Первые несколько дней мы летаем в окрестностях линии фронта, от Сухиничей до Калуги. Вначале следуем всей группой за бомбардировщиком Пе-2, который служит нам штурманом – проводником. Цель этих полетов – запомнить все существующие ориентиры на местности: дороги, леса, дома, линии электропередачи и т. д. Впервые мы слышим в наушниках шлемофонов французскую речь, и это здорово. В память о Ливане нашим позывным выбрано название городка Райак, и оно останется таковым до конца войны – мы будем называть друг друга «райаками».
Далее «Нормандия» участвует в миссиях сопровождения бомбардировщиков на высоте 3500 метров в район Смоленска, Ельни, Витебска. Немцы летают еще выше. За время двухчасовых полетов, предельное для Як-1, мы то и дело видим в небе над собой конденсационные следы, выдающие присутствие других самолетов.
Порой на нас пикируют «мессершмитты», невидимые против солнца, и все происходит очень быстро: внезапно мы получаем по хвостам несколько очередей из трассирующих пуль, а когда нам удается сориентироваться – врага уже поминай как звали. Атака занимает всего несколько секунд.
Первые две недели в Полотняном Заводе проходят довольно однообразно, и в конце концов миссии сопровождения бомбардировщиков, не представляющие никакого интереса, нам наскучивают. «Мы летчики-истребители, а не пастушьи собаки», – возмущаются самые энергичные из нас.
А оттепель, уже явившая себя во всей красе и с каждым днем набирающая силу, не очень-то способствует тому, чтобы можно было воспрять духом. Вокруг все развезло, грязь такая глубокая, что порой приходится битый час выволакивать самолеты из капониров и выводить их на взлетную полосу.
Но русский народ, одержав победу над генеральшей по имени Зима, проявляет завидное упорство и в борьбе с оттепелью, ужасающей нас своими масштабами. Вместе с товарищами я потрясенно наблюдаю, как мужчины и женщины без возраста изо дня в день не покладая рук трудятся на аэродроме, превратившемся в трясину. С утра до вечера солдатскими котелками и консервными банками они вычерпывают и выливают в канавы воду на взлетной полосе. Точно так же другие люди в Иванове расчищали и утрамбовывали для нас снег.
Желая скрасить нам фронтовые будни, Киргизская ССР прислала на авиабазу несколько сотен молодых куропаток – видимо, там думали, что личный состав «Нормандии» куда многочисленнее. В итоге мы ели куропаток дважды в день. Поначалу, конечно, нарадоваться не могли – новое кушанье внесло разнообразие в рацион, состоявший из «птичьего корма». Но последние тушки, уже подпортившиеся, обеспечили нам несколько ночей, проведенных всей эскадрильей в полевых сортирах на двадцатиградусном морозе. И на врачебное искусство доктора Лебединского, хоть он и был нашим добрым товарищем, рассчитывать не приходилось – тубиб, как и мы, пострадал от провианта, а в его переметной суме с красным крестом можно было отыскать только бутылку с алкоголем на все случаи жизни, изрядно опустевшую стараниями и русских, и французов, да десяток сомнительных пилюль от всех болезней. Выручили нас только молодость и крепкое здоровье.
За Лебединским повсюду таскается странный персонаж – помогает доктору носить суму. Он вроде бы северный китаец, добрался до нас из Гонконга, одному богу ведомо как, но откликается на очень французскую фамилию Шабишу.
Наше привыкание к особым летным условиям в России не обходится без происшествий. Бывает, кто-нибудь возвращается с минимальным остатком топлива, не дотягивает до аэродрома и садится на проселочной дороге. Однажды Маэ и Альбер в подобной ситуации приземлились прямо перед взводом советских пехотинцев, и те немедленно взяли их на мушку. В конце концов нашим товарищам удалось убедить солдат, что они не шпионы, и продолжить путь пешком к авиабазе.
В другой раз у самолета Марселя Альбера случилась поломка в системе подачи масла, когда он сопровождал бомбардировщики над районом Ельни. Винт перестал вращаться высоко над вражескими укреплениями, и Альбер сделал короткое пике, чтобы набрать скорость и перезапустить мотор. Поскольку эта уловка не сработала, ему пришлось перейти на ручную подачу масла. Таким образом он больше часа удерживал самолет в воздухе и совершил удачную посадку на аэродроме. Издалека мы увидели, как Альбер выпрыгнул из кабины и шагает к нам, держась за плечо. «Парни, ну наконец-то я добрался, а то у меня уже судороги начались», – сказал он с неподражаемыми интонациями парижской босоты.
Мой приятель Марсель Альбер еще несколько дней восстанавливался после этого возвращения, потребовавшего столько физических усилий.
21Смех и слезы
Пятого апреля 1943 года низкое небо затянуто черными тучами. За последние несколько дней температура воздуха заметно повысилась, и это ускорило оттепель, которая приняла совсем уж эпические и зрелищные масштабы. Вокруг – топь, хлябь, непроходимая трясина. Ошеломленные этим зрелищем, мы недоумеваем, каким образом земля впитает в себя всю воду, льющуюся со всех сторон. Подобной резкой метаморфозы в природе ни за что не увидишь в какой-нибудь скромной и благопристойной английской глубинке.
Сегодня советское командование в знак доверия к «Нормандии» поручило нам ответственную миссию – глубокую разведку над Рославлем, на оккупированной врагом территории. Французские пилоты впервые полетят над орловским «котлом», где немцы перегруппировывают свои войска. Майор Тюлан назначает на это задание Прециози и Дюрана, ведь у них уже есть богатый опыт.
Совершив взлет, два Як-1 присоединяются в небе к легкому бомбардировщику, который им предстоит охранять; тройка берет курс на запад и исчезает из виду. Майор Тюлан с Михаилом Шиком минут десять следуют за ними в фургоне с радиопередатчиком, но связь потеряна, и они возвращаются. Система радиосвязи «земля – воздух» в СССР имеет узкий радиус действия – в пятидесяти километрах от авиабаз она уже не работает. К счастью, связь между самолетами функционирует чуть лучше, что позволяет пилотам в звеньях переговариваться и предупреждать друг друга об опасности. Но чтобы опознать в воздухе своих, мы уже привыкли больше полагаться на номера, выписанные на фюзеляжах.
Минут через сорок после взлета звена мы снова слышим гул мотора – судя по характерному звуку, к аэродрому приближаются «яки». А вскоре в небе ко всеобщему облегчению показываются два наших истребителя. Перед тем как зайти на посадку, самолет Прециози проходит на высоте двухсот метров над авиабазой и делает идеальную «бочку».
С земли в небо несутся радостные крики, вверх летят фуражки и шапки. Все мы, французы и русские, в курсе, что означает эта неторопливо и со вкусом выполненная фигура высшего пилотажа по возвращении на базу с боевого задания – воздушную победу и отсутствие потерь.
Наше ликование становится еще неистовее, когда спустя несколько секунд «бочку» делает и самолет Дюрана. Никто не верит своим глазам. Подумать только – два боша сбиты в один день!..
Мы бросаемся со всех ног к героям дня и, даже не дав им времени снять парашютные ранцы, начинаем выспрашивать подробности о том, как все произошло.
Дюран в кожаном шлемофоне с поднятыми на лоб летными очками рассказывает:
– Два «фокке-вульфа», парни. На обратном пути. Мы были на «голубятне»[43], над Пе-2. Боши атаковали бомбардировщики, а нас они не видели. Прециози встал в хвост первому. Пулеметная очередь точно по цели, с пятидесяти метров – и фриц спикировал в землю. Я расстрелял второго по носовой части с позиции три четверти. Он потерял высоту и загорелся.
О первых победах «Нормандии», всего две недели назад прибывшей на линию фронта, немедленно было доложено советским союзникам, и в тот же день майор Димченко, командир 261-го бомбардировочного полка, лично явился в расположение эскадрильи поблагодарить двоих наших товарищей, которые спасли от уничтожения как минимум один из его самолетов. А назавтра майор Тюлан получил телеграмму с поздравлениями от генерал-лейтенанта Худякова, командующего 1-й воздушной армией. Текст заканчивался такими словами: «Надеюсь, в дальнейшем ваши удары по немецким фашистам, нашим врагам, будут еще сокрушительнее».
В тот вечер в столовой наш моральный дух снова на высоте: от уныния последних дней не осталось и следа, нескончаемая оттепель тоже забыта. Мы веселимся и поздравляем друг друга, ведь нам наконец-то снова удалось всем доказать, что мы прежде всего летчики-истребители.
Два победителя удостаиваются почестей и щедрых порций водки. Сто граммов за сбитый самолет – обычный тариф в советской авиации. Мы быстро привыкнем к этой традиции в ближайшие недели и месяцы.
В следующие дни один за другим происходят вылеты по тревоге, но без особых успехов. Две победы Дюрана и Прециози для нас постепенно отходят в прошлое.
Майор Тюлан 13 апреля назначает на вторую половину дня «свободную охоту». Около 15 часов в небо поднимаются три звена: Дюран – Познанский, Маэ – Бизьен, Тюлан – Дервиль. Цель – Спас-Деменск на юге между Полотняным Заводом и Смоленском.
Над оккупированной немцами территорией самолеты с выкрашенными в цвета французского флага обтекателями винта почти сразу атакованы дюжиной «Фокке-Вульф-190», начинается воздушный бой. Дюран и Маэ сбивают каждый по вражескому истребителю, но еще два немца берут в оборот связку Маэ – Бизьен. Маэ удается вырваться невредимым, Бизьен исчезает из поля зрения.
Через несколько минут мишенью двух других «фокке-вульфов» становится Познанский. Вопреки вмешательству Дюрана, расстрелявшего по ним весь свой боезапас, Познанский тоже сбит.
Дервиль, оторвавшийся от Тюлана, становится в связку с Маэ, потерявшим напарника, и новое звено возвращается на базу у Полотняного Завода. На подлете к линии фронта их атакуют три немецких истребителя. Дервиль не успевает совершить поворот, и Маэ беспомощно смотрит, как Як-1 товарища пикирует на вражеские позиции, оставляя за собой шлейф черного дыма.