлявшим делегацию своей страны. Микоян подчеркнул, что для двух стран наступило время для улучшения отношений, СССР уже сделал шаги в этом направлении, но со стороны Турции пока нет никакого ответа. В ответ последовало заявление, что в ухудшении двусторонних отношений «есть доля вины и Советского Союза», турецкий премьер тут же завершил беседу и ушел[145]. Таким образом, попытка в неформальной обстановке наладить контакты с одним из главных политиков Турции, на тот момент завершились неудачей.
В тот же день Микоян встретился с представителем КНР на торжествах – заместителем премьера Госсовета маршалом Хэ Луном. Обсуждался вопрос о поездке в Северный Вьетнам представителя КПК в тоже время, когда там будет находиться Микоян[146].
Во время беседы с Мирзой, состоявшейся 24 марта, о которой также была проинформирована Москва, Микоян особо выделил заявление президента о том, что Пакистан «не желает чужой земли, но и вершка своей также никому не отдаст». В свою очередь советским представителем были озвучены те положения «памятки», о которой мы писали выше и уже от себя добавил, что Советский Союз не преследует своей политикой захват пакистанского рынка, создавать здесь военные базы или включать Пакистан в «наш блок». А вот вступление страны в военные блоки, заявил Микоян, один из которых простирается вплоть до нашей границы, плохо повлияло на советско-пакистанские отношения, поскольку мы рассматриваем Багдадский пакт как направленный против нас и не можем пренебрегать этим фактом.
Мирза ответил примирительно, отметив, что его государство также хочет жить в дружбе со всеми другими странами. Пакты не направлены против Советского Союза. Наши мотивы вступления следующие: соседи Пакистана, особенно Индия, «взяли нас за горло». Сами мы недостаточно сильны и мы в связи с вышесказанным, «просили бы понять нас». Пакистан не думает воевать с Советским Союзом, «у нас есть база для развития хороших деловых отношений».
Далее попробуем воспроизвести диалог двух политиков, составленный на основании отправленной в Москву телеграммы:
Микоян: нас беспокоит, что Пакистан может стать орудием в чужих руках, плацдармом для нападения на СССР.
Мирза: прежде чем улучшать отношения с Пакистаном, Советскому Союзу следует улучшить отношения с Ираном и Турцией, с которыми Пакистан имеет тесные религиозные и культурные связи[147]. Как ему известно, «неожиданное» вступление Ирана в багдадский пакт вызвано опасением шаха возможными внутренними беспорядками в стране.
Микоян: Советский Союз стремится к улучшению отношений с Турцией, однако не находит взаимности.
Мирза: мы постараемся вам посодействовать в этом вопросе. Пакистан не желает Советскому Союзу ничего плохого. Он был бы рад, если бы СССР поддержал нас в вопросе о Пуштунистане и Кашмире. Признал бы свои ошибки и их исправил. Его собеседник «имеет большое сердце» и он очень хочет верить, что советские лидеры «могут признать свои ошибки».
Микоян: Всему миру известно, когда мы ошибаемся, у нас хватает мужества об этом прямо сказать. Но в данном случае никакой ошибки не допущено[148].
В заключение беседы Микоян отметил, что в СССР всегда готовы принять у себя пакистанского президента.
Во время беседы Микояна с премьер-министром М. Али тот был еще более радикален и заявил: мы не скрываем, что будем принимать меры, чтобы подорвать пакты НАТО, Багдадский пакт и СЕАТО. Если же эти пакты распадутся, незачем будет сохранять и Варшавский пакт. Пакистанцы ожидают от СССР, «своего великого соседа», что бы тот не поддерживал ни одну из сторон конфликта в споре Индии и Пакистана. Пусть они сами решат спорный вопрос. К Советскому Союзу у пакистанцев просьба быть в стороне, нейтральным. Если какая-либо из сторон будет претендовать на часть пакистанской территории и СССР поддержит эту страну, что же могут подумать об этом пакистанцы[149].
После контактов с Мирзой, М. Али, а также с министром иностранных дел Х. Чоудри[150], Микоян сообщил в Москву, что все они «хотят иметь с нами хорошие отношения» и обещали помочь в сближении СССР с Турцией[151].
В тот же день Микоян, продолжая использовать удобный случай с переговоров с другими иностранными делегациями, принял югославского представителя В. Зековича и пробеседовал с ним около часа о XX съезде КПСС, а также и по некоторым другим вопросам[152].
В здании Посольства СССР Микоян также встретился с государственным министром Египта А. Садатом, с которым имел беседу по вопросам ситуации на Ближнем Востоке[153]. Приведем из нее один важный диалог.
Садат: может ли правительство Египта рассчитывать, что Советский Союз и КНР согласятся отпустить в Египет добровольцев-мусульман из своих стран. Египтяне хотели бы избежать обвинений в том, что они призывают на помощь СССР. Египет хочет, чтобы во всем мире поняли: речь идет лишь о мусульманах.
Микоян: добровольцы не смогут решить этот вопрос. Главное – это собственные кадры[154].
Затем вновь продолжились контакты с пакистанскими официальными лицами. 25 марта Микоян посетил главу Учредительного собрания Пакистана А. Вахаб Хана, а также Ф. Джинну и пригласил их, согласно ранее достигнутой договоренности, посетить Советский Союз[155].
После еще одной дипломатической беседы – с главой делегации Чехословакии, заместителем председателя Национального собрания И. Вало, Микоян присутствовал на заседании Учредительного собрания Пакистана, а затем на приеме, организованном пакистанской группой Межпарламентского союза.
В 19 часов в Посольстве СССР был устроен прием, на котором присутствовали около 800 человек, в том числе пакистанские президент и премьер-министр. Им показали документальный фильм «В Пакистане» снятый в 1955 г. советскими кинематографистами – режиссером Р. Б. Халушаковым и оператором Л. Т. Котляренко.
У Микояна во время приема состоялся новый разговор с Мирзой[156], а чуть позднее, на отдельном приеме, он побеседовал с лидером Пакистанской Народной лиги Х. Ш. Сухраверди и иранским представителем на инаугурации – принцем Реза[157].
На следующее утро советская делегация улетела в Дели. При отлете на аэродроме Карачи Микоян сделал заявление, в котором выразил благодарность властям и народу Пакистана за оказанный теплый прием[158]. Закончил он свое выступление с использованием фразы из языка урду[159]: «До свидания – Худа хафиз!»[160].
Безусловно, пакистанский этап поездки Микояну, судя по тому, как он был виртуозно проведен, можно было (как и визит в Афганистан) охарактеризовать как несомненный дипломатический успех.
2.1.3. Укрепление дружественных отношений с Индией
Индия после 1947 г. объективно являлась главным региональным геополитическим соперником Пакистана. Микояну предстояло провести переговоры с ее премьер-министром Дж. Неру и его ближайшими соратниками из числа лидеров правящей партии ИНК.
Естественно, принимающая сторона придавала этой поездке большое значение, особенно в силу того, что могло возникнуть подозрение – советская дипломатия постепенно склоняется в пакистанскую сторону и пребывание Микояна в Карачи и тот теплый прием, который был оказан советской делегации, явилось тому подтверждением.
Советскому представителю предстояла непростая задача убедить индийское руководство в сохранении желания улучшать связи с их страной по всем возможным направлениям. При этом он должен был учитывать тот факт, что лидеры местной компартии, традиционно ориентированные на Москву, не пользовались большим уважением со стороны Неру и у него на это были весьма веские причины. Все это четко проявилось еще во время визита в страну Хрущева и Булганина. «Просоветский» крен в индийской внешней политике неоднократно подвергался критике в США и Великобритании[161].
Первая из запланированных бесед с индийским премьером состоялась 26 марта в 16 часов по местному времени и продолжалась около трех часов[162].
Микоян проинформировал Неру о результатах своей поездки в Афганистан и Пакистан. Он также сообщил в Москву, что заявление по Кашмиру и Пуштунистану произвело на индийского премьера «большое впечатление».
В свою очередь Неру отметил, что отношения между Индией и Пакистаном напоминают отношения в семье, в которой произошел разлад, и члены которой начинают с ожесточением относиться друг к другу. Ситуация усугубляется еще и тем, что многие английские чиновники индийского колониального аппарата уехали в Пакистан. Туда же «хлынули толпы американцев» под видом экспертов и советников и там уже наблюдаются англо-американские противоречия. При этом сами народы Индии и Пакистана находятся в «дружбе» друг с другом, «все дело в верхах».
Многие индийцы, по словам Неру, симпатизируют афганскими пуштунам. Как ему представляется, Афганистан несет ущерб, установленный от блокады Пакистаном. Кроме того, на территорию Индии каждый месяц из Пакистана переселяются по 45–50 тыс. чел. индусского вероисповедания, а вот в Индии мусульманское население полностью равноправно с индусским[163]. Споры между Индией и Пакистаном, по его мнению, носят политический характер. Пакистан боится Индии и по этой причине просит значительную помощь от США.
Далее собеседники перешли к обсуждению вопроса о Кашмире, который был поднят несколькими месяцами ранее Хрущевым и Булганиным во время их визита в Индию. Советские руководители, по словам Неру, сами изъявили желание посетить этот штат и якобы убедились в том, что «Пакистан совершил агрессию против Кашмира».
После обмена мнениями о ситуации вокруг Афганистана, Микоян проинформировал Неру о том, что сделал Советский Союз для смягчения международной напряженности. Он рассказал о посещении Советского Союза норвежским и датским премьерами, о своих беседах с В. Ориолем, о предстоящей поездке Хрущева и Булганина в Великобританию. Далее собеседники обсудили вопросы Югославии[164] и Ближнего Востока. Микоян дал индийскому премьеру свою интерпретацию причин его предстоящего визита в ДРВ[165].
Микоян и Неру далее констатировали сходство позиций по Женевским соглашениям по Индокитаю, о международной наблюдательной комиссии по данному вопросу, в состав которой входил и индийский представитель.
Естественно, что в печати содержание этой беседы не раскрывалось. В «Правде» 27 марта появилась лишь анонимная заметка, в которой главный акцент делался на том, насколько разительно отличается прием в Индии Микояна от аналогичного приема, ранее устроенного там Даллесу.
Утром следующего дня состоялась короткая беседа Микояна с министром торговли и промышленности Индии[166], а затем прошла вторая беседа с Неру[167], которая имела для Микояна не менее важное значение, чем предыдущая. Ему предстояло рассказать о XX съезде КПСС не одному из представителей «братских» стран или партий, а восточному, пусть и прогрессивному, но все же «буржуазному» политическому лидеру.
Можно было только предполагать, как он мог распорядиться полученной информацией[168].
Микоян и премьер-министр Индии Неру во время переговоров в Дели (ГАРФ)
Микоян вначале дождался момента, когда заинтригованный индийский премьер сам об этом его попросит. Неру сказал, что в Индии «с интересом следили» за советским партийным форумом, но их источники информации ограничены официальной печатью. Микоян рассказал Неру о закрытом заседании, посвященном вопросу о культе личности Сталина. Отметил, что доклад Хрущева по этому вопросу был «полностью одобрен», но публиковать его в открытой печати делегаты съезда не сочли возможным, поскольку это может быть использовано «врагами против нас»[169]. Члены КПСС ознакомились с его содержанием в своих партийных организациях. Поскольку Неру – «наш друг», мы можем «в совершенно доверительном порядке» информировать его об основном содержании этого доклада.
По сообщению Микояна, отправленном вскоре в Москву, Неру слушал его «с напряженным вниманием», а потом «тепло поблагодарил».
Затем Неру задал несколько вопросов, относившихся к услышанному:
Неру: Первое. Являлось ли соглашение 1939 г. между Советским Союзом и фашистской Германией результатом культа личности или нет? Многие к нему отрицательно относятся.
Микоян: этого соглашения никогда бы не было, если бы не «глупая политика англичан и французов перед второй мировой войной». Прежде всего, это было «глупое» их поведение в ходе состоявшихся летом 1939 г. трехсторонних англо-франко-советских переговоров. «Мы вынуждены были принять это решение, – сказал Микоян, – в силу позиции, занятой англичанами и французами»[170].
Неру: Второе. И до Сталина в истории были случаи, когда вся власть в государстве находилась в одних руках, в чем смысл таких решений съезда?
Микоян: на XX съезде КПСС этот вопрос был поставлен для того, чтобы не допустить повторения такого рода эксцессов в будущем.
Неру: Третье. В свете решений XX съезда окончательная картина социализма должна представлять из себя разнообразие систем, а не сплошное сходство.
Микоян: такое утверждение «бесспорно».
Неру: Четвертое. О причинах разрыва с Югославией. Это была ошибка Сталина?
Микоян: это был каприз Сталина, остальные члены советского руководства не сочувствовали этому, однако ничего поделать не могли[171].
Неру: Пятое. В каком состоянии находятся советско-турецкие отношения?
Микоян: Турецкие лидеры после Ататюрка стали ухудшать отношения с нами. Это не значит, что мы тоже должны были обострять отношения. Это была ошибка Сталина, о чем Хрущев и заявил в закрытом докладе на XX съезде. При этом мы не имели по отношению к Турции никаких агрессивных намерений, этого не хотел и Сталин. Всем известно, подчеркнул Микоян, «что Советский Союз всячески поддерживал Ататюрка»[172].
Неру: Шестое. Нам известно о неодобрительной реакции на решения XX съезда со стороны Французской компартии. Так ли это?
Микоян: Для них это было неожиданно, но они разделяют решения съезда. При этом Микоян сослался на свои беседы в кулуарах съезда с М. Торезом[173] и Ж. Дюкло[174].
Неру: Седьмое. Будет ли существовать Коминформ?
Микоян: Коминформ имеет сейчас мало пользы, т. к. фактически не работает[175].
После таких беспрецедентных откровений, Микоян в свою очередь попросил Неру рассказать о его недавних контактах с западными политиками, на что тот, сославшись на дефицит времени, обещал, что сделает это во время следующей встречи.
Вечером того же дня посол СССР в Индии устроил прием в честь Микояна и Рашидова, на котором присутствовали Неру, члены кабинета министров, лидеры политических партий и представители общественности. Через час был обед уже у министра торговли и промышленности, на котором Неру также присутствовал.
Гость и хозяева обменялись приветственными речами. Так, в своем выступлении Микоян сказал о том, что Советский Союз готов, «если того пожелает правительство Индии», поделиться накопленным опытом в создании собственной нефтяной промышленности, а также, «если потребуется», организовать поставки в Индию нефтяное оборудование и организовать подготовку национальных кадров и др.[176]
На следующий день утром Микоян посетил место кремации М. Ганди и возложил к мемориалу венок из роз[177]. После этого протокольного мероприятия состоялась предусмотренная ранее беседа с министром внутренних дел Пантом и министром финансов Дешмуркхом по вопросам перспектив советского участия в финансировании второго пятилетнего плана развития Индии[178].
Президент Индии Р. Прасад чуть позднее дал торжественный завтрак в честь Микояна, на котором присутствовали Неру, его дочь И. Ганди, вице-президент С. Радхакришнан, а также члены кабинета министров.
После этого протокольного мероприятия Микоян и Рашидов совершили ознакомительную поездку по окрестностям Дели, посетили одну из близлежащих деревень, где поинтересовались условиями жизни крестьян и доходностью их хозяйств.
Микоян в тот же день присутствовал на заседании нижней палаты индийского парламента, а после в его честь там был дан прием, на котором вновь присутствовал Дж. Неру. Именно там между ними состоялась отложенная ранее индийской стороной беседа[179].
Неру сдержал ранее данное обещание и проинформировал Микояна о своей беседе с Д. Ф. Даллесом и французским политиком К. Пино.
По словам индийского премьера, они с Даллесом обсуждали вопрос о Багдадском пакте и СЕАТО. Неру в ходе беседы высказался против этих соглашений, прежде всего потому, что они, по его мнению, мешают «нормальному развитию» индийско-пакистанских отношений.
Потом Неру поинтересовался у Микояна, может ли он сообщить индийскому парламенту (без упоминания его персонально как источника поступившей информации), относительно сделанного заявления лидерами Пакистана, что они не опасаются угрозы со стороны Советского Союза, а рассматривают СЕАТО и Багдадский пакт лишь в отношении Индии и Афганистана?
Микоян несколько смутился, моментально оценив, какие это может иметь последствия, и осторожно попросил: поскольку его беседы в Карачи носили «конфиденциальный характер», пакистанские лидеры могут в любой момент отказаться от сделанных в их ходе заявлений.
Неру наверняка все понял правильно и затем сообщил Микояну, что Даллес просил его рассказать о поездке в СССР и о визите Хрущева и Булганина в Индию. Он также проинформировал собеседника, что Даллес его пригласил посетить США с официальным визитом.
Микоян попросил рассказать индийского премьера о его недавней беседе с иранским шахом. Неру сообщил, что рекомендовал шаху съездить в СССР, и он думает, что тот принял приглашение советской стороны именно после беседы с ним. Но это обстоятельство не должно понравиться американцам. По его наблюдениям, «шах производит впечатление довольно честного человека»[180].
Во время приема вместе с Неру и Индирой Ганди (РГАСПИ)
После беседы с Неру Микоян нанес протокольный визит вице-президенту Радхакришнану[181] и пообщался с министром естественных ресурсов и научных исследований К. Д. Малавия[182].
На следующий день Микоян и члены делегации выехали в Калькутту, по пути посетили знаменитую Агру, где познакомились с местными достопримечательностями, самым известным из которых является гробница Тадж Махал. В Калькутте Микоян и сопровождавшие его лица посетили Национальный музей и Ботанический сад.
Из Калькутты самолет вылетел в бирманскую столицу Рангун. На аэродроме во время проводов возникла импровизированная пресс-конференция, в ходе которой Микоян отметил, что его поездка в Индию была «очень успешной»[183].
Таким образом, и этот, запланированный в самый последний момент вояж, можно записать в дипломатический актив Микояна.
Беседы Микояна в Индии позднее получили свое продолжение уже в Москве. Осенью 1956 г. в советскую столицу прибыл с визитом индийского министра производства К. Ч. Редди. Во время встречи с ним, состоявшейся 23 октября, Микоян заявил, что советско-индийская дружба не носит конъюнктурный характер, а сложилась исторически, и в дальнейшем будет продолжать развиваться[184].
В свою очередь Редди особо подчеркнул, что СССР и Индия являются активными партнерами в деле сохранения мира и прогресса, в процветании советского и индийского народов.
Микоян отметил, что важное значение имеет тот факт, что наши две страны фактически выступили вместе в вопросе о Суэцком канале.
Касаясь советской помощи, Микоян заявил, что Советский Союз, как это было и раньше, готов оказывать Индии посильную помощь в ее индустриализации, необходимо только «уточнить конкретную сторону вопроса». СССР имеет возможность поставок в Индию в 1959–1961 гг. промышленного оборудования не более чем на 500 млн. рублей[185]. Кроме того, готовы выделить новый кредит Индии, помочь в организации на ее территории научно-исследовательских институтов, а также принять на учебу на наших предприятиях индийские кадры.
Далее Микоян остановился на важности завершения металлургического завода в Бхилаи, в ходе которого советская сторона своевременно выполняет все ранее взятые на себя обязательства.
Редди заверил собеседника, что работа индийцев рядом с советскими рабочими и специалистами на данном объекте позволит им приобрести опыт и в дальнейшем поможет строительству других объектов[186]. Он также выступил с предложением о поставке в Советский Союз индийского табака в обмен на советское оборудование, но осторожный Микоян ответил ему весьма дипломатично: «я не в курсе этого вопроса» и попросил внести в него дополнительную ясность присутствовавшего на этой встрече министра внешней торговли Кабанова[187].
Как нам представляется, в этом случае вновь сработал известный «микояновский» экономический прагматизм и одновременно проявилась его дипломатичность в контактах с представителем государства, с которым Советский Союз как минимум из-за таких «пустяков» не желал ухудшения отношений.
2.1.4. В Бирме
Заключительным пунктом поездки по несоциалистическим странам Азии стала другая бывшая английская колония, а с 1948 г. независимое государство в форме парламентской республики – Бирманский Союз, возглавлявшееся премьер-министром У Ну[188]. В октябре 1955 г. он посещал с официальным визитом Советский Союз, где ему был оказан пышный прием, зачастую выходивший за рамки формального дипломатического протокола[189]. У Ну и другие члены делегации, кроме Москвы, посетили Ташкент, Севастополь, Ялту, Баку, Алма-Ату, Самарканд и Ленинград.
В Колонном зале Дома союзов был организован митинг советско-бирманской дружбы, а в Кремле состоялось подписание совместного заявления, на котором, помимо Хрущева и Булганина, присутствовал и Микоян[190].
В декабре 1955 г. в Бирме находились с ответным визитом Хрущев и Булганин, сделавшие У Ну, в счет будущей «дружбы», дорогостоящие подарки[191].
Официальная идеология Бирмы была весьма расплывчата – развитие в стране демократии и строительство «национального социализма». Но Хрущева и Булганина такого рода «тонкости» мало интересовали. Упор делался, как и в отношении соседней Индии, на слове «социализм». При этом они готовы были пожертвовать, вопреки официальному лозунгу о «пролетарской солидарности», поддержкой действовавшей с 1948 г. в подполье Компартии[192].
Ранее Советский Союз с симпатией относился к борьбе бирманских коммунистов по той же причине, что и к остальным азиатским компартиям – в Москве не верили в «прогрессивный потенциал» политических партий, выражавших интересы местной некоммунистической элиты.
Гражданские войны в Малайе, Филиппинах, Бирме начались практически одновременно, как будто по единому сигналу. В качестве союзников у бирманских коммунистов оказались каренские, монские и араканские сепаратисты[193], стремившиеся к созданию своих независимых государств.
Конституция декларировала в Бирме плановую экономику, с 1948 г. там был принят двухлетний план. С 1952 г. действовала восьмилетняя программа развития – план построения государства благосостояния, ориентированный, прежде всего, на помощь американских и английских специалистов. С 1948 г. в стране было начато создание государственного сектора, а в 1953 г. прият закон о национализации земли.
У Ну много говорил о такой экзотической разновидности социалистической идеи, как «буддийский социализм», демонстративно выражал симпатии к СССР за победу во Второй мировой войне, но в Конституции упоминание о социализме все же отсутствовало. У Ну при этом неплохо отзывался и о «советском социализме», ВКП(б)/КПСС, им на вооружение были взяты отдельные формулировки из работ Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, но бирманскому лидеру не нравились в советской модели диктатура пролетариата, однопартийность, отсутствие свободы слова, преследование церкви и т. п.
Поскольку до 1955 г. СССР и его союзники поддерживали бирманских коммунистов, страна обратилась за помощью к Западу. И тут же появилась «третья сила» в лице югославского лидера Тито. В конце 1954 – начале 1955 гг. он совершил поездки в Индию и Бирму, явно прощупывая возможности налаживания более тесных отношений с лидерами этих стран с целью привлечения в формировавшееся Движение неприсоединения[194].
Предложить такой же объем помощи, как Советский Союз, Тито, конечно, был не в состоянии. Поэтому, в основном, занимался пропагандой идей «югославского социализма» как альтернативы советской сталинской модели.
Визит Хрущева и Булганина в конце 1955 г. был воспринят в Рангуне с большим энтузиазмом. И вот теперь бирманской стороне буквально через три с половиной месяца предстояло принять еще одну группу советских высокопоставленных деятелей.
Встреча советской делегации в аэропорту Рангуна (ГАРФ)
Как мы уже отметили выше, особую «пикантность» советско-бирманским отношениям придавал тот факт, что правительство У Ну вело вооруженную борьбу с военизированными формированиями Компартии Бирмы. Новые тенденции советской внешней политики заставляли Кремль поступиться своими идеологическими принципами в обмен на улучшение советско-бирманских межгосударственных отношений[195].
Чтобы подчеркнуть особую заинтересованность в укреплении двусторонних связей, У Ну при встрече Микояна обратился к нему на русском языке[196]. В ответ глава советской делегации не поскупился на комплименты в его адрес, заявив, что бирманский лидер снискал глубокое уважение и любовь всех советских людей, с которыми он встречался, будучи с визитом в СССР. Именно У Ну, по его мнению, «заложил основы тесной дружбы между нашими странами» и это, по его мнению, «уже зрелая дружба двух стран, которые каждая своим путем стремится к счастью своих народов и борются за мир во всем мире»[197].
Формальным главой государства считался Президент Ба У. Именно он в первый день пребывания от своего имени дал торжественные завтрак и обед в честь советской делегации.
Затем Микоян, согласно дипломатическому протоколу, возложил венок на могилу национального героя бирманского народа – генерала Аун Сана[198].
Советской делегации была принимающей стороной предложена обширная культурная программа. В результате Микоян и сопровождающие его лица 31 марта получили возможность осмотреть достопримечательности бирманской столицы. Они, в частности, посетили пагоду Шве-Дагон, построенную 2500 лет тому назад. Микоян сделал, в соответствии с принятыми в Бирме обычаями, символическое пожертвование в фонд этой пагоды.
Затем гости побывали на первой в стране текстильной фабрике, где их встретил управляющий, подробно рассказавший о производственном процессе, оборудовании и выпускаемой продукции.
Микоян сделал весьма позитивную запись в книге почетных посетителей: «Я с большим удовольствием посетил первенец текстильной промышленности Бирманского Союза, идущего по пути индустриализации, социального и культурного развития. От всей души желаю, чтобы бирманский народ построил на своей земле развитую промышленность, ликвидировав свою отсталость – это проклятое наследие колониального гнета»[199].
Советские гости осмотрели джутовую и фармацевтическую фабрики, а также посетили строительство металлургического завода в Рангуне.
В полдень по местному времени Микоян нанес визит У Ну и между ними состоялась беседа, о содержании которой Анастас Иванович тут же сообщил в Москву. По его информации, в ходе аудиенции затрагивались в общей форме различные вопросы международного положения и перспективы развития советско-бирманских отношений.
На завтраке, устроенном У Ну, Микоян проинформировал о своих встречах с руководящими деятелями Пакистана и о беседах с Неру.
У Ну поинтересовался отношением руководства СССР к намерению США, Англии и Франции, в случае возникновения арабско-израильского конфликта, действовать в соответствии с известной трехсторонней декларацией[200].
Микоян заявил, что СССР против вмешательства в ближневосточные дела этих держав, преследующих «империалистические интересы». Трехсторонняя декларация была подготовлена без участия «заинтересованных» стран региона Среднего Востока. Помимо этого, ООН не давала США, Англии и Франции каких-либо прав на подписание такого рода документа, поэтому «как сама декларация, так и любое вмешательство на ее основе, являются незаконными».
У Ну поднял вопрос о порядке практического осуществления достигнутой ранее договоренности об оказании Бирме советской технической помощи. Он особо отметил, что США присылали в Бирму, «в порядке оказания технической помощи» неподготовленные для работы в местных условиях кадров, которые «оставили о себе… плохую память». И он очень не хочет, чтобы о направляемых в Бирму советских специалистах сложилось аналогичное мнение, поэтому предлагает отправить в Москву экспертов, в обязанности которых будет входить определять, вместе с советскими коллегами, «для каких конкретных целей и какие советские специалисты требуются».
Примерка «белой шапочки». Микоян в традиционной бирманской одежде на приеме в честь советской делегации (ГАРФ)
После очередных выборов в Бирме, сообщил далее У Ну, в Советский Союз будут направлены три министра (промышленности, торговли и обороны), которые должны определить возможности приобретения советских товаров в счет поставляемого в СССР риса, а также начнут разработку двустороннего соглашения об оказании Бирме технической помощи и развития экономического сотрудничества[201].
Микоян заявил, что это «разумный подход» и руководство СССР всегда готово принять в Москве такую делегацию.
В заключение беседы У Ну сказал, что, по причине трудностей, возникших у бирманской авиакомпании, остается нерешенным вопрос о покупке в СССР 4 самолетов Ил-14, но к советской стороне их трудности не имеют никакого отношения[202].
Президент Ба У вечером того же дня устроил большой приём в честь советской делегации, прошедший, как сообщалось в официальном пресс-релизе, в «неформальной дружественной обстановке».
Микоян принял предложение хозяев и 1 апреля в 7.45 утра советская делегация вылетела в Шанское государство. Их сопровождали несколько министров, а также советский посол в Бирме А. Д. Щиборин.
На аэродроме в Хехо советских представителей встретили глава Шанского государства Сао Кун Чо и другие высокопоставленные чиновники. На живописном озере Инле был дан завтрак, во время которого Микоян информировал бирманское руководство о решениях XX съезда КПСС, в том числе и о критике культа личности Сталина. По оценке Микояна, его «выслушали с огромным интересом и благодарили за доверие».
Во время этой встречи также говорили о продаже бирманского риса в СССР и что на вырученные средства бирманская сторона планирует закупить в СССР, Польше, Чехословакии и Венгрии машины, оборудование, а также потребительские товары[203].
Вечером того же дня советская делегация возвратилась в бирманскую столицу. По всей видимости, поездка в Шанскую область была внеплановой, и в Москву о ней сообщили уже после того, как она состоялась.
По итогам поездки было подписано совместное заявление У Ну и Микояна, Правительство СССР в дополнение к к дару технологического института предложило построить за свой счет в Рангуне госпиталь, театр и культурно-спортивный комплекс. Приняв этот дар, У Ну в ответ предложил Советскому Союзу дар такого количества риса, которое по сумме соответствовало советскому дару.
Кроме того, сторонами было подписано дополнительное соглашение и долгосрочный протокол о взаимных поставках товаров и предоставлении услуг[204].
Обеспокоенный тем, что Микоян «загостился» в Бирме и может не успеть выполнить вторую часть своей миссии, связанной с поездками по азиатским социалистическим странам, Хрущев отправил ему полушутливую телеграмму. Анастас Иванович точно уловил заложенный в ней «двойной» смысл и ответил не менее оригинально[205].
Телеграмма Хрущева Микояну, 3 апреля 1956 г.
Анастас Иванович!
Передаем наше почтение и пожелание доброго здоровья.
Мы все довольны результатами твоей работы, которая была проведена в Карачи, Дели, Бирме. Во всех отношениях эта поездка оказалась очень полезной.
Не можем также не выразить своего сожаления в связи с тем, что тебе не удалось посмотреть в Бирме еще два-три озера[206].
Выражаем также свое сочувствие в связи с тем, что в Ханое у тебя уходит много времени на неизбежные официальные церемонии, что забирает часть времени, необходимого на ознакомление со страной, обсуждение практических вопросов и оказание помощи товарищам. Надеемся, что, несмотря на все нужные церемонии, ты найдешь возможность выполнить главную цель своей поездки в Ханой[207].
Ответная телеграмма Микояна (не позднее 4 апреля 1956 г.)
Никита Сергеевич!
Спасибо за дружескую телеграмму. Я понимаю Вашу зависть по поводу осмотра нами прекрасного озера Инле. Но раз пустился в путешествие, хочется посмотреть побольше. Ваша зависть, однако, может уменьшиться, если учесть, что мы уступили настоятельным просьбам У Нy и в воскресный день, – день отдыха но конституции Советского Союза, – побывали в Шанском государстве. Во время полета туда в обратно беседовал в течение трёх часов с четырьмя бирманскими министрами-социалистами, а на месте, в Шанском государстве, – с главой этого государства, являющимся одновременно министром иностранных дел Бирмы. Настойчивость, проявленная У Ну в его приглашении нам совершить эту поездку, мы поняли как его желание найти повод для нашей встречи и беседы: самыми влиятельными его министрами. Состоявшийся беседами как с У Ну, так и его министрами были очень довольны[208].
Итоги этой части поездки 13 апреля 1956 г. обсуждались на заседании Президиума ЦК КПСС, члены которого выразили мнение, что она «была очень полезной, нужной», и деятельность Микояна была полностью одобрена[209].
Интересна реакция ЦРУ США на итоги этого визита. Исходя из рассекреченной в 2017 г. справки, отправленной его сотрудниками 5 апреля 1956 г. в Госдепартамент, она состояла в следующем. Назвав Микояна «третьим человеком в советской иерархии», там особо отметили, что во время одного из своих выступлений в Дели он сделал важное заявление о том, что в первую очередь в сегодняшних условиях необходимо торговать, а не заниматься перевооружением, как предлагают некоторые западные «агрессивные круги». Причем этот тезис он отстаивал не только в Индии, но и в других странах данного региона, которые он посетил.
Кроме того, в Пакистане Микоян затрагивал не только торговую тему, но и сделал заявление о том, что СССР будет дружить с этой страной и помогать ей вне зависимости от того, что он вступила в Багдадский пакт и имеет свои обязательства перед западными союзниками.
Особо отмечалась высказанная Микояном позиция в отношении Кашмира, в которой он подчеркнул, что окончательное решение вопроса должно быть за самим «народом Кашмира». По их представлениям, поскольку большинство населения этой территории являлось мусульманами, то в случае возможного свободного волеизъявления они выскажутся за вхождение в состав дружественного Западу Пакистана.
Советские журналисты, сопровождавшие Микояна в поездке, якобы были сильно удивлены контрастом между тем, как в Дели тепло принимали Микояна, а незадолго до того весьма прохладно – госсекретаря Даллеса.
Составители справки нашли весьма успешной поездку Микояна в соседнюю Бирму, где по ее итогам было подписано соглашение, сделавшее Советский Союз крупнейшим импортерам риса из этой страны. В обмен Москва обязалась делать важные для бирманской промышленности поставки промышленного оборудования, продукции советского машиностроения, а также оказывать Бирме техническую помощь. Микоян от имени советского руководства также сделал Бирме «подарок», предложив построить там за свои средства медицинские и культурные объекты (госпиталь, театр, стадион и др.). Авторы ноты резюмировали, что поездка Микояна придала новый импульс кампании Москвы по повышению уверенности в азиатских странах о возможности СССР «вести бизнес» на «взаимовыгодной основе».
Общий вывод был таков: фактически поездка Микояна стала своеобразным продолжением и закреплением результатов визитов Хрущева и Булганина в данный регион[210].