– Но, с другой стороны, это же не «Макдоналдс», – отметила она со скрытой иронией.
Он отвел взгляд, подумал – и снова посмотрел на нее.
– Да, это так. – Он говорил совершенно серьезно. – Вы правы.
Она покосилась на него, вздохнула – и вылила себе в бокал остаток вина. Он ее разыгрывает?
– Этот вид, мост… это все просто незабываемо.
– Герберт, вы актер?
Он рассмеялся:
– Господи, нет! Иначе я бы здесь не оказался.
Он снова засмеялся, но как-то рассеянно.
– А где бы вы находились?
– Ну, не знаю. Наверное, в Лондоне. Расхаживал бы по сцене «Лицеума» в «Катоне» Аддисона.
– В «Катоне» Аддисона? – потрясенно переспросила она.
– А может, и нет. Наверное, мне больше подошел бы «Веер леди Уиндермиер». Но вообще-то должен признаться, что ненавижу театр.
– А кино вы любите?
Он совершенно растерялся.
– Какой ваш любимый фильм, Герберт?
Он решил было, что она его раскусила, и довольно долго не мог найти ответа. Наконец он откровенно сказал:
– У меня нет любимых фильмов.
– Как это умно!
Незаслуженный комплимент заставил его покраснеть, и он поспешно поменял тему разговора.
– Дорогая моя, как получилось, что вы, разведенная молодая дама, так легко строите свою жизнь, не имея спутника-мужчины?
– А кто сказал, что легко?
– Ну, я хотел сказать, что вы водите собственную машину, имеете достойную работу, и, не сомневаюсь, живете в комфортабельной квартире.
– Ну, я много работаю. И чем я при этом отличаюсь от разведенной англичанки?
– Разведенная англичанка уехала бы к родителям в деревню, – ответил он, не подумав.
Она рассмеялась:
– Либо это чушь, либо вы жили в пещере с населением меньше двухсот человек.
Ее слова его задели. Она извинилась и ушла в туалет – и он надеялся только, что ею не двигало желание отдохнуть от него. Пока ее не было, он попытался разобраться со своими мыслями. Ему было неловко. Она не знает, кто он такой, – и пока она не будет этого знать, у него будет такое ощущение, будто он прелюбодействует, ибо именно такие отношения строятся на обмане. Ему надо будет принимать решение в ближайшее время. Либо надо рассказать ей о себе и Стивенсоне, либо порвать отношения.
Какие отношения? Она не приглашала его стать ее кавалером. С чего он такое себе навоображал?
Эми вернулась за стол и приветливо ему улыбнулась. Она явно умылась и заново подкрасилась, однако на ее щеках сохранился легкий румянец от вина. Вид у нее был одновременно соблазнительный и ангельский.
– Скажите мне, Эми…
– О нет! Больше никаких вопросов. Вы уклоняетесь.
– Разве?
– Конечно. Я только и делаю, что отвечаю на ваши вопросы. А про вас я ничего не знаю.
– Но это же полная нелепость!
Нервно дернув рукой, он опрокинул свой пустой бокал.
– Вы женаты, Герберт? Вы поэтому такой странный? Дело в этом?
– Господи! Нет!
– Ну и?
– Что «ну и»?
– Вы точно не женаты?
– Определенно не был женат, когда в последний раз уходил из дома, – ответил он весело, добавив: – А если бы был, то зря платил бы своей домоправительнице, миссис Нельсон, приличное жалованье.
– А! Так с вами кто-то живет.
– У нее спальня при кухне, где висят изображения ее покойного супруга. Ей шестьдесят семь – и она готовит непревзойденную запеченную баранину с мятой.
Эми рассмеялась с явным облегчением.
– Французский поэт Шарль Бодлер как-то сказал: «Брак похож на клетку. Те, кто внутри, хотят выбраться из нее, а те, кто снаружи, – хотят в нее попасть».
– Значит, вы разведены?
– Я же вам об этом сказал, разве нет?
– Нет, не говорили.
– О! – Ему опять пришлось краснеть. – Ну, да, я разведен. – Он вздохнул. – Наверное, это делает меня недостойным.
– Недостойным чего? Священнического сана?
– Его я стал не достоин еще в школе, – признался он уныло.
– Хочу напомнить, Герберт: я тоже разведена. Это делает меня недостойной?
Ему вдруг стало жарко, так что он ослабил галстук и салфеткой вытер вспотевшее лицо.
– Ну, так что? Делает?
Ему подумалось, что это так – если говорить об обрядах и обетах настоящего брака. Невеста должна быть Венерой Уранией – далекой и недостижимой, но чтобы при этом ее неотступно добивались и в конце концов соблазняли на небесном ложе из белых гвоздик. Разведенная женщина на эту роль не годилась. Он нахмурился, понимая, что такие мысли несовместимы с его просвещенными взглядами на социальные изменения и научный прогресс.
– Нет. Но вы другая. Вы – американка.
Он остро пожалел, что перед ленчем не озаботился прочитать книгу о современной социологии.
– Увильнули! – объявила она.
– Прошу прощения?
– Неважно, – отозвалась она. – Расскажите, что произошло с вашим первым браком.
– Я сбежал с одной из моих учениц.
– Вот подонок! – весело заявила она. – А почему?
Ее речь его огорошила.
– Не захотел стать кормильцем, обосновавшимся в пригороде.
– Вот это я могу понять. – Она подалась вперед и осторожно прикоснулась к его руке. – Вы все еще ее любите?
– Не знаю. Пожалуй, у меня так и не было возможности это выяснить.
– Что случилось?
– Когда мы познакомились, я еще был студентом. Она была моей первой любовью… и моей кузиной.
У Эми глаза стали круглыми.
– Когда мы поженились, у меня не было ни работы, ни денег, так что мы поселились в доме у ее тетки, и там повсюду стояли тетушкины керамические фигурки. Безделушки, так сказать. Мне негде было сесть, не говоря уже о том, чтобы писать или мастерить. Мы вообще не разговаривали. Что еще хуже, когда мы шли спать, Изабель даже раздеваться передо мной не желала. Знаете, я так ни разу и не увидел ее тела! Так что назвать нас вторыми Давидом и Вирсавией нельзя, как вы понимаете.
Она рассмеялась:
– Слава богу, что у вас детей не было!
Такая мысль его удивила, а потом он вдруг тоже рассмеялся – и это веселье было благотворным, ибо теперь он почувствовал себя очистившимся и достойным. Она – дитя двадцатого века, и, по ее словам, у нее были либерально настроенные родители, вполне благополучное детство и хорошее образование. Тем не менее она бросила учебу и два года прожила в браке, который оказался таким же пустым и безрадостным, как и у него. При этом он был ребенком девятнадцатого века и был вынужден принять идею Божьего гнева. Детство у него было несчастное, семья постоянно находилась на грани нищеты. То, что он вообще пробился в университет, было настоящим чудом.
Они были совершенно не похожи. Они могли бы жить не просто в разных столетиях, но и вообще на разных планетах. И все-таки они встретились. В своей жизни они оба столкнулись с проблемами и неудачами. Он чувствовал, что они ровня: они оба явно не были продуктом Утопии.
Он посмотрел на счет за ленч. 79 долларов и восемьдесят три цента. Одно только вино стоило 55 долларов! Он ухмыльнулся. Да уж: она не идеальный человек. И он тоже. А судя по ценам, ели они не в утопическом ресторане в райских кущах. Значит, этот мир не настолько чуждый.
Они вышли из ресторана рука об руку.
– У вас на сегодняшний вечер были какие-то планы?
Он обнял ее за талию – и ощутил прилив гордости.
– О нет, сэр! – поддразнила она его.
– Может, пообедаем вместе?
– Почему бы и нет?
Ее глаза блестели.
– Действительно, почему бы и нет.
– Но должна вас предупредить: вы совершенно не похожи на тех мужчин, с которыми я обычно встречаюсь.
– О!
– Я еще ни разу не встречала кого-то похожего на вас.
– Истолкую это как комплимент и встречу вас этим вечером у банка?
– Около шести. Подвезти вас обратно в центр?
– Нет, Эми, спасибо. Мне хочется тут немного побродить.
– Приятно провести время! – пожелала она. – И берегите себя.
Эйч Джи провел всю вторую половину дня в Международном аэропорту Сан-Франциско, исследуя искусство крылатого полета. Он остался бы тут на несколько дней, но ему не хотелось пропускать обед с Эми Роббинс, так что он неохотно сел на автобус, чтобы вернуться в город. Пока массивное транспортное средство катилось, кренясь и продвигаясь вдоль берега, он откинулся в плюшевом кресле, вспоминая увиденное.
Самым неприятным открытием стала служба безопасности аэропорта, созданная для борьбы с особо мерзким явлением, названным «воздушным пиратством». А ведь всего несколько дней назад он предсказывал, что к концу двадцатого века преступность искоренят! Он ошибался. Развитие морально-этических принципов человечества отставало от продвинутой технологии. Вернувшись домой, надо будет предостеречь других.
Он содрогнулся. Слава богу, что Лесли Джон Стивенсон не получит возможности путешествовать на воздушном судне!
А ведь были еще и сами гигантские авиалайнеры. Он наблюдал за ними несколько часов. На земле они маневрировали, словно доисторические птеродактили, набирая силу, чтобы взлететь. Но стоило им подняться в воздух – и происходило преображение. Они взмывали и парили в воздухе, сверкая на солнце и соперничая с любым небесным ангелом с гравюр Уильяма Блейка.
Герберт попытался выяснить, какую роль он сыграл (и сыграл ли вообще хоть какую-то) в создании самолетов, но у него ничего не получилось из-за службы безопасности. Может, позже…
Он сошел с автобуса в центре и, ловко маневрируя в потоке пешеходов, добрался до Банка Англии. Нажав кнопку на своих цифровых часах, он убедился, что пришел на полчаса раньше срока. У него есть время освоиться в этом районе, чтобы не показать себя перед Эми совсем уж наивным дурнем.
На противоположной стороне улицы он заметил газетный киоск, где просматривали разные издания мужчины в деловых костюмах. Он перешел туда, надеясь обнаружить карманный справочник по истории двадцатого века. Вместо этого он обнаружил вчерашнее издание лондонской «Таймс», за которую заплатил доллар седеющему продавцу-инвалиду. Напомнив себе, что не надо быть провинциалом, он сунул газету под мышку (но, по правде говоря, поблагодарил Бога за то, что «Таймс» по-прежнему существует) и продолжил рассматривать товар.