, где китайской стороной было заранее запланировано посещение строительства железнодорожной магистрали и автомобильного моста через реку Янцзы. Такой маршрут был не случайным, поскольку в возведении этих объектов участвовали специалисты из СССР и они должны были стать наглядным проявлением советско-китайской дружбы.
В тот же день в 17.20 по местному времени самолет с членами советской делегации приземлился в Пекинском аэропорту. Встречал делегацию премьер Государственного административного совета Чжоу Эньлай, который от своего имени уже через два часа устроил большой прием по случаю их приезда, на котором присутствовали и другие китайские лидеры[284].
В своем приветственном слове Чжоу Эньлай, стремясь поддержать дипломатическую миссию Микояна, особо отметил важность установления Советским Союзом дружественных отношений с несоциалистическими странами Азии, сказал, что «Советский Союз снискал все возрастающую поддержку со стороны народов всего мира»[285].
Чжоу Эньлай встречает Микояна в аэропорту Пекина, апрель 1956 г. (ГАРФ)
Чжоу Эньлай также высоко оценил внешнюю политику СССР, которая, по его словам, благодаря решениям XX съезда КПСС, «открывает широкую дорогу для благодатного дела борьбы за мир во всем мире». Чжоу Эньлай особо подчеркнул, что народы двух стран связаны «узами глубокой, нерушимой братской дружбы»[286].
В ответном слове Микоян отметил, что он впервые посещает регион, но все равно понимает, что «Азия теперь не та, что была прежде». Далее он заявил, что от имени всех советских людей может сказать: в СССР «все от души радуются каждому успеху китайского народа как собственному успеху»[287].
После приема состоялась встреча Микояна с Мао Цзэдуном, продолжавшаяся 3,5 часа. И это был уже иной формат общения. В ее ходе тот прямо указал Микояну на «ошибки» Сталина, связанные, по его мнению, как раз с культом личности. Свел он их в первую очередь к нежеланию в разные исторические периоды идти навстречу интересам китайской компартии. Председатель ЦК КПК вновь озвучил свои давние претензии по поводу роли Коминтерна в истории китайского коммунистического движения. Так, по его словам, из-за ошибок Коминтерна и лично Сталина, КПК сильно пострадала в первой половине 1930-х гг., во время Гражданской войны со сторонниками Чан Кайши. Красная армия в это время сократилась с 300 до 25 тысяч бойцов. «Дело шло ко дну», – патетически заявил Мао[288].
Кроме того, китайский лидер отметил, что в то время поступали неправильные директивы от его главного политического оппонента – Ван Мина, которому удалось, используя хорошее знание русского языка и свои качества «большого подхалима», втереться в доверие к Сталину и, таким образом, негативно влиять на положение в КПК[289].
Затем к разговору подключился Чжоу Эньлай. По его словам, находясь в Москве в 1939–1940 гг. он так и не смог добиться личной встречи со Сталиным[290]. Мао Цзэдун добавил, что, будучи в Москве в конце 1949 – начале 1950 гг., чувствовал, что Сталин ему не доверяет и вначале не хотел подписывать договор о дружбе, и во всем сквозило его недовольство по отношению к нему[291]. Он сравнивал китайцев с югославами[292]. В Синьцзяне, по его словам, советские представители сеяли недоверие к новому режиму[293].
Микоян, сообщая в тот же день в отправленной телеграмме в Москву о жалобах лидеров КПК отметил, что он постарался разрядить обстановку и в какой-то момент им подыграл: «Я сказал, что мнительность Сталина зашла так далеко за последние годы, что он не только Мао Цзэдуну иногда выражал недоверие, но и не доверял даже нам, его ближайшим товарищам»[294].
Мао Цзэдун в ответ заявил, то «теперь после XX съезда, им легче называть вещи своими именами». Когда речь зашла о перспективах Коминформа, китайский лидер констатировал, что эта организация «приносит не пользу, а скорее вред» и не следует вместо нее создавать Контактное бюро, как это предлагали представители КПСС.
Далее Чжоу Эньлай в ходе беседы затронул вопрос о статусе Внешней Монголии (МНР)[295].
Исходя из содержания отправленной Микояном 7 апреля в Москву телеграммы, во время беседы Мао Цзэдун «был в очень хорошем настроении и говорил с подъемом, по-дружески» и просил его передать в Москву «всем товарищам привет»[296].
Утром следующего дня по просьбе китайской стороны состоялась беседа Микояна с заместителем премьера Госсовета, председателем Госплана КНР Ли Фучунем и с председателем государственного комитета КНР по строительству Бо Ибо. Обсуждались перспективы возведения на территории КНР 188 новых промышленных предприятий[297].
Ли Фучунь также попросил министерство нефтяной промышленности СССР оказать помощь КНР в поставках бурового оборудования. Сторонами также были согласованы тексты соглашений о сотрудничестве в строительстве железной дороги от Урумчи до советско-китайской границы.
7 апреля в 13.00 состоялась вторая встреча Микояна с Лю Шаоци и Чжоу Эньлаем, продолжавшаяся 2,5 часа[298]. После ее окончания состоялась церемония подписания соглашения об оказании СССР помощи КНР в строительстве 55 новых объектов, причем без получения от СССР под них специального кредита[299]. Предусматривалось также строительство новых гражданских и военных объектов, включая заводы по производству вооружений[300].
Как отметил Микоян в телеграмме в Москву, все же более половины времени ушло на обсуждение решений XX съезда КПСС. Лю Шаоци, по его впечатлениям от услышанного, полностью одобрил линию ЦК КПСС с момента ареста летом 1953 г. Берия и вплоть до XX съезда включительно[301].
Далее речь зашла о возможности передачи части Курильской гряды Японии[302].
Лю Шаоци и Чжоу Эньлай сообщили Микояну, что «около тридцати высокопоставленных деятелей» выразили желание услышать от него информационное сообщение о культе личности». Соответствующий доклад Хрущева они читали, но хотели бы получить «дополнительные разъяснения». Микоян выразил согласие и буквально через час такое собрание состоялось, но Мао Цзэдуна на нем не было.
Микоян вложился приблизительно в два часа в формате диалога, поскольку вопросов ему никто из присутствующих не задавал. Круг вопросов был тот же, что и в более ранних беседах с Мао Цзэдуном, Лю Шаоци и Чжоу Эньлаем. После этого присутствующие поблагодарили советского гостя, а Лю Шаоци, выражая общее мнение собравшихся, заявил, что «ЦК КПК целиком одобряет работу XX съезда и доклад о культе личности»[303].
Посол СССР в КНР Юдин в 19–00 устроил прием в честь приезда Микояна, на котором присутствовал Чжу Дэ. Он и Микоян выступили с приветственными речами[304].
Совместное советско-китайское коммюнике по итогам «дружеского визита» Микояна в КНР было опубликовано в «Правде» 8 апреля и наглядно свидетельствовало, что стороны на данный момент не вышли за рамки традиционных оценок состояния двусторонних контактов[305].
В этом, как нам представляется, была большая личная заслуга Микояна, сумевшего на время погасить в зародыше большинство претензий к СССР со стороны Мао Цзэдуна и его ближайшего окружения.
На следующий день Микоян вылетел в Улан-Батор, откуда 10 апреля вылетел в Москву и проинформировал коллег об итогах своей поездки.
Главный научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН Ю. М. Галенович о поездке Микояна в КНР в апреле 1956 г.
В 1956 году Анастас Микоян приехал в Китай объяснять, что у нас произошло после смерти Сталина, – почему великий вождь перестал таковым быть. Когда он ездил по Китаю, побывал на строительстве большого Уханьского моста на реке Янцзы. Я был в качестве переводчика прикомандирован к Микояну. В той поездке Микоян был вместе с Рашидовым – первым человеком в Узбекистане и может быть даже во всей Средней Азии[307]. Уезжая из Китая, перед тем как подняться по лестнице на самолет, Микоян спросил меня, где я изучал китайский. Я ответил. Тогда он повернулся к Рашидову и сказал: «Вот видишь, разогнали мы московский Институт востоковедения[308], а он нам помогает».
Как Микоян объяснял, что великий вождь перестал таковым быть? Когда человек жив и когда он вождь, то кажется, что это навсегда, что он самый умный, а его решения самые правильные. В 1953 году Сталин умер, а Мао Цзэдун был жив. И это играло, наверное, главную роль в восприятии китайскими коллегами того, что рассказывали наши руководители о XX съезде и что там произошло с культом личности Сталина. В Китае подразумевалось, что нет Сталина, но есть Мао. И это значит, что советские люди должны на это ориентироваться.