их оснований для подобного рода оценок высказываний Карделя.
Микоян в примирительном тоне отметил, что, по его мнению, «нет оснований возвращаться к прошлому, ибо главное заключается в том, что в настоящее время советские товарищи одобряют выступления Карделя». Советские руководители, по его информации, после поездки в Югославию внимательно следят за тем, чтобы там «не допускалось ненужное копание в прошлом». При его, Микояна, встречах с Тито во время пребывания в Югославии в 1955 г., они подробно обсудили этот вопрос и, в частности, статью Влаховича[360], которая тогда была подвергнута обстоятельной критике, с которой Тито в основном согласился. Расхождения между ним и Тито были «только в нюансах, что совершенно естественно и не должно вызывать недоумения»[361].
К числу таких нюансов и деталей, в отношении которых точки зрения югославских и советских товарищей отличаются, сказал Мичунович, можно отнести некоторые положения в коммюнике о роспуске Коминформа[362]. В целом это было оценено в Югославии «самым положительным образом», но с некоторыми положениями этого документа в Белграде не согласны. Например, не следовало отмечать «заслуги Коминформа», поскольку «это не соответствует фактам и может только обрадовать буржуазию, которая может воспользоваться этим как предлогом для того, чтобы обвинить коммунистические партии в неискренности».
Микоян возразил, посчитав, что его собеседник склонен преувеличивать отрицательные моменты в деятельности Коминформа и недооценивать его положительную роль в связи с тем, что эта организация в свое время «несправедливо» поступила по отношению к Югославии[363].
Мичунович в свою очередь отметил, что Коминформ не только в отношении Югославии, но и в целом сыграл отрицательную роль и поэтому югославские товарищи, приветствуя его роспуск, в то же время считают, что в интересах международного рабочего движения было бы желательно не отмечать его положительных сторон.
Микоян отреагировал в том духе, что «хорошо понимает» отрицательное отношение югославских товарищей к этой организации, однако, не может согласиться о тем, что в его работе не имелось и положительных сторон. Взять хотя бы к примеру, не говоря о других положительных сторонах работы, вопрос об ошибках компартии Франции, по которому югославские коммунисты совместно с советскими коммунистами выступали единодушно и с пользой как для французской компартии, так и дли общего дела[364].
Наконец, привел еще один аргумент советский руководитель, нам нужно было подчеркнуть положительную сторону, чтобы буржуазия звала и рабочие также на забывали, что мы не отказываемся от своего права на международное объединение коммунистических партий, а лишь на каждом историческом этапе сами выбираем формы международных связей между братскими партиями, исходя из практических интересов международного движения[365].
После этой несомненно знаковой встречи[366] продолжилась интенсивная подготовка советской стороны к «государственному посещению» Тито. 15 мая на имя Микояна была отправлена большая аналитическая записка с приложением справки об экономическом положении Югославии в 1955 г.[367], а на следующий день поступила записка из Отдела ЦК КПСС с проектом основных положений к переговорам с Тито и другими руководителями СКЮ по партийным вопросам[368].
Тито, Булганин, Ворошилов, Микоян и Хрущев в Кремле, июнь 1956 г. На заднем плане Брежнев, Кардель и Жуков (фото из американского журнала «Life»)
Микоян и Шепилов 25 мая 1956 г. представили в Президиум ЦК КПСС проект директив к предстоящим переговорам между советской и югославской делегациями и проект программы пребывания лидеров ФНРЮ в Советском Союзе[369].
По всей видимости, накануне визита Тито вновь всплыл вопрос, активно обсуждавшийся в рамках советско-югославской полемики 1948–1953 гг.: когда началось в Югославии организованное антифашистское освободительное движение: после речи Сталина 3 июля 1941 г. или чуть ранее, с призыва ЦК КПЮ?
Микояну 31 мая из МИД СССР прислали перевод соответствующего отрывка из воззвания ЦК КПЮ. В сопроводительной записке к этому документу подчеркивалось: «В нем наиболее четко формулируется задача, стоящая перед народно-освободительным движением в Югославии и как одна из основных задач – оказание помощи Советскому Союзу в его борьбе против фашистской Германии»[370].
Югославская делегация находилась в СССР с 1 по 23 июня 1956 г. Микоян принимал самое активное участие в ее встрече, официальных приемах и неформальных встречах, а также в переговорах, происходивших в Кремле 5 и 9 июня, а затем 18 и 20 июня.
Как следует из содержания стенограмм проведенных сторонами консультаций, главными действующими лицами на них были Хрущев и Тито. Другие участники, включая Микояна, ограничивались отдельными репликами и комментариями[371].
Во время неофициальных контактов Микояну предстояло сыграть более существенную роль. Об этом наглядно свидетельствует еще один ранее секретный документ: запись беседы Микояна со вторым человеком в югославском руководстве – Карделем, состоявшейся после возвращения югославской делегации из Ленинграда и окончания второго раунда официальных переговоров.
Словенец по национальности, он отвечал в СКЮ за идеологические вопросы и, как мы отмечали выше, считался одним из главных партийных теоретиков. Накануне визита югославской делегации в Москву, в «Правде» была опубликована его большая статья о политике кооперирования сельского хозяйства Югославии[372].
В первые два дня пребывания югославской делегации в СССР во все той же «Правде» увидела свет еще более объемная статья Карделя о руководящей роли СКЮ в социалистическом строительстве[373].
В этой связи уместно вспомнить об оценках личности Карделя в беседах Микояна с Мичуновичем. Наверняка, Микоян получил от Хрущева установку: прощупать, что тот представляет из себя на самом деле.
Беседа с Эдвардм Карделем. Неформальная встреча двух ярких политиков состоялась 10 июня[374]. В ее ходе Кардель неожиданно разоткровенничался. Вначале он поинтересовался, когда его собеседник снова приедет в Югославию, поскольку такие поездки «полезны для общения, для сближения».
Микоян: Общение нужно широкое, теперь очередь других товарищей поехать в Югославию, нужно чтобы ездили и в дальнейшем и из Югославии партийные, общественные деятели, туристы и чтобы, в качестве надежды и желания – в ходе этого общения через год ли, два ли (срок здесь не решает) настолько бы сблизились в области идеологии югославские коммунисты и советские, насколько мы близки между собой в Советском Союзе и с братскими партиями; чтобы не было у нас разногласий.
Согласившись, Кардель оговорился, однако, что он против того, чтобы было «одинаковое мышление» по всем вопросам – и главным и второстепенным. При этом он допускает возможные разногласия, например, по вопросу каким методами проводить коллективизацию в сельском хозяйстве.
Микоян ответил, что никто из советских руководителей не добивается «стандартного мышления» по всем дискуссионным вопросам. Разногласия, естественно, возможны и допустимы по отдельным конкретным темам, но мы против таких разногласий в нашей среде, которые могут быть использованы «классовым врагом во вред делу коммунизма».
Кардель согласился, что должны быть установлены «пределы возможных разногласий», и что это, по его мнению, «правильно».
Микоян заявил, что в связи с обсуждением доклада о культе личности среди коммунистов, беспартийного и комсомольского актива развернулась «большая дискуссия» не только по существу услышанного, но и о том, что происходит у них самих; развернулась острая критика и самокритика, которая, по его мнению, показала «величайшее единство партии и доверие масс руководству»[375].
Микоян оговорился, что среди представителей интеллигенции в Москве было несколько «явно антипартийных» выступлений. Мы, заявил он, в целом поддерживая начавшуюся критику и самокритику и дискуссию, решили «одернуть и ударить по рукам» антипартийным элементам. В этой связи в «Правде» появилась статья, в которой названы фамилии Ярошенко и других, против выступлений которых партия призывала бороться[376].
Мы не стали публиковать, оговорился Микоян, что конкретно они говорили в «антипартийном духе», ибо это было бы на пользу буржуазии, нашим врагам. Некоторые коммунисты высказывали мнение – не направлена ли эта статья против самокритики, но они были неправы, потому что критика не исключает борьбу партии против антипартийных выступлений, а, наоборот, такую борьбу предполагает. Как мы могли не ударить по таким, например, ораторам, один из которых предлагал вооружить народ, не доверяя армии и милиции? Ясно, что все это пахло белогвардейщиной. Аналогично можно трактовать и прозвучавшее высказывание о том, чтобы иметь в СССР не одну, а несколько партий (то, что в Югославии предлагал Джилас)[377].
Кардель высказался за то, что партия должна бороться с такими высказываниями, в связи с этим рассказал, что когда в Политбюро ЦК СКЮ в первый раз читали текст доклада о культе личности, то создалось «трудное положение» и возникло опасение, как на это будут реагировать в Югославии. Причем «с точки зрения своей, югославской действительности».