– Надежда всегда есть, Кэти. Неважно, как сильно ты страдаешь. Тебе тоже надо показаться доктору, я уже тебе говорила об этом.
Эддоус поморщилась. Она боялась врачей и больниц больше, чем полицейских и тюрем.
– Черт побери! – выругался кто-то. – Что, ради крови Господа, это такое?
Женевьева обернулась. Большая часть толпы уже растворилась в тумане. Остались только она, Кэти, Лили и Ребекка. Из сумрака к ним что-то приближалось.
Наконец она могла встретиться лицом к лицу со своим преследователем. Дьёдонне осмотрелась вокруг. Пролет моста был примерно двадцати футов в высоту, сквозь него мог пройти тяжелогруженый фургон. Создание шло с той же стороны, откуда и они, из Олдгейта. Сначала Женевьева услышала его, словно кто-то медленно бил в барабан. Тварь скакала, как резиновый мячик, но неестественно размеренно, будто паря в воде. Из мглы проступил силуэт. Существо оказалось высоким, увенчанным шляпой с кисточками; рукава длинного желтого платья свисали с раскинутых рук. Когда-то давно оно было китайцем и все еще носило шлепанцы на крохотных ступнях.
Ребекка уставилась на пришельца.
– Вот это, – произнесла Женевьева, – настоящий старейшина.
Оно продолжало подскакивать, словно Джек-попрыгунчик. Дьёдонне различила лицо, как у египетской мумии, с клыками, словно бивни, и длинными усами. Тварь уселась в нескольких ярдах от них и резко опустила руки, при этом когти, похожие на ножи, заскребли по булыжникам. Самый старый вампир, которого когда-либо видела Женевьева, наверное, заработал свои морщины за неисчислимые столетия.
– Чего ты хочешь от меня? – спросила она сначала на мандаринском, затем на кантонском наречии. Почти десять лет вампирша путешествовала по Китаю, но с тех пор прошло полтора века, и она забыла большинство языков. – Кэти, отведи Ребекку и Лили в Холл. Ты меня понимаешь?
– Да, мэм, – ответила «новорожденная», явно испытывая ужас.
– Сделай это прямо сейчас, если тебя не затруднит.
Кэти встала, баюкая Лили на плече, и взяла Ребекку за руку. Все три поспешно исчезли, пройдя сквозь арку. Чтобы вернуться в Олдгейт и Спиталфилдз, им придется обогнуть станцию Фенчёрч-стрит.
Женевьева посмотрела на старого вампира и снова заговорила по-английски. С определенного возраста старейшины не нуждались в словах, читая все, что им надо, прямо в разуме как людей, так и вампиров.
– Ну… теперь мы одни.
Существо прыгнуло и приземлилось прямо около нее, голова к голове, положив руки ей на плечи. Мускулы червями двигались под тонкой кожей на лице китайца. Его глаза были закрыты, но древний вампир явно все видел.
Женевьева нанесла ему удар в сердце. Она рассчитывала, что кулак пройдет сквозь ребра, но тот как будто врезался в каменную гаргулью. В Китае существовали весьма необычные кровные линии. Не обращая внимания на боль, Дьёдонне извернулась в странном объятии вампира, уперлась ногой ему в живот и оттолкнулась, воспользовавшись неподвижной фигурой как опорой. Выставив вперед руки, сейчас больше напоминавшие пружины, она приземлилась на камни по другую сторону моста и сжалась в круге света от фонаря, как будто тот давал защиту. Колено болело. Женевьева вскочила на ноги и посмотрела назад. Китайский вампир исчез. Или он не хотел причинить ей вреда по-настоящему, или просто играл со своей жертвой, и Женевьева понимала, чувствовала, какой из этих вариантов правдоподобнее.
Глава 19. Позер
Лорд Ратвен стоял на подиуме, одна рука, сжатая в кулак, уверенно покоилась на обильно изукрашенной оборками груди, вторая – на внушительной стопке книг. Карлейль премьер-министра, как заметил Годалминг, все еще лежал с неразрезанными страницами. Ратвен был одет в черный, как полночь, фрак с рюшами на воротнике и рукавах, на его голове красовалась шляпа с волнистыми полями; лицо казалось задумчиво пустым. Портрет назовут «Великий человек» или еще как-то столь же внушительно. Милорд Ратвен, вампир и политик.
Годалминг несколько раз позировал художникам, но постоянно страдал от сколь внезапного, столь и неудержимого желания почесаться, мигнуть или дернуться. Ратвен же обладал удивительным свойством: он мог неподвижно стоять весь день, терпеливый, как ящерица на камне, ждущая, пока рядом не проползет подходящая добыча для ее быстрого языка.
– Позор, что мы лишены чудес фотографии, – объявил премьер-министр, не размыкая губ. Годалминг видел несколько попыток запечатлеть вампиров на снимке. Изображение получалось размытым, и если камера и могла уловить чей-то образ, то лишь в виде туманного силуэта с лицом, как у мертвеца. Законы, влияющие на зеркала, каким-то образом препятствовали и фотографическому процессу.
– Но только художник может запечатлеть внутреннюю сущность, – сказал Ратвен. – Человеческий гений всегда будет выше механико-химических фокусов.
Сейчас над картиной работал Бэзил Холлуорд[135], портретист, известный в высших кругах общества. Он умело сделал серию эскизов, готовясь к ростовому портрету. Скорее модный, чем вдохновенный, Холлуорд не был лишен таланта. Даже Уистлер неохотно выжал из себя несколько добрых слов о его ранних работах.
– Годалминг, что вы знаете о деле Серебряного Ножа? – неожиданно спросил Ратвен.
– Об убийствах в Уайтчепеле? Три жертвы, насколько мне известно.
– Вы всегда все знаете. Это прекрасно.
– Я всего лишь просмотрел газеты.
Бэзил отпустил премьер-министра, и Ратвен спрыгнул с места, желая взглянуть на этюды, которые живописец тут же прижал к сердцу.
– Ну, давайте же, одним глазком, – уговаривал его старейшина, расточая подлинное очарование. Иногда он казался веселым и забавным человеком.
Бэзил показал наброски, и премьер-министр пролистал их, выражая одобрение.
– Очень хорошо, Холлуорд, – прокомментировал он. – Мне кажется, вы действительно уловили суть. Годалминг, посмотрите сюда, взгляните на выражение лица. Разве это не я?
Артур согласился с Ратвеном. Тот обрадовался.
– Вы пока слишком молоды, только недавно обратились и еще не забыли своего лица, Годалминг, – сказал Ратвен, проводя пальцами по щеке. – Когда я едва остыл, как вы сейчас, то клялся, что этого никогда не случится. Ах, решимость юности. Все прошло, прошло, прошло.
От философии премьер-министр переключился на естественные науки.
– На самом деле это неправда, что вампиров не видно в зеркалах. Просто отражение не показывает того, что находится в реальном мире.
Годалминг, как и всякий «новорожденный», смотрел по несколько часов кряду в зеркало для бритья, не уставая удивляться. Некоторые вампиры исчезали полностью, другие видели пустой костюм. Артур наблюдал лишь черное пятно, как на фотографиях, о которых упоминал премьер-министр. Проблема зеркал обычно считалась самой непостижимой тайной не-мертвых.
– В общем, Годалминг… Серебряный Нож? Этот ужасный убийца. Он преследует только наш род, не так ли? Перерезает горла и пронзает сердца?
– Так говорят.
– Бесстрашный убийца вампиров, как ваш бывший коллега Ван Хелсинг?
Артуру стало жарко; если бы он еще мог краснеть, то это случилось бы прямо сейчас.
– Прощу прощения, – произнес премьер-министр с очевидной искренностью. – Я не хотел поднимать этот вопрос. Для вас он, скорее всего, неприятен.
– Все изменилось, мой господин.
Ратвен взмахнул рукой:
– Вы потеряли невесту из-за этого Ван Хелсинга. Пострадали от его руки даже больше, чем принц Дракула, а потому вам простили ваше невежество.
Артур вспомнил, как Люси билась на колу, вспомнил ее шипящую, плюющуюся кровью смерть. Смерть, которой не должно было быть. Мисс Вестенра могла стать одной из первых леди двора, как Вильгельмина Харкер или карпатские любовницы принца-консорта. Он бы потерял ее все равно.
– У вас есть резоны проклинать память голландца. Вот почему я желаю, чтобы вы представляли мои интересы в деле Серебряного Ножа.
– Я не понимаю, о чем вы.
Ратвен снова вернулся на подиум, встав в прежнюю позу. Быстрые пальцы Холлуорда набрасывали детали на большом этюднике.
– Дворец заинтересовался этим делом. Наша дорогая королева очень расстроена. У меня есть личное письмо от Вики. Она сделала вывод: «Убийца определенно не англичанин, а если это так, то он точно не джентльмен». Крайне проницательно.
– Уайтчепел – известное гнездо иностранцев, мой господин. Королева может быть права.
– Ошибаетесь, Годалминг. Мы все склонны верить, что наши соотечественники не способны на такую жестокость, но это не так. В конце концов, сэр Фрэнсис Варни родом из Англии. Нам же стоит уделить пристальное внимание исключительной разборчивости убийцы в своих полуночных хирургических экспериментах.
– Вы думаете, он доктор?
– Едва ли это свежая теория. И она сейчас не важна. Нет, дело в том, что он убийца вампиров. Маньяк и безумец, это почти наверняка, но одновременно убийца вампиров. Принимая во внимание деликатность положения, он ходит по лезвию ножа. Неважно, сколь сильным окажется наше недовольство, как громко мы станем кричать: «Монстр!» – всегда будет существовать иная точка зрения, по которой наш умалишенный обернется героем вне закона, Робин Гудом из сточных канав.
– Но англичане такому не поверят, не правда ли?
– Вы запамятовали, что значит быть «теплым», Годалминг? Как вы себя чувствовали, когда следовали за Ван Хелсингом по кладбищу Кингстед с молотком и колом наперевес?
Артур все понял.
– Я ни при каких обстоятельствах не стану отдавать такой приказ, но, если бы этот сумасшедший вонзил серебряный нож в какую-нибудь «теплую» проститутку и таким образом продемонстрировал свою всеохватывающую манию, для нас это бы стало наилучшим развитием событий. После такого всякое сочувствие к убийце исчезло бы без следа.
– Это правда.
– Но даже мое высокое положение не дает власти над разумом неистовых. Жаль.
– Что мне надо сделать?
– Потолкайтесь вокруг, Годалминг. Мы уже опаздываем. Множество заинтересованных сторон разыскивают этого человека. Карпатцы проводят дознание и слоняются без дела во всяких злачных местах. А твой знакомый, некто Чарльз Борегар, действует в интересах нашей самой секретной службы.