Далее мемуарист описал свои впечатления о первом дне его работы и встрече с руководством КПК, продолжавшуюся, по его утверждению, шесть часов. Всего встреч с делегацией КПСС, до отъезда 18 сентября в КНДР, пишет Мухитдинов, было три, а потом еще одна, уже после возвращения из Северной Кореи. Они происходили в перерывах между заседаниями съезда и для членов советской делегации, за исключением Микояна, «совершенно неожиданным, новым и весьма тяжелым» стало то, что пришлось услышать в ходе этих встреч: «Содержание бесед было острым, обстановка – напряженной»[434].
Вторая встреча, по версии Мухитдинова, также продолжалась шесть часов. Говорили, в основном, Мао Цзэдун и Микоян, изредка Мао Цзэдун задавал вопросы другим участникам. Самому Михитдинову он, якобы, задал два вопроса лично, но каких, мемуарист не уточнил[435].
Во время этой аудиенции, Мао Цзэдун (в изложении Мухитдинова) спросил Микояна: «Вы провели XX съезд вашей партии, каждая страна вправе проводить любые свои мероприятия так, как это представляется ей целесообразным. Мы не собираемся вмешиваться в сугубо внутренние вопросы. Но помимо отчета ЦК, принятия пятилетнего плана развития народного хозяйства, Утверждения Устава [КПСС], что оцениваем положительно, вы провели без участия зарубежных делегаций, в том числе и нашей, которых сами же пригласили, закрытое заседание, где резко осудили деятельность Сталина, вредные последствия культа его личности»[436].
Далее, по его версии, Мао Цзэдун дал положительную характеристику Сталину как Верховному Главнокомандующему в годы Великой Отечественной войны и как одному из основоположников марксизма-ленинизма, политику, оказавшему большую помощь Китаю. Потому руководство КНР не может согласиться с таким отношением к Сталину. Кроме того, для него осталось непонятным, почему приглашенные на XX съезд иностранные делегации «сидели в гостинице» во время секретного доклада Хрущева, что выглядело явно «неэтично».
Мемуарист цитирует (по своим «записям») весьма негативную оценку советского руководства, якобы данную Мао Цзэдуном во время той встречи: «Вы не дали развернутого официального сообщения об этих чрезвычайных событиях. В результате мы не от вас, а от западной прессы узнали подробности того, что произошло. Даже когда за рубежом был опубликован текст доклада Хрущева, от вас не было никакой реакции, правда это или нет»[437].
После этих слов Мао Цзэдун якобы замолчал и всем своим видом дал понять, что ждет от Микояна ответа на свое выступление.
Мухитдинов описывает ответное выступление главы делегации КПСС: «Анастас Иванович, естественно, защищал решения XX съезда, необходимость проведения закрытого заседания, исходя из того, что это наши внутренние дела и выбор формы обсуждения – также наша компетенция. Сделал акцент на том, что содержание доклада Хрущева – мнение всего руководства партии, оно одобрено делегатами съезда»[438].
Затем мемуарист стал описывать продолжение выступления Микояна с резкими выпадами в адрес Сталина, причем ранее некоторых фактов и оценок Мухитдинов не видел ни в докладе Хрущева, ни в других документах, с которыми ему удалось познакомиться в силу служебного положения.
По версии Мухитдинова, затем вновь слово взял Мао Цзэдун, который принялся защищать Сталина, доказывая, что в его деятельности положительного было значительно больше, чем отрицательного. Микоян, якобы, вновь стал возражать, «опять ругать Сталина…». После этого встреча была завершена, и стороны достигли договоренности ее продолжить на следующий день.
Мухитдинов описывает свои впечатления от увиденного и услышанного в тот день. По его версии, возвратившись в гостиницу, он «долго не мог прийти в себя», ему вспомнились дни работы Пленума в последний день работы XIX съезда КПСС, когда Сталин обвинил Микояна в «серьезных ошибках во внутренней и внешней политике, даже в ущербе, нанесенным тем самым стране» и Пленум, по предложению Сталина, не избрал Микояна «в состав Президиума ЦК»[439].
Далее последовал главный пассаж: «Я не мог отделаться от мысли, что этот старейший деятель партии, чьи портреты мы носили на демонстрациях, работавший более тридцати лет рядом со Сталиным, которого так эмоционально славословил десятилетиями, теперь поддался чувству мести и унижал, оскорблял покойного вождя, да еще в чужой стране… роли распределялись парадоксальным образом: китайцы защищали Сталина, говорили о его достоинствах и заслугах, а глава нашей делегации обвинял его в ошибках и преступлениях».
Продолжение второй встречи, по версии Мухитдинова, проходило вечером следующего дня, после завершения очередного дня работы съезда КПК. Мао Цзэдун, якобы, предложил Микояну «обменяться мнениями о наших двусторонних отношениях» и сразу задал Микояну вопрос: как КПСС собирается исправлять ошибки Сталина?
Мухитдинов с неким злорадством пишет: «Тут Микоян, обычно такой изворотливый, затруднился с ответом. Затем сказал, что мы сосредоточились в основном на исправлении ошибок Сталина внутри страны, на это же направлено постановление Пленума ЦК КПСС по данному вопросу». Мао возразил: – Вы один из самых близких соратников Сталина, опытный политик. Скажите, разве бывает так, чтобы во внутренней политике имелись ошибки, а во внешней все обстояло хорошо, благополучно?
– Помимо успехов, – заметил Микоян, – конечно, были некоторые такие моменты, которые мы теперь исправляем.
– Мы не знаем, что вы собираетесь делать дальше, – сказал Мао Цзэдун, – Естественно, в тех вопросах, где наши мнения совпадают, будем сотрудничать. Как думаете, есть между нами вопросы еще не решенные? Позиции, требующие пересмотра? Кстати, в прошлый раз ваш приезд сюда мы обсуждали некоторые из них, и вы обещали доложить лично товарищу Сталину»[440].
Видимо, Мухитдинов сочиняя эту фразу (а у нас в этом нет никакого сомнения) и вкладывая ее в уста Мао Цзэдуна, запамятовал или не знал, что Микоян после смерти Сталина дважды посещал КНР, в том числе и в апреле того же 1956 года.
Не успел Микоян ответить, – пишет Мухитдинов, – даже собраться с мыслями, как Мао Цзэдун назвал среди нерешенных проблем вопрос о советско-китайской границе, сказав, что некоторые территории, испокон веков принадлежавшие Китаю, входят сейчас в состав Советского Союза и добавил: – Не зря говорят, что Советский Союз после второй мировой войны «отхватил» часть территорий у некоторых соседей».
Весьма интересный пассаж в устах Мао Цзэдуна, учитывая то обстоятельство, что китайские лидеры в апреле 1956 г. в беседе с Микояном отнюдь не одобряли планы СССР передать Японии захваченные у нее в сентябре 1956 г. два Курильских острова. Опять явно какая-то нестыковка. Тем более, известен факт, что после войны Сталин предлагал китайским лидерам присоединить к себе северную часть Кореи, оккупированную советскими войсками[441].
Мухитдинов пишет далее: [Мао Цзэдун] продолжил перечисление нерешенных проблем: о работе советских специалистов в Китае, о военном сотрудничестве, экономических связях и т. д. Разногласия по идеологическим и теоретическим вопросам не затрагивал».
И, наконец, общая констатация его общих впечатлений: «В том, что я услышал, было для меня немало неясного и много неизвестного доселе. Несравненно более информированный Микоян, и тот не всегда мог сразу отреагировать»[442].
Характеризуя третью встречу делегации КПСС с руководством КПК, Мухитдинов написал буквально следующее:
«Рассказав, как планируется завершить [VIII] съезд, Мао Цзэдун сказал: – Давайте продолжим разговор. Как представляете себе развитие международного коммунистического и рабочего движения? Национально-освободительную борьбу народов? – И внимательно посмотрел на Микояна. Анастас Иванович отвечал, повторяя в основном то, что говорилось на XX съезде КПСС.
В ответ Мао Цзэдун развернул широкую панораму, изложил свою оценку положения, повторив опять, какое отрицательное влияние может оказать в этой важной сфере осуждение деятельности Сталина»[443].
Далее Мухитдинов описывает обсуждение сторонами северокорейских проблем[444].
И вновь продолжим цитирование мемуаров Мухитдинова:
«А теперь вернемся в Пекин, где наша делегация сразу же после возвращения из Пхеньяна в полном составе встретилась с Мао Цзэдуном и другими членами Политбюро. Он сообщил, что о всех принятых в КНДР мерах его подробно информировал Пын Дэхуэй. Затем рассказал об итогах VIII съезда КПК, о дальнейших планах партии, по благодарил за приезд делегации и выразил надежду, что, не теряя времени, наши страны, наши партии будут совместно решать накопившиеся проблемы так, чтобы это отвечало интересам обеих стран, партий, нашему общему делу.
Одно из заседаний съезда Китайской Компартии было закрытым. Рассматривали, кажется, организационные вопросы, а мы знакомились с достопримечательностями Пекина. Пригласили нас на заключительное заседание, после чего был дан обед в честь делегации КПСС, а утром мы вылетели на Родину[445].
Следует сразу отметить, что вылетели в тот день в Москву не все члены делегации КПСС. Например, Пономарев остался в Пекине дожидаться исполнения Ким Ир Сеном обещания полностью опубликовать в печати КНДР постановление сентябрьского пленума ЦК ТПК, на котором присутствовали делегации КПСС и КПК. В тот момент еще не было известно, что северокорейский лидер этого так и не сделает