.
Эта идея не получила воплощения, но Мао Цзэдун явно не отказался от стремления напрямую влиять на ситуацию в Корее, прежде всего через этнических корейцев, прошедших идеологическую подготовку на партизанских базах КПК и после 1945 г. возвратившихся на родину.
Ким Ир Сен, понимая, чем ему грозят подобные переговоры, лавировал между Москвой и Пекином, любыми способами демонстрируя лояльность обоим «вождям». Он часто посещал посольства СССР и провозглашённой 1 октября 1949 г. Китайской Народной Республики, согласовывал там все проблемы, возникавшие при проведении внутренней и внешней политики КНДР. Также он попытался убедить Сталина помочь ему объединить под своей властью всю территорию корейского полуострова, нанеся военное поражение проамериканскому режиму Ли Сын Мана, в августе 1948 г. провозгласившего на юге Республику Корея (РК). После длительных уговоров Ким Ир Сену всё же удалось втянуть советского лидера в военную авантюру. 25 июня 1950 г. началась корейская война, унесшая жизни более трёх миллионов жителей полуострова, а также нескольких сотен тысяч китайских «народных добровольцев», пришедших на помощь КНДР. Естественно, в Пекине посчитали, что такие жертвы во имя далёкой от китайских интересов идеи объединения Кореи требовали «особых» отношений между двумя странами. Их гарантом должны были выступить оставшиеся на неопределённое время в Северной Корее «добровольческие» подразделения.
Ким Ир Сен считал, что если он кому-то и обязан своим приходом к власти, то лишь лично Сталину, и после его смерти решил вести себя с новым советским руководством на равных. Такой же курс он принял и по отношению КНР, особенно после того, как в Пекине стали недвусмысленно намекать, что новым вождём международного коммунистического движения станет Мао Цзэдун. Однако внешне своё недовольство Ким долгое время старался не проявлять, понимая, что помощи на восстановление практически полностью разрушенной в ходе войны страны ему получить больше не от кого.
Руководство СССР, занятое внутренними проблемами, некоторое время не придавало большого значения выстраиванию новой линии в отношении стран социалистического лагеря. Единственное исключение составила Югославия, руководство которой было постепенно «реабилитировано», а о правящей там партии с 1955 г. вновь заговорили как о «братской». Со стороны лидеров соцстран (в том числе и КНДР) это вызывало весьма неоднозначную реакцию, в особенности подозрения о «непредсказуемости» советских руководителей, от которых они сильно зависели.
Вошедшему во вкус неограниченной власти северокорейскому «вождю» для установления режима неограниченной власти необходимы были враги, на которых можно было списать все издержки и негатив прошлых лет. Их назначали, в основном, из числа «советских» и «китайских» корейцев, в своем большинстве имевших хорошее образование и немалый опыт хозяйственной и военной деятельности, а также выходцев из южной части страны. Так Ким решал и вопрос о дальнейшем ослаблении советского и китайского влияния в Северной Корее.
Вскоре после окончания войны жертвами политических гонений стали министр иностранных дел и один из основателей компартии южанин Пак Хон Ён, фаворит Мао Цзэдуна министр внутренних дел генерал Пак Ир У, кроме того был нейтрализован неформальный лидер «советской» фракции, секретарь ЦК ТПК Хо Га И[581]. Репрессии продолжились и позднее, причем главным критерием при определении очередного «врага» уже становилась не формальная принадлежность к той или иной фракции, а степень личной преданности вождю. Именно тогда вокруг Ким Ир Сена сплотилась группа малограмотных, но весьма энергичных карьеристов, ненавидевших приехавших из СССР и Китая «умников». Несмотря на тёмное прошлое многих из них и откровенную некомпетентность, Ким Ир Сен ощущал себя с такими людьми более комфортно. Впрочем, и «пришельцы» не испытывали большого пиетета к новоявленному вождю, поскольку хорошо знали его истинную биографию. Многие из них даже сохранили советское гражданство и ощущали себя как в «длительной командировке».
Всё это очень напоминало начало восхождения к власти Сталина, победившего к концу 1920-х гг. своих более интеллектуально развитых и образованных политических противников за счёт поддержки на местах со стороны малограмотной «партийной массы» и постепенной замены реальных и потенциальных оппозиционеров своими сторонниками.
Ким Ир Сен наверняка хорошо усвоил этот политический урок и уже после смерти «учителя» творчески применил методы Сталина в своей деятельности. Но над советским лидером не довлел «внешний фактор» в виде мощных «покровителей». Поэтому для Кима последствия борьбы с ориентированными на иностранные державы политиками могли оказаться непредсказуемыми. Однако он пошёл на этот риск. В декабре 1955 г. в КНДР озвучили новую политическую концепцию – идею «чучхе», призванную стать альтернативой советской и китайской моделям социализма. Столь ранний – ещё до развенчания культа личности Сталина – выбор самобытного пути развития указывал на то, что Ким уже воспринимал себя как самостоятельного игрока, а не проводника курса СССР или КНР.
Вскоре последовал ещё один демонстративный шаг: северокорейский лидер не поехал в Москву на XX съезд КПСС. Политическая интуиция не подвела: критика Хрущёвым деятельности Сталина ничего хорошего ему не предвещала. И в самом деле: по возвращении делегации, возглавлявшейся одним из заместителей Ким Ир Сена Цой Ён Гёном[582], которая проинформировала пленум ЦК ТПК о его итогах, в конце апреля состоялся III съезд партии, на котором оппозиция, сформировавшаяся под советским и китайским влиянием, попыталась поднять вопрос и «культе личности» Ким Ир Сена. Эти действия успехом не увенчались, однако некоторые из оппозиционеров смогли встретиться с главой делегации КПСС Брежневым и сообщить много негативной информации о положении в стране и партии. По приезде в Москву тот отразил свои впечатления в форме отчёта для ЦК КПСС, констатировав, что прошедший съезд ТПК не был проникнут духом XX съезда, а критика культа личности Ким Ир Сена практически не прозвучала[583]. Приблизительно в том же духе информировал Москву советский посол в Пхеньяне В. И. Иванов[584].
О первом («неофициальном») приезде Ким Ир Сена в Москву по пути в европейские социалистические страны стало известно из краткой информации в центральных советских газетах, где сообщалось, что делегацию КНДР встречали и провожали первый заместитель председателя Совета министров СССР Микоян и посол КНДР в СССР Ли Сан Чо. Кима в ЦК КПСС приняли Хрущёв, Микоян и Брежнев, а в Совете министров – Булганин[585].
Скорее всего, Хрущёв и Микоян вели с Ким Ир Сеном переговоры, но достоверная информация об их содержании и принятых решениях пока недоступна. Во время второго, уже официального, пребывания в Москве (6–13 июля) Ким Ир Сену был оказан прохладный приём, высказаны критические замечания и «рекомендации». Примерно в таком же духе рассуждали и в Пекине, где были недовольны возросшей независимостью политика, которому удалось удержаться у власти в 1950–1953 гг. благодаря помощи Китая. После окончания войны Ким всё более настойчиво просил северного соседа вывести свои вооружённые формирования, но в Пекине под различными предлогами делать это не торопились.
Дополнительную важность «корейскому вопросу» придавало то обстоятельство, что в США после окончания XX съезда КПСС достаточно чётко проявилась тенденция объявить именно Сталина главным инициатором развязывания войны в Корее, и в Вашингтоне стали ожидать, что СССР признает данный факт. Параллельно недовольство назревало и в самой Северной Корее. Так, в ходе одной из бесед в МИД СССР посол КНДР Ли Сан Чо[586] проинформировал о своём негативном отношении к происходящему на родине.
Усилившаяся за время отсутствия Ким Ир Сена оппозиция, рассчитывая на поддержку извне, приступила к решительным действиям. Однако попытки открытого выступления нескольких высокопоставленных партийных функционеров на состоявшемся 30–31 августа Пленуме ЦК ТПК завершились их исключением из состава руководства, а некоторых даже из партии. В день закрытия пленума в Москву поступила первая тревожная телеграмма из посольства СССР, на следующий день – ещё одна. Кроме того, 3 сентября с личным письмом к Хрущёву с просьбой вмешаться обратился Ли Сан Чо. Его вновь приняли в МИД СССР, а затем в Международном отделе ЦК КПСС, обещали помочь в реабилитации исключённых оппозиционеров и предъявить Киму официальные претензии[587].
Из Пекина также поступила информация, что Мао Цзэдун не исключал возможности отстранения северокорейского лидера от управления партией и государством. Тем более что к тому моменту покинули свои посты некоторые руководители стран социализма – М. Ракоши в Венгрии, В. Червенков в Болгарии, назрел вопрос об освобождении Э. Охаба в Польше.
Разобраться в ситуации на месте поручили Микояну, 4 сентября вылетавшему в Пекин во главе партийной делегации для участия в VIII съезде КПК. Как мы отмечали выше, опыт по этой части у него имелся, когда в апреле он побывал с инспекционной поездкой в Северном Вьетнаме, результатом которой стало исправление «перегибов» при проведении там аграрной реформы и освобождение от должности генерального секретаря Партии трудящихся Чыонг Тиня[588].
Контакты Микояна по северокорейским вопросам в Пекине. Первая короткая встреча с корейской делегацией, которую возглавлял Цой Ён Гён, произошла во время перерыва на обед 16 сентября. Но северокорейцы явно не стремились к откровенности по поводу ситуации в своей партии, что вызвало негативную реакцию Микояна. Исходя из содержания отправленной им в ЦК КПСС телеграммы, северокорейские представители ограничились заранее выученными дежурными фразами, явно согласованными с Ким Ир Сеном. Кроме того, Микоян понял, что сам лидер КНДР в Пекин не приедет, поэтому единственной возможностью узнать правду о происходящем в ТПК был визит вместе с представителями КПК в Пхеньян