– Борегар? Он же щелкопер…
– Он член клуба «Диоген», а у них очень хорошие связи.
Найдя языком небольшую складку губ между зубами, Артур прикусил ее, проглотив каплю крови. Это уже вошло у него в привычку.
– Борегар последнее время ведет себя таинственно. Я недавно видел его невесту. Она расстроена пренебрежением со стороны Чарльза.
Ратвен засмеялся:
– А вы всегда играете роль кудрявого распутника, да, Годалминг?
– Ничего подобного, – солгал Холмвуд.
– В любом случае присмотрите за Борегаром. У меня нет никаких сведений о нем, только официальные данные, и отсюда следует вывод: адмирал Мессерви и его команда хотят держать сей блестящий маленький инструмент исключительно для собственного пользования.
Артур с трудом мог себе представить, что Чарльз знает, где находится Уайтчепел. Но он был в Индии. Пенелопа делала какие-то странные намеки, и теперь у Годалминга возник смутный образ человека, совсем не похожего на скучного собеседника, известного ему по ночным посиделкам у Флоренс Стокер.
– В любом случае через полчаса мы ожидаем визит сэра Чарльза Уоррена. Я стану изрыгать огонь и внушу ему важность поспешного и счастливого завершения сей оказии. После чего обременю комиссара вашим присутствием.
Артур тихо гордился собой. Умный «новорожденный» может значительно продвинуться по карьерной лестнице, оказав такую услугу премьер-министру.
– Годалминг, у вас есть возможность навсегда стереть пятно с вашей репутации. Приведете нам Серебряного Ножа, и все станет так, словно вы никогда не встречали Абрахама Ван Хелсинга. Очень немногим людям представляется шанс изменить свое прошлое.
– Благодарю вас, премьер-министр.
– И запомните, наши интересы совпадают. Если убийца предстанет перед судом, справедливость восторжествует. Но наиболее важная сторона этого дела никак не связана с судьбами покойных demi-mondaine[136]. Когда все закончится, на безумца должна излиться брань, а не почтение.
– Мне кажется, я не совсем вас понял.
– Позвольте привести пример. В Нью-Мехико десять лет назад один «новорожденный» сошел с ума, убивая всех подряд без всяких раздумий. «Теплый» человек по имени Патрик Гарретт зарядил дробовик шестнадцатью серебряными долларами и прострелил ему сердце. Вампира звали Генри Антрим, или Уильям Бонни, и это был тупой кровопийца, заслуживающий своей участи. Но вскоре в народе стали ходить разные истории, а вульгарные романчики только подкрепляли его юный и героический образ. Теперь убийцу называют Билли Кид, Билли Кровь[137]. Отвратительные злодеяния и мелкие преступления забыты, и на американском Западе появился собственный вампирский полубог. В дешевой прессе можно прочитать, как он спасал прекрасных дев, а те награждали его, с жаром расточая свои симпатии, как он вступался за бедных фермеров против скотозаводчиков, как он стал душегубом, дабы отомстить за смерть своего отца-во-тьме. Все это болтовня, Годалминг, сладенькая ложь для газет. Билли Бонни опустился настолько низко, что обескровил собственную лошадь. В нашем случае этого не случится. Когда Серебряного Ножа посадят на кол, я хочу, чтобы он отошел в мир иной безумцем, а не бессмертной легендой.
Артур понял.
– Уоррен и остальные хотят покончить с Серебряным Ножом к концу 1888 года. Я желаю, чтобы вы уничтожили его навсегда.
Глава 20. Нью-Граб-стрит
Сентябрь почти подошел к концу. Стояло утро двадцать восьмого числа. Серебряный Нож не убивал с тех пор, как семнадцатого расправился с Лулу Шон. Правда, Уайтчепел сейчас настолько кишел полицейскими и репортерами, что убийцей, возможно, овладела скромность. Если только, как думали некоторые, он сам не был полицейским или репортером.
Когда взошло солнце, улицы опустели. Туман развеялся на мгновение, позволив Борегару окинуть место, ставшее ему вторым домом, ясным взглядом. Признаться, ему было мало дела до этого района города, неважно, при свете солнца или луны. После еще одной бесплодной ночи с раздосадованными детективами он устал до изнеможения. Профессиональное чутье подсказывало, что след быстро остывает. Убийца мог стать жертвой собственной мании и повернуть нож против себя. Или запрыгнуть на пароход, идущий в Америку или Австралию. Скоро вампиров можно будет найти где угодно.
– Не исключено, что он просто остановился, – предположил сержант Тик. – Иногда они так делают. Он может всю оставшуюся жизнь хихикать, проходя мимо полицейского. Не исключено также, что никакой радости от убийств он не получает, ему просто хочется иметь собственную тайну.
Борегару так не казалось. Сведения, полученные после вскрытия тел погибших женщин, давали основания полагать, что Серебряный Нож получал удовольствие, разделывая вампирш. Пусть он их не насиловал, но преступления явно носили сексуальную природу. В частной беседе доктор Филлипс, полицейский хирург округа Н, предположил, что, возможно, потрошитель совершал грех Онана на месте своих злодеяний. Чуть ли не каждая подробность этого дела становилась совершенно отвратительной для любого приличного человека.
– Мистер Борегар, – женский голос прервал его мысли. – Чарльз?
Молодая незнакомка в черной шляпке и темных очках пересекла улицу, чтобы поговорить с ним. Хотя дождя не было, ее лицо скрывала тень от черного зонта, который чуть не вырвал у девушки из рук неожиданный порыв ветра.
– Боже, да это вы, мисс Рид, – воскликнул удивленный Борегар. – Кейт?
Та улыбнулась, довольная, что ее вспомнили.
– Что привело вас в столь неблагополучные места?
– Журналистика, Чарльз. Помните, я пишу.
– Разумеется. Ваше эссе о забастовке девушек со спичечной фабрики достойно подражания. Радикально, конечно, но совершенно беспристрастно.
– Возможно, это первый и последний раз, когда выражение «совершенно беспристрастно» употребили в связи со мной, но я благодарю вас за комплимент.
– Вы себя недооцениваете, мисс Рид.
– Возможно, – задумалась она, прежде чем перейти к делу. – Я ищу дядю Диармида. Вы его не видели?
Борегар знал, что дядя Кейт служил одним из начальников в Центральном агентстве новостей. Полиция была о нем чрезвычайно высокого мнения, считая одним из самых добросовестных журналистов, пишущих на криминальные темы.
– Не в последнее время. Он здесь? Собирает материал?
– Да. Материал. О Серебряном Ноже.
Кейт явно беспокоилась, прижимая к груди большую папку для документов, которая, похоже, имела для нее чуть ли не тотемическую ценность, и никак не могла совладать с чересчур большим зонтом.
– Вы как-то изменились, мисс Рид. Сменили прическу?
– Нет, мистер Борегар.
– Странно. Могу поклясться…
– Может, вы не видели меня с тех пор, как я обратилась.
Только сейчас его неожиданно осенило, что она стала носферату.
– Прошу прощения.
Мисс Рид пожала плечами:
– Не стоит. Многие девушки обращаются, знаете ли. Мой – как они его называют? – отец-во-тьме имеет большое потомство. Это мистер Фрэнк Харрис, редактор.
– Я слышал о нем. Друг Флоренс Стокер, не так ли?
– Полагаю, некогда они дружили.
Ее патрон, известный тем, что чаще поддерживал людей, чем рвал с ними, был знаменит множеством своих привязанностей. Кейт всегда отличалась прямотой. Борегар понимал, чем мисс Рид могла понравиться мистеру Фрэнку Харрису, редактору.
Похоже, ей предстояло решить какое-то важное дело, если она осмелилась выйти на улицу днем столь скоро после обращения, пусть и вся закутанная.
– Тут есть кафе поблизости, где собираются репортеры. Правда, это не место для леди без спутника, но…
– Тогда, мистер Борегар, вы должны составить мне компанию, ибо у меня есть материал, который дяде Диармиду надо увидеть незамедлительно. Надеюсь, вы не посчитаете меня слишком прямой или самонадеянной. Я бы не попросила вас, если бы это не было так важно.
Кейт всегда казалась излишне бледной и худой. Обращение даже пошло ей на пользу, девушка стала выглядеть лучше. Борегар почувствовал силу ее воли и не захотел сопротивляться.
– Очень хорошо, мисс Рид. Сюда…
– Зовите меня Кейт. Чарльз…
– Разумеется. Кейт.
– Как Пенни? Я не видела ее с тех пор…
– Боюсь, что я тоже. Предполагаю, сейчас она находится в несколько дурном расположении духа.
– Не в первый раз.
Борегар нахмурился.
– О, извините, Чарльз. Я не хотела этого говорить. Временами я могу быть такой простофилей.
От ее слов он улыбнулся.
– Сюда.
«Кафе де Пари» находилось на Коммершиал-стрит, рядом с полицейским участком. Место, где подавали пироги с угрем и чай, раньше отданное на откуп рыночным носильщикам и полицейским констеблям, сейчас полнилось мужчинами с лихо закрученными усами в клетчатых костюмах, которые спорили об авторстве и заголовках. Причина, почему это заведение стало столь любимо среди репортеров, заключалась в том, что его владелец установил здесь одно из новых телефонных устройств. Он позволял журналистам за пенни в минуту звонить в редакции собственных газет, и репортеры умудрялись диктовать по проводу целые статьи.
– Добро пожаловать в будущее, – сказал Чарльз, придерживая дверь перед Кейт.
Та сразу увидела, о чем он говорил.
– О, как чудесно.
Рассерженный маленький американец в помятом белом костюме и соломенной шляпе, вышедшей из моды десять лет назад, держал у рта и уха части аппарата и кричал на невидимого собеседника.
– А я говорю тебе, – орал он так, что чудеса современной науки казались делом лишним, – что у меня есть дюжина свидетелей, и они клянутся, что Серебряный Нож – вер-вольф.
Человек на другом конце кричал так же громко, давая уставшему труженику пера возможность перевести дыхание:
– Энтони, это не новости. Мы работаем на новостную газету и должны печатать новости!