На аэродроме царит гнетущая атмосфера, не менее неприятная, чем грязь, не отстающая от наших сапог и шасси самолетов. Этот день, 13 апреля, принес «Нормандии» очередные три победы и за какие-то десять минут забрал троих пилотов.
Иву Бизьену по прозвищу Биз («северный ветер») было двадцать два года. Мальчишка из Невиль-ле-Дьепа, добравшийся до Англии через Дуарнене на борту «Требулиста» 19 июня 1940 года, погиб в день своей первой и единственной воздушной победы в районе Спас-Деменска. Как и двое его товарищей.
Мы уже никогда не услышим гитару Реймона Дервиля, двадцати девяти лет, который так же, как и я, сел на корабль в порту Сен-Жан-де-Люз с польскими солдатами. Вероятнее всего, Дервиль попал в плен и был казнен немцами. Генерал-фельдмаршал Кейтель, начальник верховного командования вермахта, недавно подписал приказ, согласно которому каждый французский летчик, захваченный на советском фронте, считается партизаном и подлежит расстрелу без суда.
Андрею Познанскому, самому младшему в группе пилотов, 21 июня должно было исполниться двадцать два. В марте 1942-го он был прикомандирован к ИГ1 «Эльзас» и участвовал в боевых действиях в Ливии под командованием майора Тюлана. Боевые действия в России закончились для него трагически всего через месяц.
Генерал Худяков от души поздравил Тюлана с пятью победами за неделю, но не преминул напомнить ему о своих рекомендациях умерить пыл и действовать благоразумно. Три погибших пилота в личном составе эскадрильи, насчитывающем всего четырнадцать человек, – это недопустимо много. А русские не хотели терять «Нормандию», и не только из сугубо военных соображений. Как я уже говорил, мы были символом, необходимым советской пропаганде, нас снимали на кинопленку и фотографировали все три года на фронте чаще, чем какое-либо другое боевое подразделение.
Скорбным вечером 13 апреля 1943 года «Нормандия» впервые совершает ритуал, который, к сожалению, повторится еще не раз до конца войны: мы устраиваем «распродажу». И в дальнейшем, если кто-то будет сбит или пропадет без вести, через несколько дней после этого мы станем делить его личные вещи, не имеющие ценности для родственников, – сигареты, одеколон, игральные карты, бритву, рубашки, носки… Есть столько вещей, безмерно облегчающих повседневную жизнь в стране, где не хватает всего на свете. Возможно, это кажется дикостью, но война есть война. А если «распроданный» пилот вдруг возвращается спустя многие дни, а порой и недели – такое у нас не раз случится, – он отбирает свои пожитки, не слишком-то возмущаясь, поскольку страшно рад снова увидеть соратников…
22Захаров, наш старший брат
На следующий день после гибели Бизьена, Дервиля и Познанского эскадрилья покидает авиабазу у Полотняного Завода и направляется в Мосальск, находящийся всего в сорока километрах от немецких позиций. Это первая из трех десятков передислокаций «Нормандии» на русском фронте.
Здесь, помимо изб, реквизированных военными по обеим сторонам обрывистой и очень живописной лощины, нам достаются землянки. Раньше мы таких жилищ не видели: они наполовину вырыты в земле, сверху обложены бревнами, заросшими мхом, а внутри стоит большая печь, и в ней днем и ночью горит огонь, который согревает воздух, но все же не способен побороть всепроникающую сырость.
«Да уж, это вам не «Риц», – говорю я товарищам. – Условия не назовешь комфортабельными, зато у нас есть крыша над головой. Не забывайте – тут рядышком линия фронта. А я, к примеру, терпеть не могу, когда на меня сверху сыплется шрапнель, стоит только ночью задремать».
В Мосальск мы прибыли в качестве подкрепления для 303-й авиационной дивизии. Это элитное авиаподразделение состоит из четырех полков, в числе которых знаменитый 18-й истребительный. Его командир, полковник Анатолий Голубов, – один из величайших асов советской военной авиации, у него на счету 144 сбитых вражеских самолета и 506 воздушных боев. Благодаря его достижениям 18-й истребительный авиаполк недавно удостоился завидного звания «гвардейский».
«Это почетное звание присваивается воинским частям за героизм и боевые заслуги. Оно дает определенные привилегии, например повышенное жалованье, но при том военнослужащие гвардейских подразделений имеют меньше отпусков и увольнительных», – пояснил нам Михаил Шик, один из переводчиков «Нормандии».
Обладая этим знанием, мы еще радушнее приветствуем навестивших нас летчиков из доблестного авиаполка. Они прилетели с соседнего аэродрома на борту своих «лавочкиных». Истребители Л а-5 выглядят куда внушительнее наших «яков» из дерева и полотна. С течением времени Пинчук, Гаселин и Сибирин станут для летчиков «Нормандии» больше чем боевыми товарищами. Они превратятся для нас в братьев по оружию и настоящих друзей.
В Мосальске мы впервые становимся очевидцами удивительного зрелища: советская штурмовая конница идет в наступление вслед за танками, которые прокладывают для нее дорогу. К седлам кавалеристов приторочены винтовки с оптическими прицелами или знаменитые автоматы с магазинами в форме коробки из-под камамбера. Офицеры скачут на лошадях поразительной красоты, у простых солдат боевые кони попроще, не такие породистые.
В начале мая русская весна являет себя во всем своем великолепии и с таким внезапным неистовством, какого нам еще не доводилось наблюдать. После морозной зимы и нескончаемой оттепели так здорово снова увидеть траву, цветы и услышать птичий щебет в листве деревьев. Даже трудно поверить в такое чудо, если до этого день за днем шлепаешь по грязи и кажется, что она не иссякнет.
Именно в это время мы получаем приказ атаковать авиабазы люфтваффе в рамках подготовки большого наступления. Мы выполняем то, что англичане называют strafing (пулеметные обстрелы с воздуха наземных целей). Наши мишени – самолеты, ангары, грузовики и цистерны. В первый день все проходит отлично благодаря эффекту внезапности, но на второй немецкая зенитная артиллерия уже готова дать нам отпор и делает это с такой яростью, что многие истребители возвращаются на базу изрешеченные осколками, а на месте атаки мы видим, как падают носом в землю охваченные огнем штурмовики – самолеты, покрытые броней, как танки.
В тот период природная рассеянность сыграла со мной злую шутку. Я участвовал в миссии прикрытия 3 мая, как и все летчики «Нормандии» почти каждый день. Причем, взлетая, я уже чувствовал себя победителем, потому что мой механик Жорж Марселей нарисовал на носу самолета свирепую акулью морду с разинутой пастью, в подражание Flying Tigers – «Летающим тиграм», прославленной американской эскадрилье, воевавшей в Китае. Командиром звена был Марсель Лефевр. К тому времени он уже получил два прозвища: Папаша Маглуар в честь колоритного персонажа[44], нарисованного на фюзеляже его самолета, и Ла-Фьевр[45] по причине безудержного патриотического пыла и любимого занятия, которому он предавался со всей страстью, – отмечать на штабной карте, приколотой к стене в избе, малейшие изменения на линии фронта. «Нормандия» до сих пор гордилась первой победой, одержанной Лефевром в русском небе: два дня назад он сбил «Хеншель-126», немецкий самолет-разведчик.
Мы летели в безнадежно пустом небе, и вдруг наше звено оказалось под градом трассирующих пуль. Едва успев сориентироваться, мы увидели четыре FW-190 и два Ме-109, спикировавшие прямо на нас против солнца. Лефевр, спокойно, будто на учениях, немедленно совершил глубокий вираж предельно малого радиуса и, оказавшись в хвосте у одного из «мессершмиттов», сбил его первой же пулеметной очередью.
– Браво, Лефевр! Здорово вмазал! – заорал я в переговорное устройство, но закончить поздравление не успел – четыре «фокке-вульфа», имевшие куда более грозный вид, чем те, что мы наблюдали двумя неделями раньше в московском Парке культуры, проявили ко мне повышенный интерес. И были они очень близко.
Меня спас опыт, приобретенный в Англии бок о бок с Падди Финукейном. Я по спирали набрал высоту, чтобы уйти с линии обстрела, а затем снова спикировал, чтобы принять участие в бою. Выйдя из облака, встал в хвост FW-109 на расстоянии меньше двух сотен метров, почти в идеальной позиции для ведения огня. Подождал, пока он попадет точно в перекрестье прицела, и нажал на гашетку. Но ничего не произошло. Я подумал было, что опять заклинило чертов пневматический механизм управления стрельбой, но в следующую секунду до меня дошло, что я всего лишь забыл снять пулеметы с предохранителя и, ругая себя распоследними словами, яростным движением пальца отщелкнул рычажок. За это время вражеский истребитель, который я легко мог бы сбить, уже улизнул к своим.
После нашего возвращения капитан Литольф на разборе полетов не преминул устроить мне выволочку:
– Марселей должен был нарисовать на вашем «яке» не морду акулы, ла Пуап, а голубку с оливковой веткой в клювике! Если хотите, чтобы вас поскорее сбили, продолжайте в том же духе…
В общем, я получил хорошую головомойку, и мой приятель Марсель Альбер не постеснялся добавить ушат ледяной воды со всей щедростью парижского уличного мальчишки.
Это происшествие стало мне уроком. С тех пор, за все два года на русском фронте, я ни разу не забывал о предохранителе. А в связке с Альбером, который в скором времени сделался лучшим пилотом и командиром звена, я усовершенствовал технику воздушного боя и накрепко усвоил основное правило: главное – это уцелеть.
«Лучше вернуться на базу всем составом, чем устроить героическое побоище и всех потерять», – часто повторяет мне Бебер, будущий великий ас «Нормандии», на чьем счету будет двадцать одна воздушная победа.
Именно у него я научился методичности в бою. Сходясь с противником, нужно внимательно наблюдать и просчитывать действия на несколько ходов вперед, как в шахматах. Успех миссии прежде всего. Безрассудство и неоправданный риск ведут к гибели. Я видел, как горели, падая, самолеты моих товарищей, слишком смелых и отчаянных, желавших идти до конца. Они бросались в самую гущу схватки, стреляя изо всех пушек, вместо того чтобы сначала хорошенько оглядеться и понять, что происходит вокруг.