– Бэзингстоук, – пробормотал Борегар[131], вспомнив магическое слово Гилберта, которое превращало одержимого мраком мургатройда в смиренного сельского обывателя.
Он направился к заведению Фокса Моллесона[132] и вошел внутрь. Магазин пустовал, все прилавки и полки были сняты, окно – закрашено зеленой краской. Вампир бандитской наружности сидел на вечной страже у входа, ведущего в мастерские. Борегар показал «новорожденному» свою визитку. Тот встал, повертел ее перед глазами и толкнул дверь, кивком разрешая Чарльзу пройти. Следующую комнату загромождали коробки для перевозки чая, в которых среди охапок соломы были упакованы серебряные предметы домашнего обихода: чайники и кофейники, обеденные приборы, крикетные кубки-трофеи, кувшинчики для сливок. На подносах грудами возвышались останки колец и ожерелий, из которых давно вынули все драгоценные камни. Тяжелый перстень привлек внимание Борегара, выемка на нем казалась пустой глазницей. Чарльз задумался, не состоит ли Фокс Моллесон в доле с ювелиром по соседству.
– Мистер Би, добро пожаловать, – произнес низенький старик, появившийся из-за занавески. Грегори Фокс Моллесон обладал таким количеством подбородков, что, казалось, между его нижней челюстью и воротником нет ничего, кроме слоев желе. Вид он имел добродушный и смешливый, носил грязный фартук, нарукавники из черного шелка и защитные очки с прозеленью, сейчас воздетые на лоб.
– Всегда приятно встретиться с джентльменом из клуба «Диоген».
Он был «теплым». Впрочем, для серебряных дел мастера едва ли оставался другой выбор. «Новорожденный», стоящий на входе, не осмеливался даже зайти в мастерскую Фокса. Крохотные частицы серебра в воздухе могли проникнуть в легкие и обречь вампира на долгую и мучительную смерть.
– Думаю, вы будете довольны тем, что я для вас сделал. Идите, идите сюда…
Он отвел в сторону занавес и пропустил Борегара внутрь. В кузнице постоянно горели раскаленные угли, над которыми стояли сосуды с расплавленным серебром. Неуклюжий подмастерье плавил мэрскую цепь[133], скармливая ее тиглю звено за звеном.
– В наши дни так тяжело с материалом, все эти новые правила и постановления! Но мы справляемся, мистер Би, о да, мы справляемся. Нашим собственным способом.
На лавке охлаждались серебряные пули, словно булки на подносе пекаря.
– Задание из дворца, – сказал Фокс Моллесон с гордостью. Он поднял пулю, зажав ее между двумя пальцами с подушечками, сплошь покрытыми застарелыми ожогами. – Для Карпатской гвардии принца-консорта.
Борегару стало интересно, как солдаты-носферату заряжают пистолеты. Либо у них имеются «теплые» подручные, либо им приходится носить толстые кожаные перчатки.
– Серебро, вообще-то, не слишком подходит для пуль. Очень уж мягкое. Лучший эффект получается с сердцевиной из свинца. Такие заряды называют «серебряные пиджаки». Они разрываются прямо в ране. Уложат любого, неважно, живой он или не-мертвый. Очень коварная штука.
– Дорогое оружие, как я полагаю? – спросил Чарльз.
– О да, мистер Би. Дизайн Рида. Американского джентльмена, который говорит, что пули должны быть дорогими. Это напоминание о том, что жизнь имеет цену и ее не стоит тратить попусту.
– Прекрасная мысль. Удивительно для американца.
Фокс Моллесон был одним из лучших серебряных дел мастеров в Лондоне. На какое-то время профессия оказалась полностью вне закона, и его бросили в Пентонвилль. Но здравый смысл возобладал. Любая власть основана, в конце концов, на способности убивать, а потому средства для этого должны быть доступны хотя бы нескольким избранным.
– Взгляните, настоящее произведение искусства, – Фокс протянул Чарльзу распятье, из которого уже вынули драгоценные камни, но и без них было понятно, с каким мастерством выполнена фигура Христа. – Даже в очертании конечностей видно подлинное страдание.
Борегар осмотрел крест. Некоторые «новорожденные», не исключая, по-видимому, самого принца-консорта, боялись христианских символов, но большинство вампиров относились к ним равнодушно. Отдельные мургатройды даже носили сережки из слоновой кости в виде крестов, тем самым подчеркивая свое пренебрежение суевериями.
– Папские глупости, конечно, – с некоторой грустью продолжил Моллесон, отдавая распятие на переплавку. – И все равно иногда я скучаю по творчеству. Пули и клинки прекрасны, но они так функциональны! Никакой формы, о которой стоило бы говорить.
Борегар был в этом не столь уверен. Ряды пуль, как строй солдат в сияющих шлемах, сверкали и радовали глаз.
– Вот потому задание вроде вашего – это удовольствие, мистер Би, истинное удовольствие.
Фокс достал с полки длинный тонкий сверток, укутанный грубой тканью и перевязанный леской. Кузнец обращался с ним так, словно держал Экскалибур, а сам был рыцарем, ожидающим возвращения Артура.
– Не хотите ли осмотреть?
Борегар развязал узел и сдернул покрывало. Его меч-трость отполировали и переточили. Черное дерево с красноватым оттенком блистало.
– Так приятно видеть подобную работу, мистер Би. Тот, кто сделал это, настоящий художник.
Чарльз нажал на рычаг, опустил ножны и выставил клинок перед собой, повернув запястье так, чтобы металл ловил отблески красного пламени, бушующего в кузне. Те сверкали, искрились и танцевали.
Вес не изменился, балансировка была идеальной. Меч казался легким, будто ивовый хлыст, но от любого движения кисти рождался мощный режущий удар. Борегар рассек воздух и улыбнулся, услышав характерный свист.
– Прекрасно, – прокомментировал он.
– О да, мистер Би, прекрасно. Как истинная леди, красива и остра.
Чарльз приложил большой палец к лезвию и почувствовал его гладкость.
– Хочу попросить вас об одолжении, – сказал кузнец, – не режьте им сосиски.
Борегар рассмеялся:
– Клянусь, Фокс Моллесон.
Он взял трость и со щелчком загнал клинок в ножны. Теперь он станет чувствовать себя в Уайтчепеле безопаснее, зная, что может защититься от кого угодно.
– А теперь, мистер Би, вы должны расписаться в Книге ядов.
Глава 18. «Мистер вампир»
– Идите быстрее, мисс Ди, – сказала Ребекка Космински. – Это Лили. Ей плохо.
Хладнокровная девочка-вампирша, тщательно и прилежно исполнявшая любые поручения, повела Женевьеву по улицам прочь от Холла. Пока они шли, Женевьева справлялась о том, как поживает Ребекка и ее семья. Ребенок давал ответы с неохотой, если вопросы касались ее достойного жалости положения. «Новорожденная» имела независимый нрав. Она одевалась как маленькая взрослая и молчала, когда ее спрашивали о любимых куклах. Ребекка уже расставалась с детством собственного тела, а самым жестоким для нее был вопрос: «Кем бы ты хотела стать, если бы смогла вырасти?»
В Майнорис[134] Женевьева снова почувствовала, что за ней кто-то следит. Последние несколько ночей она почти неосознанно, но постоянно ощущала чье-то присутствие. Какого-то прыгающего существа в желтом.
– А вы очень старая, мисс Ди? – спросила Ребекка.
– Да. Шестнадцать лет «теплой» жизни и четыреста пятьдесят во тьме.
– Вы старейшина?
– Думаю, да. Мой первый бал состоялся в 1429 году.
– А я тоже буду старейшиной.
Едва ли это могло случиться. Обычно вампиры жили примерно столько же, сколько провели бы на Земле, не обернувшись. Если Ребекка сможет миновать свой первый век, то, скорее всего, протянет и еще несколько.
– Если я стану старейшиной, то такой, как вы.
– Будь осторожней в своих надеждах, Ребекка.
Они подошли к железнодорожному мосту, и Женевьева увидела, что под арками уже собралась небольшая толпа. Преследователь тоже остановился, почувствовала она. По ощущениям, это существо казалось по-настоящему древним, но не совсем мертвым.
– Сюда, мисс Ди.
Ребекка взяла ее за руку и повела к людям. Центром всеобщего внимания была сидящая прямо на булыжниках Кэти Эддоус, держа голову Лили у себя на коленях. Обе «новорожденные» выглядели плохо. За несколько ночей проститутка похудела еще больше. Ее щеки и лоб покрывала густая сыпь. Шарф, повязанный вокруг головы, не мог скрыть множество пятен. Зеваки расступились перед Женевьевой, и Эддоус ей улыбнулась. С Лили случился какой-то припадок, глаза ее закатились, виднелись лишь белки.
– Она себе чуть язык не проглотила, бедная крошка, – сказала Кэти. – Мне пришлось ей палец в рот засунуть.
– Что с Лили? – спросила Ребекка.
Женевьева положила на ребенка руку и почувствовала, как ту трясет. Кости двигались под кожей, словно скелет пытался принять новую форму, уродуя плоть.
– Я точно не знаю, – признала Дьёдонне. – Она пытается перевоплотиться, но у нее плохо получается.
– А я бы хотела оборотиться, мисс Ди. Могла бы стать птицей или большой кошкой.
Женевьева посмотрела на Ребекку и заставила ту взглянуть на Лили. Девочка все поняла.
– Похоже, мне лучше подождать, пока я стану старше.
– Не забывай об этом, Ребекка.
Мургатройд из Вест-Энда обратил Лили забавы ради. Женевьева решила найти «новорожденного», чтобы тот осознал всю ответственность за оставленное им дитя-во-тьме. А если озорник не послушает, то придется со всей жестокостью убедить его никогда больше не шутить с Темным Поцелуем.
«Осторожно», – одернула себя Дьёдонне, поняв, насколько ветхозаветными вдруг стали ее мысли.
Больше всего пострадала рука Лили, полностью превратившись в иссохшее и мертвое крыло летучей мыши, кожистая мембрана натянулась среди костистых шипов. Крохотная бесполезная кисть торчала из узла на ребрах.
– Она больше не полетит, – сказала Женевьева.
– А что делать-то? – спросила Кэти.
– Я заберу ее в Холл. Может, у доктора Сьюарда найдется какое-нибудь средство.
– И что, нет никакой надежды?