как нам об этом сказал тов. Мао Цзэдун. И Мао Цзэдун, и ЦК нашей партии доверяем тов. Ким Ир Сену, но мы должны прямо сказать, что руководство ЦК ТПК часто наспех решает вопросы, не считается с мнением тех, кто думает иначе, подвергает репрессиям тех, кто имеет другое мнение. И ЦК КПК, и мы считаем, что необходимо полностью проводить снизу доверху во всей деятельности ТПК ленинские нормы партийной жизни и развернуть партийную демократию.
Мы удовлетворены тем, что тов. Ким Ир Сен сказал сегодня на заседании президиума ЦК, а большинство членов президиума ЦК правильно высказались, что они готовы исправлять ошибки.
Некоторые товарищи могут спросить, не теряет ли ЦК авторитет, если он признает ошибки. Нет, не теряет, наоборот, его авторитет укрепится от этого. Необходимо еще раз попробовать меры воспитания, а не выбрасывать людей из партии. Большинство членов вашей партии будут довольны тем, что членов ЦК не исключают из партии, а в противном случае скажут, что расправились с неугодными руководству людьми. Вполне вероятно, что могут сказать – исключенные выступали за повышение жизненного уровня населения, а их сразу исключили из партии. А теперь вы можете сказать, что мы сделали все, что возможно для населения, что готовы выслушать предложения о дальнейшем улучшении жизни трудящихся и если предложение невыполнимо, тогда это всем будет понятно. Надо иметь ввиду, что партия, бережливо относящаяся к членам партии, является сильной партией. Партия должна проявлять великодушие, даже к тем, кто грубо ошибается. Надо усвоить ту истину, что с врагами один разговор, с ошибающимся другой.
Нам необходимо выяснить, что происходит в ТПК, т. к. была исключена целая группа членов ЦК. Это явление серьезное в жизни партии. Наш ЦК не имеет никакого решения по вопросу о положении в вашей партии, но будучи встревоженным положением дел в вашей партии, направил сюда делегацию. Наша делегация хотела иметь возможность доложить ЦК КПСС, что руководство ТПК само справится с положением, оно исправит ошибки, допущенные на августовском пленуме ЦК ТПК. И ЦК нашей партии принял бы с большим удовлетворением такой исход дела.
Очевидно в ближайшее время необходимо созвать пленум ЦК и на пленуме принять решение, хотя бы короткое, и опубликовать это решение в печати.
Что касается ЦК нашей партии, нашей делегации, то мы хотим только хорошего ТПК, хотим ее дальнейшего сплочения и укрепления.
Воспоминания дипломата В. В. Ковыженко и военного историка Г. М. Плотникова о поездке А. И. Микояна в Пхеньян в сентябре 1956 г.[639]
В. В. Ковыженко вспоминал, что, когда делегация поездом прибыла в Пхеньян, Ким Ир Сен не появился, как это было принято, на вокзале для встречи «иностранных гостей». По-видимому, он решил таким образом продемонстрировать свое недовольство приездом незваных «гостей». Его отношение к визитерам прояснилось год спустя, когда после своей политической победы он делился воспоминаниями с влиятельными чиновниками. Тогда Ким Ир Сен сказал, явно пытаясь скрыть как свое былое замешательство, так и нынешнее ликование: «Когда прилетели товарищи Микоян и Пын Дэ-хуай […] Разве мы их могли отослать обратно, хотя они приехали и без приглашения? Надо считаться с авторитетом этих партий»[640]. Члены делегации разъехались по своим резиденциям (советская и китайская части размещались отдельно), и на следующий день Ким Ир Сен посетил их. Делегация настаивала на созыве нового Пленума ЦК ТПК в кратчайшие сроки. Поэтому подготовка к пленуму, которую контролировали Анастас Микоян и Пэн Дэ-хуай, началась немедленно. За день до пленума состоялась встреча руководителей делегации, на которой советскую сторону представляли Микоян и Пономарев. После этого они начали составлять (на русском языке) проект резолюции, которую должен был принять намеченный пленум. Предполагалось, что его раздадут участникам пленума. По словам В. В. Ковыженко, резолюция не только обвиняла Ким Ир Сена в развязывании необоснованных репрессий после августовского пленума, но и прямо предлагала его отставку. Микоян был уверен, что члены ЦК, особенно из советской и яньаньской фракций, послушно проголосуют за проект, предложенный представителем Москвы. В целом этот подход отражал стиль работы Микояна (да и самого Сталина).
Несмотря на то, что Микоян пользовался заслуженной репутацией здравомыслящего и острожного политика, все имевшие отношение к его визиту в Пхеньян отмечали его высокомерное отношение к корейцам. Г. К. Плотников, советский историк и военный кореевед, вспоминал: «То, как держал себя там Микоян, мне, честно говоря, не понравилось уже тогда и еще меньше нравится теперь. Микоян говорил о корейцах свысока, неуважительно, то и дело замечая «я им сделал втык», «я им объяснил все», «я распорядился». Неуважение к Корее слишком сквозило в каждом его слове. Мне это было очень неприятно»[641].
Комментарий А. Н. Ланькова: Похоже, что сентябре Микоян намеревался сыграть в Пхеньяне ту же роль, что в июле он сыграл в Будапеште. Там он проконтролировал замену действующего лидера (Матьяш Ракоши, которого считали слишком приверженным сталинизму и непопулярным в народе) на нового лидера (Эрне Гере), который тогда казался более подходящей для СССР фигурой. Однако положение в Пхеньяне было совершенно другим. Летом 1956 г. в Венгрии назревал политический взрыв, а сталинистская старая гвардия осознавала, что имеет слабую поддержку не только среди простого населения, но и даже среди партийных работников. В Корее не наблюдалось никаких признаков назревающего массового протеста. Как мы увидим далее, определенное недовольство в стране существовало, но его масштабы не шли ни в какое сравнение с той ситуацией, что тогда сложилась в Венгрии или в Польше. Что произошло дальше?
Мы располагаем только версией, которую предложил сам В. В. Ковыженко: «На беседе с китайцами я не был, но когда Пономарев с нее вернулся, он сказал: «Будем составлять проект решения». Я говорю: «Этого делать никак нельзя!» Пономарев: «Почему?» Я отвечаю: «На словах, может быть, и можно, но никаких бумажек, тем более на русском языке, оставлять нельзя». Пономарев пожаловался Микояну, и тот вызвал меня. С Микояном мы говорили долго, часа два, если не больше, и я в конце концов его убедил, что составлять какие-либо бумаги по свержению Ким Ир Сена ни в коем случае нельзя, что если Ким Ир Сен удержится (я в этом был уверен), то нам этого никогда не простят. Микоян подумал и сказал: «Ладно. Китайцы на этом настаивали, вот пусть они, если уж им так надо, и добиваются своего». На том и порешили. Вскоре Микояна отозвали, и оказалось, что я как в воду глядел: не успели мы уехать, как стали распускать слухи и говорить Ким Ир Сену, что все это была русская интрига против него»[642].
Из воспоминаний Н. А. Мухитдинова о поездке делегаций КПСС и КПК в Северную Корею в сентябре 1956 г.[643]
В Разделе 3.3 в настоящей книге мы уже рассматривали отдельные эпизоды воспоминаний Н. А. Мухитдинова, связанных с его участием в составе делегации КПСС в работе VIII съезда КПК. Кроме того, в составе советской делегации из трех человек, он в те дни побывал и в Пхеньяне. Попробуем рассмотреть его версию там происходившего, которая, сразу отметим, по роду моментов очень сильно отличается от изложенного в официальных документах.
Мухитдинов связывал начало рассмотрения «северокорейского вопроса» с третьей встречей Мао Цзэдуна с делегацией КПСС, состоявшейся, судя по официальным документам, сентября. Приведем соответствующий фрагмент.
Затем он [Мао Цзэдун] вдруг сказал, что в Пхеньяне положение неблагополучное, там возникли серьезные разногласия в руководстве Трудовой партии Кореи. Далее заявил, что было бы полезно нашим партиям (КПК и КПСС) оказать помощь корейским товарищам.
– С этой целью, быть может, – продолжал он, – пошлем туда представителей обеих партий, чтобы содействовать руководителям Кореи в урегулировании разногласий, восстановлении единства и дружной работы?
И добавил: – Товарищ Микоян, вы сообщите в Москву. При положительном отношении делегацию нашей партии может возглавить Пын Дэхуэй (указал на него правой рукой), тем более что он возглавлял китайских добровольцев, которые помогли отстоять свободу и независимость Кореи во время войны».
Естественно, тут же было доложено в Москву. На следующий день утром поступила директива: согласиться с предложением Мао Цзэдуна; Микояну, Мухитдинову, Пономареву вылететь в Пхеньян, а Капитонову и Сатюкову продолжить участвовать в работе VIII съезда КПК.
Итак, трое из нашей делегации своим самолетом, а китайская во главе с Пэн Дэхуаем – своим, с разницей в два часа, вылетели в столицу КНДР[644].
Далее Мухитдинов описывает нахождение советской делегации в Пхеньяне и его изложение явно по некоторым важным моментам отличается от того, что мы воспроизвели выше.
Разместили нас на даче. А. И. Микоян сразу уединился со встречавшим его секретарем ЦК[645]. Затем сказал нам, что едет к Ким Ир Сену для беседы наедине, и добавил:
– Товарищ Пономарев, поезжайте со мной. Вы заведующий отделом ЦК, можете там понадобиться. – И обращаясь ко мне: – А ты отдохни или посмотри город.
Минут через двадцать за мной приехали Пак Дэн Ай (секретарь ЦК[646], возглавлявшая корейскую делегацию на похоронах Сталина) и еще один член Политбюро[647]