— Фаза, бери Ксю и дуй за мной! Отвечаешь за нее! Сдохни, но вынеси девчонку отсюда, понял?!
Великан кивнул, из «калаша» срезав зомболося, на рогах которого уместилась бы корейская малолитражка. Передние ноги сохатого подломились, он вспахал гравий ветвистым наростом на черепе, заодно отправив на тот свет троих бандюг, не успевших убраться с его пути. Заляпанный кровью зверь попытался подняться, но лишь засучил задними ногами, лягнув дымчатую рысь, намеревавшуюся прыгнуть на Ксю. Мявкнув, кошка отлетела метров на пять, не меньше. Подхватив с земли бесхозный автомат, Мясник всадил ей в живот очередь.
— К паровозу! Все к паровозу! Если разделимся или кто отстанет, идем к паровозу! — Гурбану оставалось только надеяться, что его услышали, ибо вокруг все превратилось в адский вертеп. Зверье врывалось в толпы бандитов, шматуя людскую плоть направо и налево. Олени и лоси поднимали калужан на рога, упавших затаптывали копытами, желтые тигриные клыки не единожды окрасились алым… Обезумевшие от страха и боли, потерявшие надежду бандюки палили во все, что движется, заодно расстреливая и своих. Гурбан видел, как здоровенный полосатый тигр с непропорционально большой головой, сплошь в костяных наростах, запрыгнул в тамбур, как в следующий вагон, вышибив решетку, пролез медведь, мех которого свалялся колтунами…
С трофейным автоматом наперевес Гурбан бежал, моля бога и черта, чтобы на пути никто не встал, не помешал добраться до треклятого паровоза. А потом он споткнулся о чей-то труп и, упав на одно колено, стрелял в полосатую морду.
Фазу сбил с ног хряк размером с вазовскую «Ниву». И Ксю, которую он нес, перестала вырываться и кричать, чтоб ее оставили, ей жизнь не мила. Вскочив, она методично всаживала в хряка очередь за очередью из ППШ, пока тот не издох. Доктор и Мясник подняли Фазу — тот вывихнул ногу — и потащили его, что уже само по себе было подвигом. Откуда Доктор нарисовался? Нарушил, значит, приказ, покинул вагон для бедных. Ну и молодец…
Паровоз все ближе и ближе. Завал впереди на путях к началу атаки зомбаков почти что успели разобрать, осталось всего ничего, пара ржавых кузовов, но больше некому с этой малостью справиться…
Огнем из автомата прикрывая продвижение своей группы, Гурбан кинул взгляд на Стену Калужского острога — и на спину словно плеснули холодным. Вокруг сейчас бушевала первая волна зомбаков, и не волна даже, а так, легкая рябь. Основная же масса четырехлапых была на подходе. А замыкали шествие двуногие, самые нерасторопные носители паразитов.
— Твою мать… — прошептал Гурбан.
А тут еще Сташев со своими скрылся в гондоле, винты завращались все быстрее и быстрее, вот-вот дирижабль отчалит!
Стиснув зубы, Гурбан принял непростое для него решение: не преследовать пока что Сташева, но сохранить своих людей. И пусть враг не торжествует, ничего еще не кончено!
Паровоз неожиданно возник рядом — уж слишком чистильщики были увлечены отражением атак зомбаков. Нависла над ними мрачная черная туша, сделанная еще прадедами, если не их отцами. В тушу эту тысячу раз стреляли, зомбаки точили об нее когти, но дитя парового века выжило вопреки всему.
— Пора сваливать отсюда. Доктор, пополам порвись, но отцепи вагоны!
И Доктор, который в механизмах понимал столько же, сколько обезьяна в высшей математике, кинулся исполнять приказ. Пополам он не порвался — всего лишь сломал дробовик, но с автосцепкой справился. Кто знал, как Доктор трепетно относился к огнестрелу, понял бы, чего стоила ему эта жертва. Но лишний груз чистильщикам ни к чему. Тем более такой груз — вагоны, забитые под завязку самым опасным и подлым отребьем Территорий. С калужскими на прицепе в Москву не пустят, а если по недосмотру и примут на Курском вокзале, так потом же вместе со всей кодлой и грохнут, не дав носу показать из шлюза.
Серега Мясник первым влез на паровоз и проник в кабину. Потом высунулся наружу:
— Чисто. Только зомбак, похоже, похозяйничал, машиниста, пацана совсем, загрыз.
— Ага, вот охраны и нет уже. И хрен с ним, с пацаном тем, у нас свой машинист есть! — прохрипел Гурбан. — Точнее, своя… Убирай труп!
Сереге дважды повторять не надо было.
А потом Гурбан и Ксю, пока Мясник прикрывал их, помогли Фазе вскарабкаться в кабину. Подсадив Ксю, Гурбан остался ждать Доктора, который что-то задерживался.
Хорошо хоть ждать пришлось недолго.
— Ты вроде как не торопишься, да?!
Ариец виновато пожал плечами.
— С задачей справился?
— Обижаешь, командир! Дробовик только жалко, хороший был дробовик…
Пропустив скорбящего Доктора вперед, Гурбан влез в кабину, захлопнул за собой массивную дверь, укрепленную бронелистом, и задвинул засов. Тут было сумрачно, из-за того что все отверстия, ведущие наружу, сократили до минимума — смотровых щелей вполне хватало экипажу машины боевой, чтобы следить за путями впереди и наблюдать обстановку на флангах.
— Ксю, ты у нас девочка умненькая, даром что красивая. Еще и мастер на все руки. Сумеешь эту железяку расшевелить?
Блондинка задумчиво покачала головой. Это Гурбана никак не устраивало.
— Доктор, приведи ее в чувство. Да поживее. От этого наша жизнь зависит.
— А то я не знаю, — огрызнулся бородач-ариец и уговорил Ксю выпить глоток какого-то снадобья из плоской коньячной фляги.
— Что это у тебя там? — Гурбан с подозрением уставился на емкость. — Только не говори, что армянский…
— Не скажу. Это валерьянка, сам делал. Налить?
— Не надо, лучше Фазой займись, ногой его.
— Напрасно, от нервов самое то. — Доктор кивнул на Ксю, которая уже вовсю орудовала рычагами, вентилями и прочими рубильниками, пробуждая к жизни систему, работающую на углях, пару и честном слове.
И пяти минут не прошло, как она сказала:
— Готово, командир. Тут примитивно все, но забавно.
Гурбан иного от нее и не ожидал:
— Ну, и чего ждем?! Поехали, детка!
— Без проблем, пристегните ремни. — Паровоз медленно покатил вперед, без малейшего напряга сдвинув с рельсов последние ржавые кузова.
Сзади открыли огонь из всех наличных стволов — канонада получилась еще та. Калужские в отцепленных вагонах и возле вмиг сообразили, что теперь-то они точно обречены. И потому они больше не тратили боеприпасы на зомбаков, искренне желая угробить счастливчиков, что вырвались из смертельной ловушки. Но даже самая жгучая ненависть вперемешку с пулями не могла причинить вреда бронированному паровозу.
— В Москву? — спросил Мясник и, раскурив сигарету, словно стал частью интерьера кабины: тут все было выкрашено серым.
— А куда ж еще? — кивнул Гурбан. — В Москву.
Дав на прощание гудок, Ксю увеличила скорость.
ГЛАВА 23В МОСКВЕ И НАД МОСКВОЙ
Динамики под потолком затрещали, выдали серию протяжных свистов. И наступила тишина, такая пронзительная, что в ушах зазвенело. Тем неожиданнее — Данила едва не подпрыгнул на топчане — раздался из них скрипучий голос, будто говорил не человек, а ожила мясорубка, в которой напрочь износились все детали:
— Сташева ко мне.
Японец взглянул на Дана и удивленно изогнул брови — мол, почему до сих пор сидишь тут, ты слышал приказ. Дан сделал вид, что намека не понял и вообще он глухонемой. Да и не понравился ему голос в пластиковых колонках. И Равиль в отрубе… Но от японца не так просто было избавиться. Он шагнул к Дану, вцепился своими крохотными, детскими пальчиками доставщику в плечо и указал на дверь, ведущую в следующий отсек гондолы:
— Туда иди. Зовут.
Делать было нечего. Да и плечо болело, японец отпускать не спешил, зато с каждой секундой сжимал все сильнее — еще сломает… Врезать бы ему по роже, но почему-то Даниле казалось, что это плохо скажется на его здоровье. Он встал:
— Туда, значит? Ну, я пошел…
Стоило Даниле подняться, рука японца соскользнула с плеча. И очень не хотелось, чтобы она вернулась обратно. Зато Мариша схватила его за локоть:
— Не пущу. Что ты там забыл? Пусть этот сам сюда приходит. — Она с ненавистью посмотрела на колонки у потолка.
— Да ладно тебе. Все будет хорошо. — Дан улыбнулся самой храброй своей улыбкой и, приблизив губы к уху девушки, шепнул: — Если б нас хотели убить, то уже сделали бы это, верно? А раз мы еще живы, то зачем-то нужны Маркусу. И я постараюсь узнать — зачем.
— Будь осторожен. — Она всхлипнула, на ресницах повисли слезы.
— Обязательно. — Дан чмокнул Маришу в соленую уже щеку и махнул Ашоту — мол, пока, брат, не поминай лихом.
Перед ним открыли дверь — милости просим, но не забывайте, что вы в гостях.
У порога Дан обернулся:
— Простите, а вы действительно японец?
Японец заметно удивился:
— Почему это? Я бурят.
Глубоко вздохнув и наклонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, Данила вошел в следующее помещение. Дверь позади закрылась, отсекая путь к отступлению.
Со светом здесь было не ахти, да и вообще мрачновато было. Из мебели Дан заметил лишь большое кожаное кресло, в котором боком к нему сидел некий господин, одетый в мешковатый балахон с выцветшей надписью «Los Angeles Lakers» и с числом «17». Голову господин прятал под капюшоном, нависающим так низко, что разглядеть лицо не представлялось возможным. А еще человек в кожаном кресле хрипло, с присвистом дышал.
— Ты Маркус? — спросил Данила севшим голосом.
Человек ничего не ответил, лишь захрипел громче и чаще.
Да он псих какой-то!.. На спину Дана будто родниковой воды вылили.
— Эй, выпустите меня! — Он пару раз стукнул в дверь кулаком и добавил еще ногой, но без толку: заперто, и металл хороший, а не жесть, проковырять не получится.
Прижавшись спиной к двери, чтобы псих не напал сзади, Дан осмотрелся в поисках выхода. Примерно треть мрачного помещения занимало нечто угловатое, накрытое брезентовым чехлом. А вот в противоположном конце отсека, как и в предыдущем, была дверь, ведущая, надо понимать, к пилотам — гондола ведь не бесконечна, где-то должна размещаться рубка. Данила твердо решил туда прорваться — если уж назад дороги нет, то хоть вперед… Но для этого надо пройти мимо психа в кресле.