Эра бедствий: чума и войны XIV века – Европа и Русь — страница 31 из 38

Народ будет чувствовать себя в своем родном доме, как на чужбине, и искать отечество на Небесах. Отмоет свою душу от земли, освободит от грубости телесной, которую нагнал дух природный и дух адский. И преобразится народ твой в народ духовный и ясновидящий, глубокий в мыслях своих, высокий во взоре своем, непобедимый в вере и надежде своей. Он может стать последним в глазах других народов земных, но быть первым пред очами бессмертных Небесных духов. И благословит тебя народ твой, княже. Ибо будет ему завет твой о любви к Царству Небесному облегчением в муках и светлым лучом в темноте рабства.

Нет, ты не погрешил в выборе, дважды венчанная главо, – венцом земным и венцом Небесным.

Не погрешил, избрав Небесное Царство, но сейчас грешишь, сомневаясь в правильности своего выбора. Не колеблись умом, непоколебавшийся сердцем. Не смешивай погибель войска с гибелью народа. Не приравнивай гибель державы к погибели всего. Держава и дается народу, дабы было чему погибнуть вместо него, чтобы было, что дать в откуп за душу народную. Такая сделка выгодна, когда за недорогую цену покупаешь сокровище…

…Горечь за горечью, шаг за шагом. Чтобы этим оторвалось сердце твоего народа от земли и прилепилось к Небесам. Чтобы разочаровался он в ничтожных земных пристрастиях и пленился бесконечной Небесной любовью. Чтобы очистилось сердце от дыма адского и наполнилось светом без тьмы. Словом, чтобы народ твой вновь воспламенился любовью к Творцу и теплом этого огня согрелся: любовью и к душам на земле, и к духам на Небе – как сотворенным; Возлюбившим их. А благодаря этой любви опять пришел к радости, свету, молодости, стал сильным и благочестивым…

…Знай же, о дивный ктитор Лазарицы, что этот день для твоего народа – поворот от зла к добру. Забыв волю Божью, безумное самоволье повлекло душу народа в жерло вечной смерти. С этого времени должен будет твой народ покориться воле чужой, чтобы научиться покоряться воле Божьей. Должен будет он покориться произволу тиранов, чтобы через это отвратиться от тирании над самим собой. И за время этих грядущих тяжелых, мучительных веков научиться ненавидеть две дурные воли, два своеволия – свое и своих поработителей. В тисках, угнетенный со всех сторон, он сможет расти только вверх, подобно дереву в густом лесу, которое тянется ввысь и только так находит свет. И там, высоко в небесах, будет искать светлую волю своего Творца и легко ее найдет, потому что не будет уже искать никакую третью волю, отвратившись и своей собственной, и воли своих господ. Легко найдет ее, как доброго старого знакомого, которого знал когда-то, но позабыл. А когда найдет и узнает ее, возрадуется этому, как радуется сирота украденный, а после возвращенный своим родителям».

И Лазарь, познав истину, прозрев будущее своего народа, ободренный небесными вестниками, легко принимает лютую смерть:

«Что это за шепот возле Лазаря?

Что это за таинственные сборы, как шуршание листьев от лица ветра?

Это умирает султан. Посреди общего шепота доносится из шатра только один ясный голос. То сын умирающего султана отдает приказы. Какие же приказы отдает он в этот час? Это не военные приказы, они не относятся к битве. Битва уже закончена. Сыны Азии одержали победу. То новый султан отдает приказ: прежде смерти его отца должен быть казнен царь неверных.

– Обезглавьте царя неверных прежде, чем умрет царь Мурат Непобедимый!

Гневно повторил этот приказ яростный Баязет, выходя из шатра.

Лазарь слышал это и понял, но – не огорчился.

Что это за новое смятение?

Что это за новая беготня и поиски?

Это сыны Азии ищут деревянный пень, чтобы отсечь голову царю христианскому. Ищут на ровном, без леса, поле и не находят. Охваченный гневом Баязет опять рычит, как разъяренный лев, и грозит палачу смертью.

Лазарь понял, что ищут и чего хотят. Он поднял правую руку, перекрестился и громко сказал:

– Христе Господи, прости все и слава Тебе за все!

– Сказав это, Лазарь с юношеской ловкостью вырвался из рук турецких охранников и шагнул к телу воеводы Милоша. Легко и с достоинством лег он на землю и положил свою голову на главу верного воеводы своего. Увидев это, покрасневший палач почувствовал благодарность к великому невольнику за то, что тот помог ему избежать смерти. И взмахнул палач кривой саблей.

Как молния, сверкнула сабля в воздухе, скрипнула о шею Лазареву и загремела о Милошеву плечевую кость.

А два Небесных вестника взлетели вверх с душой своего нового друга, святого Лазаря. Им навстречу тихо, как лунный свет, лилась нежная песнь святых народов Небесных».

Если для сербов битва на Косово стала краеугольным камнем формирования национального самосознания, то для русских важнейшую роль сыграло сражение на Куликовом поле, состоявшееся за девять лет до «Сербской Голгофы». Оно никак не менее мифологизированное. Но точно победоносное.

Однако, князь Лазарь был канонизирован вскоре после гибели. А вот Дмитрий Донской только в 1988 году…

Почему? Об этом в последней главе.

Глава VIII. ПустыняМосковский карантин

В 1353 году, когда Дмитрию, будущему Донскому, было всего три года, чума унесла его дядю, великого князя Московского Симеона Гордого, и его детей. Так престол достался его брату Ивану Красному. Так, соответственно, и Дмитрий стал потенциальным наследником. А станет ли он реальным, зависело исключительно от решения Орды.

Иван Красный скончался в 1359-м. И в этом же году был убит хан Бердибек. Именно он дал старт кровавой гражданской войне в Орде, которую русские летописцы назвали «великая замятня». Бердибек пришел к власти, убив своего отца хана Джанибека, того самого, который и начал «биологическую войну» с Европой, велев забрасывать трупы больных чумой в осажденную Каффу. Интересно, что Джанибека русские летописи называют «добрым царем». И одновременно во Франции правил Иоанн Добрый… Опять же, «странные сближенья».

Бердибека добрым назвать уже ни у кого язык бы не повернулся. Он задал сразу высокий уровень ожесточения в братоубийственной войне, приказав убить всех потенциальных конкурентов. Даже восьмимесячного брата не помиловал. После этого преступления он сумел удержаться на троне всего два года. И началась калейдоскопическая смена ханов. Считается, что продолжалась она до 1380 года, когда к власти пришел Тохтамыш. За это время сменилось двадцать пять «царей», как их называли наши предки. Ну а потом Орда распалась вовсе. Конечно, не в результате битвы на Куликовом поле, а после похода Тимура. Об этом, впрочем, позже…

А пока русским князьям приходится подтверждать свои полномочия у каждого нового хана. Девятилетний Дмитрий, конечно, сам не мог обосновывать свои права. За него радели бояре и митрополит Алексий. Поначалу их дипломатия не имела успеха. И ярлык на великое княжение получил нижегородско-суздальский князь Дмитрий Константинович. Но вскоре при активной поддержке Мамая, будущий его победитель обретает необходимые полномочия. Так, фактически одновременно, начинается великое княжение Дмитрия и правление Мамая. Последний, впрочем, не имел права на ханский титул, не будучи потомком великого Чингисхана. И вынужден был властвовать посредством марионеточных ханов с правильной родословной.

Итак, юный князь утвердился на московском престоле. И тут снова пришла пандемия…

Николай Борисов, автор монографии о Дмитрии, сообщает:

«Для Северо-Восточной Руси неожиданным возвращением чумы был ознаменован 1364 год. В летописях, наиболее близко отразивших летописание ранней Москвы, под 6872 (1364) годом сохранилась своего рода повесть «О мору о великом». В ее основе, по-видимому, лежит свидетельство современника событий, жившего в Москве или Переяславле Залесском. Позднее летописец присоединил к этой основе сообщения местных источников:

«Того же лета гневом Божиим за умножение грехов наших бысть мор силен велик на люди в Новегороде в Нижнем и на уезде, и на Сару, и на Киши, и по странам, и по волостем. Овии хракаху кровию, а друзии железою, и не долго боляху, но два дни или три, или един день поболевше и тако умираху. На всякъ же день мнози умираху и толь множество их, яко не успеваху живии мертвых погребати.

Тое же осени месяца октября в 23 преставися князь Иван Иванович, брат князя великаго Дмитриа Ивановича и положен бысть на Москве в церкви Святаго Архангела Михаила.

Тое же осени и тое зимы бысть мор велик на люди в граде Переяславли, мерли люди по многу на день, по 20, по 30 на день, а иногды на день 60 или 70 человек, а иногды 100. А таковы дни были же, поболе ста на день человек умирало. А болесть была такова: преже как рогатиною ударить за лопатку или противу сердца под груди, или промежи крил и разболиться человек и начнет кровию хракати и огнь разбиеть и по сем пот, потом дрожь иметь и тако в болести полежав овии (одни. – Н. Б.), день един поболевше, умираху, а друзии два дни, а инии 3 дни. Преже же мор был, кровно храчюче мерли, потом же железою (нарывами. – Н. Б.) разболевшесь, ти тако же два дни или 3 дни полежавше умираху, железа же не единако, но иному на шее, иному на стегне, овому под пазухою, овому же под скулою, иному же за лопаткою. Не токмо же в граде Переяславли было се, но и по всем волостем Переяславьскым был мор, и по селом, и по погостом и по монастырем. А преже того был мор в Новегороде в Нижнем, а пришел с низу от Бездежа в Новъгород въ Нижнии, а отътоле на Коломну, а с Коломны на другое лето в Переяславль (1364/65 год. – Н. Б.), а от Переяславля на другое лето (1365/66 год. – Н. Б.) на Москву. Тако во всех странах и градех и во всех пределех их был мор великыи, страшный».

Никоновская летопись дает перечень городов, по которым «разошлась» чума: «И во Тверь, и въ Володимерь, и в Суздаль, и в Дмитров, и в Можаеск, и на Волок… А на Белеозере тогда ни един жив обретеся».

Далее следует своего рода «плач» летописца, потрясенного размахом бедствия:

«Увы мне! како могу сказати беду ту грозную и тугу страшную, бывшую в великыи мор, како везде туга и печаль горкаа, плачь и рыдание, крик и вопль, слезы неутешимы. Плакахуся живии по мертвых, понеже умножися множество мертвых и в градех мертвые, и въ селех и в домех мертвые, и во храмех и у церквей мертвые. Много же мертвых, а мало живых, тем не успеваху живии мертвых опрятывати, ниже доволни беху здравии болящим послужити, но един здрав и десятерым болемь на потребу да послужить.