Микояна венгерские коллеги, наверняка зная, какие теплые отношения у него сложились с Тито и его соратниками, попросили «помочь» в улучшении отношений с СКЮ. Микоян, по его словам, уклонился от однозначно положительного ответа, мотивируя свою позицию тем, что югославская сторона может это воспринять как показатель «слабости» ВПТ и ее стремление попросить у них «помощи».
Микоян предложил следующий вариант дальнейших действий: устно проинформировать Тито через посла Фирюбина об этой просьбе или же отправить ему письмо от имени ЦК КПСС. Тут же он составил проект такого послания и переслал текст в Москву. В нем, в частности, указывалось, к явному удовлетворению Тито, что в связи со сложившейся обстановкой, именно «ЦК КПСС поручил товарищу Микояну посоветовать т. Ракоши подать в отставку с поста секретаря и члена Политбюро ЦК»[748].
Микоян 18 июля сообщал в Москву, где его информацию ожидали с большим нетерпением, о первом дне работы пленума ЦР ВПТ, в котором он принимал участие. Перед его началом, утром 17 июля, Микоян имел беседу с Гере и Хегедюшем, которые и предложили ему принять участие а работе пленума.
Во второй половине дня состоялась пятичасовая беседа с отдельными участниками пленума, прежде всего с теми, кто мог бы выступить против решения ВР. По вопросу об отставке Ракоши ни от кого из них возражений не последовало, но по кандидатуре Гере на замену Ракоши все же было два возражения.
На следующий день пленум начал работу и Микояну предоставили на нем выступить с изложением своей позиции, подразумевая, что он это сделает от имени ЦК КПСС[749].
По мнению Микояна, его выступление стало «полезным», т. к. он заявил, что после событий в Познани не хотел бы повторения ничего подобного в Венгрии, где функционирует «клуб Петефи», представляющий, по его информации, «идеологическую Познань». Необходимо также единство в руководстве партии. Кроме того, разрядка международной напряженности и мирное сосуществование отнюдь не предполагают и даже, подчеркнул Микоян, исключает уступки в сфере идеологии и примирение по отношению к «враждебным взглядам».
Микоян, стремясь соблюсти необходимые в таком случае формальные приличия, высоко оценил сам факт «добровольной отставки» Ракоши, которая должна привести к укреплению единства партии, возвратить в ее ряды «несправедливо устраненных».
Микоян также в очередной раз повторил фразу о «заслуженном» исключении Надя из партии и неправильности самого факта исключения. И вынес свой вердикт: если он хочет возвратиться в партию, он должен пойти с ней на «примирение».
Выступление Микояна, как и рассчитывал Гере, сыграло свою роль и повлияло в нужную сторону на ход дальнейшей дискуссии. В результате Гере, несмотря на неоднократно звучавшую в его адрес критику, был избран единогласно, а остальные заранее согласованные кандидаты на вхождение в высшее руководство получили против всего по 1–2 голоса.
Микоян оценил как «хороший» доклад Гере, с которым тот выступил сразу после проведения процедуры голосования[750].
По информации Микояна, «настроение в партии круто меняется» и в последнее время в венгерской прессе уже нет критики в адрес ВПТ, появляются статьи против участников оппозиции. Судя по всему, заключал советский представитель, «товарищи довольны ходом пленума и теперь уверены в своих силах»[751].
Микоян 20 июля отправил в Москву еще одну телеграмму, теперь уже о ходе работы второго дня пленума. Он, в частности, воспроизвел оценку, данную Гере и Хегедюшем, о том, что «пленум проходит сверх ожидания хорошо»[752]. СМИ якобы заполнены хвалебными оценками происходящего на пленуме и это является показателем того, что «противник застигнут врасплох».
Далее он коснулся вопроса о персональной ответственности за необоснованные репрессии лиц из ближайшего окружения Ракоши. По его оценке, исключение Фаркаша из ВПТ – это «самый лучший для него выход» из сложившейся ситуации. Но, кроме него, к ответственности должны быть привлечены и другие руководители ВПТ. Если вдруг Фаркаш будет «плохо» себя вести на пленуме, его отдадут под суд. Микоян пообещал отправить Фаркаша в СССР и найти там ему подходящую работу[753].
Микоян выполнил главную для себя задачу – путем непростых комбинаций ему удалось отстранить от власти одну из наиболее одиозных фигур позднего сталинизма.
Достойной замены Ракоши найти не получилось, а Гере в глазах основной массы венгерского населения ассоциировался с «периодом Ракоши» и явно был не в силах сохранить власть в стране под контролем коммунистов, эффективно противостоять все более усиливавшейся антикоммунистической оппозиции. Естественно, что данное кадровое назначение никак не способствовало разрешению все более усугублявшегося венгерского кризиса.
Стоит в полной мере согласиться с оценкой А. С. Стыкалина: «Обстоятельства смещения Ракоши… хорошо показывают, сколь значительным было влияние высокопоставленного посланца КПСС на принятие руководством “братской партии” ключевых решений, выносимых в срочном, можно даже сказать, пожарном порядке»[754].
Микоян после отставки Ракоши не сразу возвратился в Москву, а посетил с короткими визитами Югославию, Румынию и Болгарию, где, очевидно, проинформировал руководство этих стран о произошедшем в Будапеште[755].
Как нам представляется, с наибольшим энтузиазмом эту информацию восприняли в Белграде[756], а в Бухаресте и Софии у местных лидеров появился еще один повод задуматься о своих перспективах в случае какого-либо неодобрения инициатив Москвы.
Вторая миссия в Будапешт. По возвращении в Москву Микоян почти на три месяца отошел от активного участия в «венгерских делах», сосредоточившись на других внешнеполитических и внутренних вопросах[757]. Но после возвращения из Польши ему вскоре пришлось вновь туда приехать, теперь уже вместе с секретарем ЦК КПСС Сусловым. Миссия эта носила четко выраженный чрезвычайный характер. Соответствующее решение о поездке было принято на заседании Президиума ЦК КПСС[758]. Суслов в тот период стоял ниже Микояна в партийно-государственной иерархии и его роль в последующих событиях нам представляется второстепенной. Главную ответственность за все дальнейшие действия ложилась именно на Микояна и он не мог этого не понимать. При этом мнения большинства членов Президиума ЦК КПСС по поводу того, что происходило в Венгрии, в значительной степени отличалось от микояновских представлений, в основе которых лежали реформаторские идеи, а не замшелые представления о путях развития социалистических стран, прочно засевшие в головах его коллег по высшему эшелону советской власти.
В Будапешт они отправились 23 октября уже по второму разу, и вместе с послом Андроповым сразу пришлось определять степень опасности всего происходившего для «лагеря социализма».
Суть позиции Микояна состояла в следующем: нельзя ни под каким видом допустить выхода Венгрии из СЭВ и ОВД, при этом можно согласиться пойти на «непринципиальные» уступки, разрешив проведение ограниченных реформ, даже в некоторой степени отклоняющихся от «советской модели».
Заметим, что Микоян на начальном этапе венгерской революции совершенно обоснованно сделал ставку на укрепление в государственном руководстве позиций Надя. Так, в ходе заседания Президиума ЦК КПСС, состоявшегося 23 октября, он высказался достаточно определенно. Приведем его мнение в изложении записавшего прения сотрудника Общего отдела ЦК КПСС Малина: «Без Надя не овладеть движением, дешевле и нам. Высказывает сомнение относительно ввода войск. Что мы теряем? Руками самих венгров наведем порядок. Введем войска – попортим себе дело. Политические меры попробовать, а потом войска вводить»[759].
Такие высказывания Микояна вызывали явно неоднозначную реакцию у других членов советского руководства. Особенно ярко это проявилось в ходе обсуждения венгерского вопроса на заседании Президиума ЦК КПСС 26 октября, когда Микоян уже находился в Будапеште и не мог ответить своим оппонентам[760].
Начиная с 24 октября он начал отправлять телеграммы в Москву, подписанные совместно с Сусловым. К слову сказать, в Будапешт они прибыли в сопровождении советских танков, поскольку в венгерской столице уже шли уличные бои, были жертвы, в том числе и среди советских военнослужащих[761].
Микоян и Суслов прямо писали, что, по их наблюдениям, «больше стреляли наши», которые на одиночные выстрелы в их сторону отвечали залповой стрельбой.
В здании министерства обороны, где разместился «полевой штаб» советских войск, они провели телефонный разговор с Гере, который сказал, что ввод советских войск в Будапешт «отрицательно сказался на настроениях жителей, в том числе и рабочих».
У них сложилось впечатление, что Гере и другие товарищи «преувеличивают силы противника и недооценивают свои силы». Венгерское руководство и особенно Надь, по их словам, «очень одобрительно» отнеслись к тому, чтобы в ходе подавления очагов сопротивления больше использовать венгерские воинские части, милицию, части госбезопасности. Этим будет «облегчено бремя советских войск» и будет подчеркнута роль самих венгров в «ликвидации беспорядков».
На вопрос, можно ли передать в ЦК КПСС, что венгерские товарищи владеют положением и уверены, что справятся, они ответили положительно.