Дакара и стоявшие в порту военные корабли начали обстрел британской эскадры.
Мы, застряв на «Пеннланде», ошеломленно и беспомощно наблюдаем за дуэлью морских артиллерий. Она длится всю первую половину дня. Нам с болью в сердце приходится признать, что морская экспедиция в Дакар, на которую возлагалось столько надежд, грозит обернуться катастрофой.
События второй половины дня лишь подтверждают этот вывод. С целью изменить положение дел де Голль решает высадиться в Рюфиске, скромном рыбацком порту километрах в двадцати к югу от Дакара. Около пяти вечера наш авангард – сторожевые корабли «Бразза», «Майор Дюбок» и «Домине» – встречают там орудийными залпами. Под огнем вишистских орудий погибает множество матросов на борту «Дюбока».
После двойного поражения де Голль предпочел отказаться от плана высадки, чтобы остановить это братоубийство. Но Черчилль к его аргументу не прислушался и отдал приказ командующему британской эскадрой адмиралу Каннингему продолжить операцию без участия голлистов. Последовало третье поражение. Многие корабли получили повреждения.
Осознав наконец, что новые попытки высадиться в районе Дакара повлекут за собой тяжелые потери личного состава и вооружения, Британское Адмиралтейство 24 сентября все-таки приказало своей эскадре вернуться в порт Фритауна.
Так закончилась короткая гибельная экспедиция в Дакар, еще долго служившая источником скорби и гнева для голлистов. «Свободная Франция» оплакивала убитых моряков и семерых захваченных в плен летчиков, которые 23 сентября поднялись в воздух с борта авианосца «Арк-Ройал», чтобы попытаться убедить своих коллег, хранивших верность Петену, перейти на их сторону и сражаться с нацистами.
Этим людям потребовалась немалая смелость, чтобы взлететь посреди всеобщей суматохи, под гром артиллерийских орудий, на двух «кодрон-люсиолях» – прогулочных самолетах, лишенных вооружения. Я еще больше восхищался их отвагой, вспоминая, что осваивал азы пилотирования на аппарате именно этой модели несколько лет назад на летном поле в Юнодьере.
К несчастью для наших товарищей, вскоре после приземления на аэродроме в Уакаме их арестовали по приказу губернатора Буассона и со связанными за спиной руками отконвоировали в дакарскую тюрьму. Два дня они провели в камере, кишащей паразитами, затем им зачитали обвинение в «преступлении против внутренней и внешней безопасности государства, дезертирстве в военное время» и прочих прегрешениях того же толка. Впоследствии пленников перевели в Бамако, после этого в Алжир, и только к концу 1940 года они вернулись в континентальную Францию.
В числе этих доблестных летчиков был один, который особенно мне запомнился, потому что нам с ним довелось встретиться два года спустя в СССР. Жюль Жуар, выходец из Рубе, в свои двадцать шесть лет уже считался асом. С 10-го по 22 мая 1940 года, во время Французской кампании, он одержал в воздухе шесть побед; 25 мая был сбит над Бове и получил серьезные ранения, но этого оказалось недостаточно, чтобы сломить боевой дух столь удивительного человека. Добравшись до Аржантана, а оттуда до Дуарнене, он успел попасть на борт судна для ловли лангуст под названием «Требулист», которое отправлялось в Англию с сотней французов, отказавшихся капитулировать.
В истории бесстрашного Жюля Жуара не обошлось без иронии судьбы: спустившись из кабины своего «люсиоля» на летном поле Уакама, он узнал среди вишистов, стоявших перед авиационными ангарами, старых соратников из эскадрильи, вместе с которыми еще недавно сражался против немцев.
Французская кампания воистину стала делом прошлого.
7Прораб на стройке в Камеруне
На борту «Пеннланда», направляющегося к Фритауну, царит уныние. Теплоход приспустил флаг в память о моряках, погибших на сторожевом корабле «Майор Дюбок». Облокотившись на леерное ограждение, мы с печалью наблюдаем, как экипаж «Дюбока», подошедшего совсем близко к «Пеннланду», воздает последние почести своим мертвым товарищам. Останки, завернутые в белую парусину, утяжеленную чугунными брусками, погружают в море. С борта «Дюбока» гремит прощальный салют. Одному из погибших под обстрелом вишистской артиллерии, старшему матросу Луи Рудену, было всего восемнадцать. Он участвовал в Норвежской кампании на сторожевом корабле «Аннамит». И в восемнадцать лет был расстрелян французскими орудиями.
Нам слишком грустно в этот день, 24 сентября 1940 года, об игре в карты не идет и речи. Мы задаемся вопросом, чем закончится наша одиссея после поражения в Дакаре. Меланхолия, смешанная с ностальгией, порождает самые безумные прожекты. Один из нас, Жан де Тюизи, даже предлагает высадиться на каком-нибудь островке в Тихом океане и объявить его Новой Францией. Он уже в красках представляет себе идиллическую картину: прекрасные туземки ждут нас на берегу под кокосовыми пальмами, пока мы в лазурных бухтах ловим лангуст и омаров. «А что? Есть же ведь Новая Шотландия, Новая Зеландия, Новая Каледония…»
Вместо туземок и лазурных бухт у нас мутная акватория Фритауна, куда мы входим 26 сентября в удушающей жаре. Под конец дня де Голль снова поднимается на борт «Пеннланда», на сей раз чтобы сообщить о присоединении к «Свободной Франции» трех колоний – Чада, Камеруна и Убанги. Камерун для нас особенно важен, поясняет генерал, потому что мы получим доступ к маленькому порту Дуала, сможем выгрузить там самолеты, собрать их и перебазироваться в Чад, чтобы оттуда атаковать итальянские оазисы на юге Ливии.
Это первая хорошая новость после перемирия, и она приходит не одна: через двадцать восемь часов, проведенных на борту, все военные на «Пеннланде» получают увольнительную на берег на целых три дня. И хотя Фритаун с его обветшалыми домишками и грязными улочками кажется не слишком привлекательным местечком, я радуюсь свободному времени на суше. Мы с товарищами пользуемся увольнительной, чтобы посидеть за бутылкой виски в каких-нибудь нешумных заведениях.
С началом октября экспедиционный корпус покидает Фритаун и направляется к Камеруну, стараясь держаться подальше от Кот-д’Ивуара, Дагомеи и Того – колоний, остающихся под контролем правительства Виши.
Утром 7 октября с теплохода уже видна гора Камерун, чья вершина возносится на четыре с лишним тысячи метров. На следующий день мы пересаживаемся в десантные баржи и плывем по нескончаемому эстуарию реки Вури до Дуалы, камерунского порта. Высадка происходит на закате.
Впервые с тех пор, как мы покинули Сен-Жан-де-Люз три месяца назад, моя нога снова ступает на французскую землю.
Дуала, в отличие от Фритауна, сразу вызывает у нас симпатию – это чистенький, ухоженный городок, дома здесь тонут в зелени кокосовых пальм, да и местное население встречает нас куда теплее, чем жители британской колонии.
Энгольда, Стэнхоупа и меня разместили в бунгало на территории религиозной миссии. А на следующий день после нашего прибытия в тихом порту закипела бурная деятельность, какой здесь, наверное, давно уже не видывали. Неподалеку от пришвартованных борт к борту трех сторожевых кораблей началась выгрузка оборудования. Огромные контейнеры весом по две тонны с деталями наших самолетов при помощи лебедок переправили с грузовых судов на берег, поместили на прицепы грузовых машин и отвезли на небольшое, заросшее травой летное поле без ангаров.
Там, на нестерпимой экваториальной жаре, наш техперсонал взялся за сборку двадцати аппаратов, которые должны были составить костяк Свободных французских военно-воздушных сил. Монтаж производился по системе «Д»[15], милой сердцу каждого француза. У механиков не было ни технических инструкций, ни подходящих инструментов, и они являли чудеса смекалки, придавая надлежащую форму 6-тонным средним бомбардировщикам марки «Бленхейм» и легким «лизандерам» – одномоторным самолетам, которые могли нести небольшой груз авиабомб малого калибра.
Тем временем мы при содействии местных стрелков разгружаем контейнеры, помогаем механикам монтировать аппараты, подкрашиваем трехцветные кокарды и лотарингские кресты на крыльях и фюзеляжах. И так с утра до вечера под неусыпным надзором майора Лионеля де Мармье – он, как опытный дирижер, задает темп и добивается стройного звучания всей этой симфонии, которая без него превратилась бы в жуткую какофонию по причине разнородного состава оркестра и причудливой партитуры.
Коренастый майор в колониальном шлеме, белой рубашке и бермудах цвета хаки мечется между портом и летным полем, орет на одних, хвалит других, и при этом всем и каждому внушает огромное уважение своей неуемной энергией и лидерскими качествами.
Вдохновленные таким командиром, мы удваиваем усилия – и первый из собранных самолетов, «лизандер», поднимается в воздух, вызывая у нас бурю эмоций. Мы все бросаем работу, глядя, как аппарат постепенно набирает скорость и отрывается от заросшей травой взлетной полосы. Всех переполняет радость – мы присутствуем при возрождении французской воздушной армии.
К 20 октября авиаподразделение уже было готово к боевым действиям. Поскольку первой целью командование избрало Габон, нам требовалась авиабаза, расположенная южнее Дуалы, чтобы расширить область полетов.
Однажды майор де Мармье вызвал к себе молодого сержанта – меня.
– Ла Пуап, как вы относитесь к тому, чтобы отправиться в Криби по соседству с Пуэнт-Нуаром и обустроить там аэродром?
Я давно уже маялся бездельем, поэтому согласился без колебаний.
И вот я в Криби, единственный белый среди двух сотен африканцев, принадлежащих к двум разным этническим группам. Им очень мало платят, к тому же раскаленный солнцем воздух всех делает раздражительными, и они проводят время в перебранках и потасовках, вместо того чтобы работать землекопами для армии голлистов.
Но мне довольно быстро удается завоевать их доверие, и проект взлетно-посадочной полосы у нас воплощается в жизнь гораздо раньше намеченного майором де Мармье срока. В итоге я вызываю его по рации и с удовольствием оповещаю: